В их распоряжение был предоставлен мезонин, состоящий из двух небольших, но очень удобных и обставленных всем необходимым комнат. Квартиранты вели себя хорошо, стараясь ничем не стеснять хозяина. Но многое в них Вагнера удивляло. Вагнер вскоре догадался, что они не немцы, а скорее всего – чехи. Именно так говорят чехи, овладевшие немецким языком не в Германии, а в России. Это открытие взволновало старика. Что заставило молодых, видимо, образованных людей изменить своей родине и связать свою судьбу с нацистами? Зачем они забрались так далеко? Что хочет из них сделать Фохт? Как они смотрят на то, что Советская Армия подходит к границам Германии, а с запада приближаются войска американцев и англичан?
Одно казалось Вагнеру несомненным: в его доме – изменники, предатели своей страны. А такой сорт людей требует особой осторожности, бдительности. Старик в первый же день предупредил обо всем Алима. Решили придерживаться единой тактики: молчание, замкнутость, отказ от сближения с жильцами.
Сейчас, когда в доме наступила тишина, старик настороженно вслушивался в каждый шорох, в каждый звук. Разгоряченный опасениями мозг строил самые фантастические предположения.
Вагнер встал и на цыпочках вышел в переднюю, к лестнице, ведущей в мезонин. Здесь он остановился. Наверху было тихо. Где-то пел неугомонный сверчок.
"Спят, наверно", – подумал старик и, успокоенный, вернулся в свою комнату.
Но квартиранты и не думали спать. Два окна мезонина, плотно завешенные ковром и одеялами, не пропускали наружу свет. За освещенным яркой лампой столом, с наушниками на голове, сидел Грязнов. Сегодня четверг – условное время, и Андрей жадно ловил позывные Большой земли, данные "Грозным".
Ожогин внимательно следил за своим другом, за положением его руки, за выражением лица. Грязнов вдруг весь напрягся, бросил на Никиту Родионовича радостный взгляд и начал отстукивать ключом.
Это была первая связь с Большой землей. Если в условиях покинутого ими оккупированного города работа почти любой нелегальной радиостанции могла быть обнаружена врагом, то здесь, в Германии, такая возможность значительно возрастала. Значит, надо было изобрести что-то, что исключало бы возможность провала.
Помог делу Долингер. Ему было лень составлять своим ученикам по два раза в день тексты для тренировочных передач, и они получили возможность передавать депеши вольного содержания.
После долгого раздумья друзья решили так составлять депеши, чтобы они не навлекли на себя подозрений со стороны Долингера и в то же время содержали в себе те данные, которые интересуют Родину.
Прежде всего это решение следовало передать на Большую землю. Туда надо было передать и условный код, чтобы в слове или фразе, ничего не значащей для Долингера, свои могли найти то, что вложили в них Ожогин и Грязнов, – то, что интересовало Родину.
Через двенадцать минут Грязнов окончил передачу и получил подтверждение Большой земли в ее приеме. Теперь надо было ждать ответа.
Андрей свернул рацию, закрыл чемодан и спрятал его.
– Как? – спросил Ожогин.
– Приняли… Слушать приказали через три часа.
Три часа – это много: можно и отдохнуть. Спать, конечно, не хотелось. Друзья прилегли на одну кровать и начали беседовать.
Сегодня – четвертая ночь на новом месте. Они внимательно присматривались к хозяину дома – Вагнеру, о котором были наслышаны частично от Юргенса, частично от Долингера. Вагнер у гитлеровцев слыл за человека не совсем благонадежного: поэтому-то их к нему и водворили. Старший сын старого архитектора, коммунист, задолго до войны был арестован, и с ним, кажется, расправились гестаповцы. Младший сын, Карл, пропал без вести на Восточном фронте. Но так ли это в действительности? Сведения нуждались в проверке.
Не укрылись от глаз Ожогина и Грязнова отношения, существовавшие между Вагнером и его работником. Наедине они обращались друг с другом очень просто; в присутствии посторонних Вагнер на работника покрикивал. При каких обстоятельствах Алим попал в плен? Как завладел им Вагнер?
Не укрылось от друзей и то, что в доме Вагнера несколько раз появлялись посторонние лица, с которыми хозяин уединялся. Цель их прихода была неясна. А два дня назад Ожогин стал свидетелем интересного эпизода.
Рано утром Никита Родионович через окно вылез на крышу дома и стал устанавливать антенну. Потоки солнечного света били в лицо, в глаза, мешали работать. Ожогин повернулся спиной к солнцу, уселся около стены мезонина и начал соединять два куска провода. Внизу лежал двор, дальше – соседний сад, а еще дальше начинался лесок. Никита Родионович хотел уже подняться и подвесить антенну, когда увидел в саду работника Вагнера. Тот подошел к большой яблоне, осмотрелся вокруг, быстро сунул руку в дупло, извлек оттуда не то сверток, не то узелок небольшого размера и быстро спрятал его в карман. Потом так же быстро вернулся в дом.
