- А кто такие аладжи тебе известно?
- Нет.
- Остальные двое - кто они?
- Это штиптары, самые отпетые негодяи, какие только среди них встречаются, - двое братьев, которые стреляют без промаха. У них есть гайдукский топорик, который всегда попадает в цель, как будто его бросает сам шайтан.
- Где они в основном обитают?
- Они везде, где можно кого-то ограбить или убить.
- Здесь они появлялись?
- В Остромдже - нет. Только в окрестностях. Там мы их видели в коджане. Это недалеко отсюда, в десяти часах езды верхом.
- Ты, похоже, хорошо знаешь эти места?
- Нет, что ты, я приблизительно говорю.
- Откуда родом оба брата, ты не знаешь?
- Говорят, они оба прибыли из Какандел, с гор Шар-Даг, где живут штиптары.
- Почему их называют аладжи?
- Потому что они скачут на двух конях. Это не лошади, а дьяволы, как и их хозяева. Наверное, они родились в тринадцатом месяце, в день, когда шайтан спускается с неба. Их хозяева ежедневно дают им на корм страничку Корана, поэтому они недосягаемы для пуль, быстры, как молнии, заговорены против болезней и ядов. О, беда! Что, если Мубарек позовет их, они меня выследят и убьют?!
- И ты веришь в это?
- Конечно, можно такое допустить, потому что обоих видели в наших местах. Будь осторожен. Тридцать человек охраны не помогут тебе против этих двух штиптаров.
- Можешь меня не запугивать, я все равно их не боюсь. Со мной мой защитник и страж - маленький хаджи, ты его видела.
У судьи вытянулось лицо, он поднял брови и спросил:
- Этот коротышка?
- Да, но ты его еще не знаешь.
- Действительно, плеткой он умеет орудовать. Но что сделает плетка против вооруженных злодеев?
- Что тебе сказать? Даже пятьдесят таких парней, как они, ничего не смогут поделать против моего хаджи. Я нахожусь под его защитой, и мне нечего бояться.
- Если ты так думаешь, тебе трудно будет помочь, ты пропал.
- О нет, да будет тебе известно, что хаджи ежедневно съедает не листок, а целую суру Корана. К тому же от его тела отскакивают даже пушечные ядра. Он уже глотал ножи, порох и серу, и все это так же хорошо усваивается, как плов.
Он окинул меня внимательным, изучающим взглядом и спросил:
- Эфенди, ты все это серьезно говоришь?
- Так же серьезно, как лошади обоих штиптаров неуязвимы от пуль!
- В это трудно поверить!
- Лошадей я тоже не видел.
- Это совсем другое дело.
- Нет, то же. Пожалуй, хаджи справится даже с сотней штиптаров.
- А можно его испытать?
- С чего начнем?
- Я выстрелю ему сзади в голову.
- Ну что ж, давай, - сказал я будничным тоном.
- И ты думаешь, он не заметит?
- Заметит, конечно, когда пуля будет отскакивать. Эта же пуля может ранить тебя. Даже если этого не случится, разгневанный хаджи станет наносить удары ножом в разные стороны, и как бы это не повредило твоему здоровью.
- А с чего он так разозлится?
- С твоего неверия. Он очень не любит, когда без его разрешения делают такие вещи.
- Так, выходит, мне лучше не браться за это дело? Или спросить у него разрешения?
- Да, это необходимо.
- Ты знаешь, у меня сейчас много важных дел. Ты уверен в том, что коджабаши виноват?
- Да.
- Тогда я передаю его и обоих стражей, оказавшихся его пособниками, в твои руки.
- Господин, как я управлюсь с ними без тебя?
- Это уж сам решай. Падишах, назначая на это место, облек тебя соответствующими полномочиями, и ты не должен ударить в грязь лицом.
- О да, я постараюсь быть строгим, но справедливым судьей. Стоит ли мне арестовать и эту женщину?
- Нет, она запугана своим мужем. У женщин нет души, она не находится на верхних этажах рая, поэтому ее не следует наказывать за грехи мужа.
Похоже, эти слова бальзамом легли на уши моего собеседника. Слуга закона поплелся за мной, держа в руках сюртук и сумку с деньгами. Я был уверен, что с этого момента он считал все это своей собственностью.
На улице он снова подошел ко мне.
- Эфенди, вы их не поймали?
- Нет, как видишь.
- И мы нет.
- Тогда вперед. Сколько у тебя с собой людей?
- Нас было двенадцать.
- Двенадцать против четверых!
- И мы были вооружены.
- Да, известно, что Остромджа славится своими храбрыми жителями.
- И окрестности тоже, - добавил он.
- И ты среди них. Вы что-нибудь слышали?
- Да много чего.
- И что же? Поведай нам.
- Мы увидели огонь и очень порадовались этому. Затем мы видели людей, идущих через лес с факелами.
- Это были мы с друзьями.
- Потом мы слышали, как вы переговариваетесь.
- А голоса слышали?
- Слышали. Сначала старый Мубарек крикнул вам наверх, а затем твой хаджи ему ответил.
- Итак, ты понял, что это Мубарек?
- Конечно, все мы знаем его голос.
- Потом вы должны были пойти вперед.
