Когда я повнимательнее осмотрел паланкин, оказалось, что деревянный домик, высившийся на нем, можно было снять. Я велел убрать его, чтобы в пути мог хотя бы шевелить руками. Затем я надел карабин и ружье, и мы, потушив костер, тронулись в обратный путь; как и прежде, меня несли в паланкине.
Мы развязали Мубарека. Теперь он мог встать на ноги и разгуливать по помещению, но дверь, обитую железом, мы закрыли на огромный засов. Пусть он переживет тот же ужас, думая, что останется здесь навеки, и не ожидая ни от кого помощи.
Ночью в лесу плохо идти, особенно если идешь не по тропинке и уж тем более несешь паланкин. И все же мы шли в правильном направлении. Мои спутники ступали как можно тише. На всякий случай Халеф держал наготове свои пистолеты, а я - револьверы.
Когда лес остался позади, мы свернули направо, к лугам, уходившим в сторону Слетовски, где открывался простор. Мы пошли окольным путем, лишь бы избежать схватки, в которой могли если и не найти смерть, то получить немало ран.
Мы счастливо добрались до нашей гостиницы. Меня занесли в "хорошую комнату", миновав переднюю, где сидело несколько гостей.
Тут же сидел и хозяин. Увидев нас, он вскочил.
- Ты, господин? - крикнул он. - Ты ведь уехал!
- Куда же?
- В Каратову.
- Кто сказал это?
- Мясник.
- Так он был здесь?
- Да, требовал твоих лошадей и был очень зол, когда я втолковал ему, что не могу их дать, потому что ты это запретил мне. Он угрожал мне, говорил, что ты разгневаешься. Тебя понесли в Каратову, и по прибытии вы надеялись застать там своих лошадей.
- Я это и подозревал! Он хотел обмануть меня и разжиться моим вороным скакуном. Он хотел отнять у меня не только лошадь, но и жизнь.
- Жизнь, ты говоришь?
- Да, у нас много чего есть рассказать. Мясник мертв.
- С ним случилось несчастье?
- Да, я его застрелил. Можешь назвать это несчастьем.
- Застрелил! - ужаснувшись, воскликнул он. - Ты? Конечно, это несчастье для него, для его семьи, да и для тебя самого.
- Почему же для меня?
- Ты умышленно сделал это?
- Ну, я не хотел стрелять в него, но в него попала моя пуля.
- Все равно, ты стрелял с умыслом, и я арестую тебя как убийцу.
- Я категорически возражаю против этого.
- Не очень-то тебе это поможет!
- Нет, почему? Я же объясню тебе, как все это произошло. А даже если бы я убил его без достаточных на то оснований, меня нельзя было бы вот так сразу арестовывать. Разве ты сам не признавался днем, что аладжи - это известные разбойники и убийцы?
- Да, это всем известно.
- И все же ты не задержал Бибара, когда он находился в твоих руках! А вот меня, человека, насколько ты знаешь, не совершившего за свою жизнь ничего противозаконного, ты решил сразу же схватить? Как связать все это?
- Это мой долг, господин, - смущенно ответил он.
- Да, я знаю это. Ты дал убежать аладжи, потому что боялся, что его брат и сообщники будут мстить, боялся, что он слишком силен. Что же касается меня, ты думаешь, что я сдамся без сопротивления, и никто не заступится за меня с оружием в руках, потому что я чужак в здешней стране.
- Ого! - воскликнул Халеф. - Кто тронет эфенди, тому сразу всажу пулю в голову! Я - Хаджи Халеф Омар бен Хаджи Абул Аббас ибн Хаджи Давуд эль-Госсара, и слово свое я всегда держу. Только попытайтесь дотронуться до него!
Хоть он и был мал, но его переполняла энергия; в его словах ощущалась явная угроза. Было видно, что он не шутит. Деревенский староста весьма серьезно отнесся к нему.
- Благодарю тебя, Халеф, - сказал я. - Надеюсь, твое вмешательство не потребуется. Этот славный киаджи увидит, что я был вынужден убить мясника.
И, обращаясь к хозяину, я продолжил:
- Разве ты не говорил мне, что мясник - штиптар?