"Вот это номер… – сказал про себя Никита Родионович и постарался запомнить яблоню. – Что же он там прятал?"
Закончив установку антенны и возвратившись в комнату, он рассказал обо всем виденном Андрею.
– Давайте… дальше… понаблюдаем, – предложил Андрей.
В течение двух дней друзья поочередно вели наблюдение за яблоней. Вагнер и его работник подходили к ней дважды. Каждый раз они что-то извлекали из дупла и уносили в дом.
Характерно, что появление хозяина или работника в саду около яблони совпадало с приходом в дом кого-либо из посторонних. Один раз пришел нищий, второй раз – мастер-водопроводчик, третий – трубочист, четвертый – электромонтер, проверявший счетчик.
– Тут определенно что-то нечисто, – рассуждал Никита Родионович.
– Единственный выход – самим залезть в дупло и убедиться воочию, что там хранится, – предложил Андрей.
Никита Родионович не возражал.
Ночью, когда в доме все успокоилось, Андрей вышел в сад и, запустив руку в дупло, извлек объемистый сверток, перетянутый шпагатом. Упрятав его в карман, юноша возвратился в мезонин, где его с нетерпением ожидал Никита Родионович.
В свертке оказалось несколько сот листовок размером в почтовую открытку.
– Понимаешь, в чем дело? – спросил Ожогин, вынимая из свертка одну листовку. – Быстренько пойди и положи все на место. Возможно, что они понадобятся раньше, чем мы думаем.
Андрей положил листовки в карман и тихо, стараясь не производить шума, отправился вниз.
В листовке говорилось о том, что честные немцы должны содействовать победе союзников, уничтожать гестаповцев, эсэсовцев – подлинных врагов будущей Свободной Германии.
В ту ночь друзья долго не могли заснуть.
– Что же это получается, Никита Родионович? – спрашивал Андрей. – Куда мы попали?
– В очень интересный дом! – весело отвечал Ожогин. – Только осторожность, осторожность и еще раз осторожность! Можно полагать, что наш хозяин связан с какой-либо патриотической организацией немцев. При помощи листовки я постараюсь вызвать его на откровенный разговор.
…Время пробежало незаметно, и за несколько минут до радиосеанса Грязнов извлек из чемодана рацию.
С каким трепетом ожидали друзья первой весточки, первого привета с Большой земли! Какими долгими казались короткие минуты!
Андрей аккуратно очинил пять карандашей, положил их перед собой, придавил пресс-папье несколько листов бумаги, чтобы они не двигались, и приладил наушники.
И наконец Родина заговорила…
Ожогин в возбуждении ходил по комнате, а Грязнов заносил на бумагу знаки. Почти полчаса длился прием, но это уже не волновало друзей: чем больше передавала Большая земля, тем лучше.
– Нате… – проговорил Андрей, сбрасывая наушники и протягивая исписанный лист старшему товарищу.
Андрей стал укладывать рацию, а Ожогин уселся за расшифровку депеши. Прошло с добрый час, прежде чем непонятные на первый взгляд строчки приняли определенный смысл.
Инициатива разведчиков-патриотов была одобрена. Больше того: им сообщался расширенный код, значительно облегчавший передачи в отведенное для работы с Долингером время. Родину интересовали определенные данные, и обо всем этом было сказано четко и ясно.
– Никита Родионович, мы опять не одни, опять вместе со всеми! – Андрей, веселый, возбужденный, заходил по комнате.
– Да, Андрюша, – Никита Родионович обнял друга за плечи, – мы снова на боевой вахте, и от нас ждут активных действий.
Главное заключалось в том, что в будущем, проводя сеансы с Большой землей, друзья могли не бояться за последствия: ведь они попросту "занимаются" с Долингером, выполняют его задания.
Тут же продумали текст радиограммы на завтрашний дневной сеанс. Надо было спросить Большую землю, известна ли ей судьба немецкого солдата Карла Вагнера.
Примерно через час Ожогин потушил свет, снял с окна маскировку и распахнул створки рамы.
– Постоим так, Андрюша, – тихо сказал Никита Родионович, – помечтаем каждый про себя.
5
Днем все население города выгнали на земляные работы. В садах, скверах, в тенистых аллеях спешно рылись длинные и короткие зигзагообразные щели и окопы. Во дворах и на площадях оборудовались крытые, с несколькими выходами бомбоубежища.
От работ никто не освобождался. Вместе со всеми копали сухую землю недалеко от гостиницы старик Вагнер, его работник Алим, Ожогин и Грязнов. Немцы работали нехотя, как будто не понимая, что происходит; тревожными взглядами провожали пролетавшие в небе самолеты.
На город за все годы войны не упало ни одной бомбы, но беженцы – берлинцы и мюнхенцы – рассказывали столько ужасов, что стыла кровь в жилах. "Неужели дойдет очередь и до нас?" – думали многие горожане.
Работы прекратились внезапно из-за надвинувшейся грозы. Порывистый ветер поднял к небу столбы пыли, затмившие солнце; начался дождь.
Все бросились врассыпную. Ожогин и Грязнов, потеряв Вагнера и его работника, хотели бежать домой, но дождь усиливался с каждой минутой. Пришлось укрыться в гостинице Моллера.
Моллер обрадовался неожиданному появлению бывших жильцов и тотчас провел их в свою контору.
– Как не стыдно! – начал с укором хозяин. – Как только уехали из гостиницы, так и забыли о нас. Неужели нельзя урвать часок-другой, чтобы забежать в гостиницу и проведать своих искренних друзей?.. Да! – вдруг спохватился он. – Я совсем забыл спросить: у кого на квартире вы остановились?
– У Вагнера, на Альбертштрассе, – ответил Никита Родионович.
Моллер почесал за ухом и, прищурив глаз, посмотрел в потолок, что-то, видимо, припоминая.
– Не архитектор ли ваш Вагнер?
– Совершенно верно, – подтвердил Грязнов. – Вы его знаете?
Хозяин гостиницы загадочно улыбнулся и подмигнул Ожогину:
– Хозяин у вас того… птичка!
– Не понимаю, – удивленно поднял брови Ожогин. – Вы что-нибудь про него знаете?
– Как же, даже знаком немного, хотя афишировать такое знакомство в наше время небезопасно. Сам-то Вагнер, собственного говоря, ни рыба ни мясо, а вот старший сын – дело другое.
– Значит, птичка не он, а старший сын? – внес поправку Грязнов.
– Совершенно верно, – заулыбался Моллер, – именно старший сын. Он был коммунист. Его убили во время демонстрации.
Ожогин и Грязнов незаметно переглянулись.
– Вы сказали – старший сын? – делая вид, что не придает значения услышанному, спросил Никита Родионович. – Значит, у него были еще сыновья?
– Младший тоже погиб, но на фронте, в сорок первом году. Кажется, под Москвой.
Моллер замолчал, затем энергично встряхнул головой и продолжал:
– А вы сегодня тоже работали?
– Да, трудились вместе со всеми.
– Не пойму, для чего это! Неужели и наш город будут бомбить?
– Трудно сказать, – заметил Никита Родионович. – Похоже, что будут.
– Как по-вашему, – не успокаивался Моллер, – кто лучше: русские или американцы?
Ожогин уклонился от ответа. Открыв окно, он выглянул на улицу:
– Дождь, кажется, кончился. Пойдем, Андрей.
Друзья поднялись и, несмотря на уговоры Моллера посидеть еще с полчасика, распрощались и покинули гостиницу.
Вечером, увидя Вагнера сидящим в саду, на скамье, с газетой в руках, Никита Родионович подошел к нему и подал листовку, изъятую ночью из дупла старой яблони:
– Это я поднял вчера на полу в столовой.
Старик побледнел и быстро отвел глаза от пристального взгляда Ожогина. Он растерялся и, делая вид, будто знакомится с содержанием листовки, старался выиграть время, чтобы ответить что-нибудь вразумительное и не выдать себя.
Никита Родионович продолжал молча стоять около Вагнера. Ему было жаль старика, но интересы дела и положение друзей требовали крайней осторожности, строгой проверки.
Вагнер понимал, что он слишком долго читает листовку, что пора ответить квартиранту, но что сказать, он так и не придумал, – беспомощно развел руками и посмотрел на Ожогина. Капельки пота, точно мелкие росинки, выступили на его лбу.
– Не могу ничего сказать, – проговорил он наконец. – Я просто поражен… как могла такая вещь оказаться в моем доме…
– Возможно, принес ваш работник? Он как, надежный человек?
– Что вы! Что вы! – запротестовал старик. – Это исключено. Его совершенно не интересует политика. Он – добросовестный батрак, и все… – И он вновь отвел глаза под пристальным взглядом Ожогина.
– Да, но тогда как же объяснить… – продолжал Никита Родионович.
– Не знаю… не знаю… Тут какая-то провокация. Среди моих редких посетителей нет людей подозрительных, занимающихся такими делами…
– За это, – прервал старика на полуслове Ожогин, – по головке не погладят. Особенно сейчас… Значит, вы затрудняетесь ответить? – И Никита Родионович протянул руку к листовке, желая взять ее обратно.
– Она вам нужна? – спросил Вагнер и смутился.
– Мне – да, а вам, по-моему, не нужна, – ответил Ожогин и, сунув листок в карман, прошел в дом.