- Да. Он даже миридит.
- Так он не из здешних краев?
- Нет. Его отец прибыл сюда из Ороши, столицы миридитов.
- Ладно, тогда почему тебя так волнует его смерть? Разве законы падишаха защищают миридитов?
- Нет, это вольные арнауты.
- Знаешь ли ты, что они судят себя сами, следуя древним законам Лека Дукаджинита?
- Знаю, конечно.
- Тогда нечего беспокоиться из-за гибели мясника. Людям его племени все равно, по праву ли я убил его или без права; по закону кровной мести я виновен; родственники убитого должны расправиться со мной. Тебе тут вмешиваться незачем.
- Ах! - он глубоко вздохнул. - Я только рад этому.
- Так, значит, мы сошлись. Но есть и еще один убитый.
- Кто это?
- Тюремщик из Эдрене. Он освободил одного арестанта и помог ему бежать, а тот его убил. Там же, вместе с этими трупами, ты найдешь и старого Мубарека, которому я раздробил пулей локоть.
- Так, ты и в него стрелял. Ну, господин, ты ужасный человек!
- Все наоборот, я очень добрый человек, но в этих обстоятельствах я не мог поступить иначе.
- Как же все произошло?
- Подсаживайся к нам; я расскажу тебе все.
Он уселся, и я начал рассказ. Времени у нас было много. Поэтому я говорил подробно. Я рассказал ему также, почему мы преследовали Баруда эль-Амасата. Теперь он ясно понимал наши намерения и знал, с какими негодяями мы имеем дело. Когда я умолк, он сокрушенно поник головой.
- Слыханное ли это дело! - вымолвил он. - Вы словно воины халифа Харуна ар-Рашида, разъезжавшие по всей стране, чтобы покарать зло и вознаградить добро.
- О нет! Мы вовсе не те славные, благородные люди. Ведь негодяи, о которых я рассказал, причинили зло нам самим или нашим друзьям. Сейчас они замышляют новые преступления, и мы последуем за ними, чтобы им помешать. Что ты намерен делать теперь?
Он потер голову руками и наконец ответил:
- Дай мне дельный совет.
- Ты чиновник и сам должен знать, что предписывает тебе долг. Мой совет тебе не нужен.
- Я знал бы, что мне делать, если бы ты не совершил огромную глупость. Почему ты лишь ранил Мубарека в локоть? Неужели ты не мог прицелиться ему в голову или грудь? Он бы отправился в мир иной.
- И это говоришь ты, киаджа!
- Нет, с тобой говорит сейчас не киаджа. Если бы старик был мертв, я бы похоронил всех троих и ни слова не сказал об этом. Теперь же мне надо схватить его и предать суду. Дело плохо.
- Я не вижу тут ничего плохого. Тебя же наградят. Он сбежал из тюрьмы в Остромдже. Ты схватишь его и отправишь в Ускюб. Вот и все дела.
- Мне же придется ехать туда, чтобы отчитаться. И вам тоже - как свидетелям или обвинителям.
- С удовольствием.
- Да, потом вы уедете отсюда, а дружки этого старика расправятся со мной и оставят один окоченелый труп.
- Да, жарко, пожалуй, тебе будет, но что в этом плохого? От этого не окоченеешь.
- Не издевайся! Ты же не знаешь, как плохо мне будет. Я говорю, если бы ты застрелил негодяя, не было бы никаких забот. Я бы за это не отвечал. А если ты прибудешь как свидетель в Ускюб, ты не уедешь из наших краев живым. Свершится кровная месть.
- У мясника есть мужчины в родне?
- Да, брат.
- Ты не знаешь, дома ли он сегодня?
- Здесь он, мой слуга ведь передал послание ему, а не самому Чураку.
- Гм! Тут есть над чем задуматься. Если он таков, как его брат, я найду способ защититься.
- Одного поля ягода. Я-то считал, что Чурак куда порядочнее, чем он. А раз Чурак сам оказался мошенником, то брат его, стало быть, продувная бестия. Пока ты здесь, тебе придется опасаться за свою жизнь. Поэтому хочу дать тебе хороший совет: немедленно садись в седло и поезжай в Каратову. Я найду вам проводника.
- Мы не хотим туда ехать.
- Но ведь мясник же об этом сказал!
- Это была ложь. Мы направимся отсюда в Ускюб, и это весьма кстати. Если ты повезешь туда старого Мубарека, мы будем твоей охраной.
- Боже упаси! Нас застрелят в дороге!
- Если только мы глупо возьмемся за дело.
- Я вижу, ты совсем не представляешь здешней обстановки. Ты со своими друзьями очутился в смертельной опасности; ваша жизнь висит на волоске, за вашу судьбу нельзя поручиться. Уезжайте отсюда. Для вас это лучший выход.
- Да и для тебя лучше всего нас прогнать! Не правда ли?
Этот вопрос чрезвычайно смутил его. Он с такой настойчивостью уговаривал меня лишь потому, что заботился о самом себе. Конечно, человек он был храбрый, но, будучи сыном своей страны, знал, как шаток здешний закон.
- Почему же для меня? - переспросил он.
- Когда мы уедем, ты отпустишь старого Мубарека восвояси. Тогда тебе нечего будет опасаться мести; наоборот, ты заслужишь его благодарность.
Он покраснел: я попал в точку. И все же он произнес:
- Не думай обо мне! Я поступлю так, как велит долг; волнуюсь же я лишь из-за вашей безопасности.
- О нас тебе нечего волноваться. Мы уже доказали, что чужая помощь нам не нужна. Собственно говоря, мне сегодня надо было обратиться к тебе ради защиты от наших врагов, но я не стал тебе докучать; я знал, что мы и сами справимся. Нам и впредь не нужны ни твои советы, ни твоя поддержка. Ведь именно тебя мы должны благодарить за то, что оказались в такой опасности.
- С какой стати? - спросил он.
- Потому что ты нас уверил, что ни один посторонний не приезжал к мяснику, а ведь они прибыли сюда раньше нас.
- Я не знал этого; их же не было в деревне. Чурак встретил их за околицей. Я ведь сказал тебе, что он вернулся домой верхом. Он наверняка встретил их и сговорился с ними.
- Видимо, да. Ладно, я не уезжаю сегодня из Сбиганци, а заночую у тебя. Что ты думаешь делать с теми тремя, которых мы оставили в ущелье?
Он снова почесал за ухом.
- Господин, оставь меня в покое с этой историей!
- Увы, не могу. Не оставаться же им там. Я требую, чтобы ты еще сегодня арестовал старого Мубарека. Оба трупа, не возражаю, пусть лежат там.
- И что же мне делать с Мубареком?
- Запри его здесь, а утром мы повезем его в Ускюб.
- Батюшки святы! В мой дом ворвутся аладжи!
- Мы поможем тебе отбиться.
- Позднее мне отомстят кровники.
- Какая трусость!
- Да, вам, конечно, нечего беспокоиться о себе. Вы уедете отсюда и никогда не вернетесь. А на меня все шишки полетят.
- Аладжи тебе не навредят. Завтра утром мы передадим их властям в Ускюбе, а в придачу еще Манаха эль-Баршу и Хамда эль-Амасата.
- Ты их уже схватил?
- Нет, но мы поймаем их сейчас же.
- И как?
- С помощью жителей Сбиганци. Мы сейчас созовем их и отправимся за преступниками.
- Так уж они тебя послушаются!
- Они обязаны! Разве ты не читал мои документы? Там не сказано, что я эмиссар падишаха?
- К сожалению, это так.
- Ты обязан повиноваться моему приказу. Если ты откажешься, я пожалуюсь на тебя властям в Ускюбе.
- Господин, ты ищешь несчастий на мою голову?
- Нет, я лишь хочу, чтобы ты выполнил свой долг. Эти четверо разбойников прячутся на опушке леса, среди зарослей кустарника. Нет ничего проще окружить их и арестовать.
- Ох, ты ошибаешься. Они будут отбиваться.
- Что за беда?
Он вытаращил глаза так, что Халеф расхохотался.