Несколько минут Вагнер сидел без движения, глядя в одну точку. На него нашло оцепенение, в глазах стоял туман.
Не заметив упавшую со скамьи газету, старик медленно поднялся, чувствуя слабость во всем теле, и неуверенно направился к дому.
Наблюдательный Алим сразу заметил перемену, происшедшую с Вагнером.
– Что случилось? – тревожно спросил он.
Вагнер тяжело опустился на кухонную табуретку.
– Плохо, Алим, очень плохо… Нас с тобой ждут большие неприятности… – и он рассказал о происшедшем.
Ризаматов, чистивший картофель, отложил в сторону нож, вытер руки и прикрыл дверь в кухню.
Как могла листовка попасть в столовую? Ни он, ни Вагнер не заходили туда с листовками. Они проносили их по мере надобности в кухню и здесь передавали кому следует.
– Тут что-то не так, – сказал Алим. – Не обнаружили ли они дупло?
Вагнер нахмурил лоб и задумался:
– Не думаю… А впрочем, кто знает…
Вагнер и Алим просидели в кухне до поздней ночи, высказывая различные предположения и догадки. Настроение старика и юноши ухудшилось, когда квартиранты вышли из дома.
– Пошли докладывать, – заключил Вагнер.
– Сволочи! – со злобой сказал Алим и сжал кулаки.
Остывший вареный картофель стоял на столе, но до него никто не дотрагивался. Об ужине забыли, каждую минуту ожидали ареста.
– В дупле у нас ничего нет? – спросил Вагнер.
– Пусто, – ответил Алим.
– Мы ничего не знаем, никого не видели, никто к нам не ходит… Так и будем говорить. А наших надо предупредить на всякий случай… Ты завтра в поле не ходи.
Старик поднялся, прошел в спальню и лег. Однако уснуть он не смог и вздрагивал при каждом звуке и шорохе. Алим вовсе не ложился спать, решив ждать прихода квартирантов.
В полночь раздались шаги в доме и сдержанный говор. Старик и Алим насторожились.
Возвратились квартиранты. Они прошли наверх, и в доме воцарилась прежняя тишина.
Только под утро Вагнер и Алим заснули, но сон не принес отдыха взвинченным нервам. Вагнер терялся в догадках. Он не сомневался в том, что листовка уже находится в руках какого-нибудь Фохта и тот строит планы разоблачения и поимки как авторов, так и распространителей ее. Но почему никто не пришел? Надо обязательно предупредить остальных.
Спустя некоторое время Алим вышел на улицу и занялся необычным делом: вооружившись лопатой, он стал счищать траву, которая росла на тротуаре между каменными плитами.
Примерно через полчаса на улице показался человек. Поравнявшись с Алимом и услышав от него несколько слов, он прошел мимо дома, не заглянув к Вагнеру. Еще через полчаса Алим прервал работу и покинул улицу.
– Предупредил, – улыбнулся Грязнов, осторожно наблюдавший из окна мезонина за Алимом.
– Напугали мы их, Андрюша, – заметил Ожогин. – Я понимаю их состояние и убеждаюсь в том, что тут мы имеем дело с честными людьми. Надо поскорее все объяснить, а то напортим только.
…Ночью, возвратившись с занятий от Долингера, друзья не вошли в дом, а незаметно углубились в сад и сели на одну из дальних скамеек. Отсюда, из-за кустов сирени, хорошо была видна большая часть сада. В течение часа тишина ничем не нарушалась. Друзья уже хотели покинуть свой наблюдательный пункт, как вдруг явственно услышали шум. Кто-то спрыгнул с задней стены и затих. Прошло несколько минут. Раздались осторожные шаги. По тропинке, в трех метрах от друзей, прошел мужчина. Ожогин и Грязнов затаили дыхание. Незнакомец приблизился к яблоне, задержался около нее на несколько секунд и вернулся обратно. Друзья не увидели, а услышали, как он вскарабкался на стену и спрыгнул по ту сторону.
– В дупле опять что-то есть, – сказал шепотом Ожогин.
– Это мы сейчас узнаем, – ответил Андрей.
Оба вышли из укрытия и осторожно приблизились к яблоне. Нетерпеливый Андрей опустил руку в дупло:
– Ого! Опять листовки, и много…
– Тише, – предупредил Никита Родионович. – Вынимай.
Тугая пачка листовок была перетянута шпагатом. Ожогин вытащил из середины несколько штук, а остальные положил обратно. Едва он успел это сделать, как раздался скрип дверей. Друзья быстро укрылись за стволами деревьев. С крыльца дома спустился старик Вагнер и направился по дорожке. На полпути он остановился, постоял с полминуты, как бы что-то обдумывая, а потом подошел к яблоне. Вынув из дупла сверток, старик подержал его, громко вздохнул и водворил его обратно.