- Что за беда, спрашиваешь? Пустяки, да? - воскликнул староста. - Не беда, если они нас перестреляют? Я-то думаю как раз наоборот. Потерять жизнь… Что может быть хуже?
- Я тоже так думаю. Но вам надо действовать так, чтобы они даже не успели взяться за оружие.
- И как нам поступить?
- Я скажу об этом, когда соберется народ.
- Ох, если я признаюсь, в чем дело, никто не придет.
- Тебе незачем говорить об этом. Скажи, по закону ты обязан собирать в минуту опасности всех, кто может сражаться?
- Да, есть у меня такое право.
- И люди обязаны тебе повиноваться?
- Непременно.
- Что ж, если ты прикажешь им сейчас собраться, они должны как можно быстрее прийти к тебе с оружием в руках. Когда они явятся, я сам скажу им, что от них надо. Я поговорю с ними так, что они будут гордиться, что отправились в это сражение.
- Не верю я в это.
- Несомненно.
Он все еще возражал и сомневался, но я стоял на своем, пока он, наконец, не промолвил:
- Ладно, раз ты раскомандовался, я схожу за полицейским приставом и прямо при тебе дам ему инструкции.
Когда он вышел, Халеф заметил:
- Не понимаю тебя, сиди. Ты же наверняка догадываешься, что из этой затеи ничего не выйдет. Этим бравым подданным султана придется ловить ветер в поле.
- Пусть! Я хочу слегка отдохнуть. Ведь я путешествую, чтобы знакомиться со странами и народами. Мне хотелось бы собрать всех жителей деревни, чтобы понаблюдать, как они веселятся и развлекаются. Сегодня мы оказались в беде, а теперь можем хоть часок посмеяться.
Мои спутники согласились. Им любопытно было взглянуть на местное ополчение. Оно вот-вот должно было собраться.
Через некоторое время наш хозяин вернулся и привел с собой пристава. Тот не внушал уважения. Правда, лицо его заросло страшной бородой, зато остальная фигура никак не гармонировала с ней. Казалось, что беднягу мучит голод. Его костюм состоял из штанов, доходивших до колен, и ветхой, изодранной куртки, подколотой спереди булавкой. Его голени оставались голыми. Голова была замотана в какую-то бумажную ткань того сорта, который у нас на ярмарках сбывают по две марки за дюжину. В руке он держал сук оливы толщиной с ногу ребенка. Вместо рукоятки в посох был воткнут серп. Для чего? Он заменял оружие? В таком случае это было очень грозное оружие.
- Господин, вот мой полицейский пристав, - сказал староста. - Ты сам дашь ему инструкции?
- Нет, сам займись этим! Ты его начальник, и тебе отдавать приказы.
Он отдал помощнику распоряжения, устраивавшие нас. Потом я поинтересовался запасами пива.
- Я вчера только сварил новую партию пива, - ответил он. - Вам с товарищами хватит его на неделю.
- Ты мне продашь его?
- Да. Только зачем тебе так много пива?
- Пусть пристав объявит своим воинам следующее: если они сделают все, что от них требуется, они получат весь запас пива, да еще ракию в придачу.
Тут же полицейский поднял свой посох, словно произнося торжественную клятву, и сказал:
- Эфенди, твоя доброта велика. Клянусь Аллахом и пророком, мы будем сражаться и биться так, словно идем в поход на неверных!
- Так ты знаешь, о чем идет речь?
- Да, киаджа, мой господин и повелитель, оказал мне доверие и поведал обо всем.
- Но ты не проговоришься об этом?
- Ни единого слова не скажу! Да уподобятся мои уста книге за семью печатями, в которой не перелистнуть ни страницы, и будут похожи они на сундук, чей ключ затерялся.
- И я тебе это советую. А теперь поспешай!
- Я полечу, как мысль, пронзающая мозг и за секунду облетающая весь земной шар!
Он повернулся и направился к двери размеренной, полной достоинства поступью.
- Такого еще никогда не было, - сказал хозяин. - Никто еще не угощал всех жителей деревни пивом и ракией, и уж тем более этого не делали чужеземцы. Господин, долгие годы вас будут славить. Ваше имя запомнят на всю жизнь!
- Сколько стоит пиво?
- Пятьдесят пиастров.
То есть десять марок.
- А сколько человек придет?
- Десятка два, наверное.
- А сколько здесь стоит один жирный баран?
- О, здесь он намного дешевле, чем в Стамбуле или Эдрене, откуда ты прибыл. Ты заплатишь всего пятнадцать пиастров.
- Тогда скажи людям, что если они будут храбры, то зажарят у тебя во дворе двух жирных баранов, насадив их на вертела.
- Господин, милость всей деревни снизойдет на твое чело. Люди…
- Хорошо! - прервал я его. - Бараны у тебя жирные, выбери двоих и позаботься, чтобы у нас был праздничный ужин.
- Ты будешь доволен мной. Я позабочусь о вас так, словно в гости ко мне пожаловал сам халиф.
Он поспешил на улицу.
- Сейчас настроение у него хорошее! - Оско улыбнулся.
- Да, но мне эта напускная веселость не нравится. Сдается мне, он уже ничуть не волнуется за жизнь и здоровье своих ополченцев. Это подозрительно. Он принял какие-то меры и теперь уверен, что с ним ничего не случится.
- Но он же не причинит нам вреда!
- Конечно нет. Зато поможет улизнуть нашим врагам. Это единственное, с чем он справится.
Прошло очень, очень много времени, пока не появился первый из героев ополчения. Когда он наконец прибыл, хозяин распахнул дверь в переднюю комнату и заявил:
- Эфенди, они уже идут. Пора раздавать пиво?
- Нет. Пусть сперва покажут, что они храбрецы.
Постепенно пришли и другие. Каждый подходил к открытой двери, кланялся и с любопытством смотрел на нас.
В их взглядах сквозило нечто иное, нежели простое любопытство или радость от ожидавшего их угощения. Их взгляды были такими хитрыми! Наверняка они что-то знали, что-то скрывали от нас и этому радовались. Все они были вооружены: ружьями, пистолетами, саблями, топорами, ножами, серпами и прочими орудиями.
Затем мы услышали, как ополченцы громко зашумели. Мы увидели, как входит полицейский пристав, а за ним еще несколько мужчин. Они тоже были вооружены, но каждый помимо того нес с собой какой-нибудь музыкальный инструмент.
Пристав немедленно направился к нам; бросилась в глаза его молодцеватая, исполненная достоинства выправка. Остальные последовали за ним.
- Господин, - доложил он, - бойцы собрались и ждут твоего приказа.
- Хорошо, что за людей ты ведешь?
- Это музыканты; они будут играть нам военные марши. Их звуки сделают из солдат отчаянных храбрецов.
- Вы хотите идти на врага с музыкой?
- Конечно! Так принято в любой армии. Когда идут в атаку, играют на трубе.
Смотреть на это было забавно. Четверых разбойников полагалось бесшумно окружить и схватить, а этот полицейский пристав хотел идти на них с музыкой. И раз он заговорил об атаке, о военных маршах, значит, объяснил им, в чем дело. Он нарушил мой приказ, но я не стал ему ничего говорить. Да он и не дал мне сказать ни слова; он схватил за грудки какого-то человека, державшего в руках пару палочек и несшего перед собой что-то, напоминавшее барабан; он подвел его ко мне и пояснил:
- Он бьет в барабан; он играет на нем как виртуоз.
Отодвинув его в сторону, он вытащил другого, который нес обруч, обтянутый шкурой:
- Этот стучит в тамбурин, а этот играет на флейте.
С этими словами он вытолкнул вперед человека, игравшего на длинной деревянной дудке, а затем отпихнул в сторону и его, подтащив двух других, имевших дело со струнными инструментами.
- Этот бренчит на гитаре, а этот пиликает на скрипке, - пояснил он. - А вот и главная вещь, эфенди. Вот и последний из музыкантов: у него в руках настоящее орудие войны. Это - герой звуков, он задает такт и, если ему угодно, сметает противника одним дуновением. Перед ним не устоит никто, ведь он трубит в тромбон. Тебе очень понравится наша музыка.