- Нет, этого не было.
- Почему же, ведь вы такие смелые…
- Это противоречило бы твоему приказу. Ведь ты приказал нам перекрыть им дорогу, что мы и сделали. Они оказались достаточно умны для того, чтобы не ехать по улице, а пробираться пустырем, что лежит между улицей и рекой.
- И вы туда не сунулись?
- Нет. Разве можно покинуть пост? Смелый человек охраняет свой пост, и его оттуда сдвинет только смерть.
Он произнес это с таким важным видом и посмотрел на меня столь гордо, что я не удержался от соответствующей мины, и это было сразу же подмечено моим верным хаджи:
- Сиди, не раздражай их, лучше тебе закрыть рот, иначе проглотишь этого бравого парня.
Ну что мне было делать с такими вояками? Ругать их или, наоборот, хвалить?
В этот момент судья тихо сказал:
- Эфенди, сейчас как раз время.
- Для чего?
- Ты ведь обещал насчет хаджи, помнишь? Или ты не держишь слово?
Я, право, не знал, что мне делать - смеяться или сердиться. Доброго служаку больше заботила сопротивляемость Халефа пулям, чем расследование уголовного дела.
- Утром, когда выспимся, не сейчас. А теперь исполняй свой долг.
- Как это?
- Вот стоит коджабаши, а у тебя в руках сюртук.
- Мне нужно его ему показать?
- Конечно, и деньги у тебя на руках. Все ждут, как ты будешь его обличать, а ты все тянешь. Похоже, ты уклоняешься от своих обязанностей…
- О нет, эфенди. Ты сейчас убедишься, сколь серьезно я отношусь к своему долгу.
- Надеюсь, ты меня не разочаруешь.
Служанкам было приказано вновь развести огонь, и теперь на дворе можно было разглядеть лица присутствующих. Судья вышел вперед и прокричал:
- Вы, дети Корана и сыновья истинного учения! От имени падишаха я заявляю вам, что коджабаши изобличен. Мы нашли его сюртук, из которого чужеземный эфенди вырвал кусок. По закону он должен оплатить коджабаши попорченный сюртук, потому что он богат, а деньги поступят в судебную кассу. И деньги, которые коджабаши получил от этих подонков, мы тоже нашли. Также узнали, что он дал им своих лошадей. У нас нет сомнения в его вине, и я спрашиваю тебя, эфенди: сколько ты заплатишь за сюртук?
- Аллах акбар! - воскликнул Халеф, стоявший рядом со мной.
Я был удивлен не менее его. Я ожидал другого финала этой речи - провозглашения того, что коджабаши арестован, а вместо это я, оказывается, должен платить деньги…
Я громко ответил:
- К радости своей, я услышал от тебя, о казий-муфтий, что справедливость твоя так же велика, как и твой разум. Поэтому и спрашиваю тебя: кто же, собственно говоря, порвал сюртук?
- Так ты же, эфенди!
- Нет!
- Как нет, это ведь всем ясно!
- Позволь мне сказать. Имею ли я право остановить человека, готового совершить преступление?
- Это святой долг каждого гражданина.
- Так разве можно оштрафовать меня за то, что я задержал коджабаши?
- За это - нет.
- А больше я ничего и не совершил.
- Как не совершил?! Ты порвал ему сюртук.
- Вовсе нет. Я потребовал от него стоять спокойно и схватил его за сюртук. Разве он был бы порван, если бы коджа стоял тихо?
- Нет, конечно.
- Он стоял?
- Нет, отскочил.
- Так кто же разорвал сюртук?
Он помолчал и ответил:
- О Аллах, это сложный вопрос, я должен подумать.
- Не надо, а то у тебя уйдут на это все умственные силы.
- Пожалуй. Так ты заплатишь?
- Подожди. Я спрашиваю: кусок вырван из сюртука или сюртук вырван из куска? Я спокойно стоял и держал. А баши рванулся из сюртука.
"Судья" какое-то время стоял, молча уставившись в землю, а потом вдруг громко вскричал:
- Послушайте, жители Остромджи! Вы знаете, насколько справедливы ваши судьи! Я принял решение от имени Корана, что сюртук вырван из куска. Вы того же мнения?
Многоголосое "да" было ему ответом.
- Тогда ты, эфенди, ответь еще на один вопрос. Ты должен был оплатить сюртук, потому что мы считали, что ты его порвал. Сейчас ты не изменишь свое решение по его оплате?
- Совершенно верно, - заметил я, внутренне ликуя по поводу его нелогичных построений.
- Ну и кто же его порвал?
- Коджабаши.
- И кто будет платить?
- Он сам.
- И куда пойдут деньги?
- В судебную кассу.
- И сколько он заплатит?
- Столько, сколько стоит целый сюртук.
- Это верное решение, но нужно определить цену.
- Он был старым и подержанным. Я бы не дал более пятнадцати пиастров.
- Эфенди, это мало.
- Но он большего не стоит.
- Что такое пятнадцать пиастров для кассы падишаха?
- Падишах охотно принимает и меньшие подношения!
- Ты абсолютно прав. Но достойно ли коджабаши носить такой старый сюртук?
- Вряд ли.
- Вот и я так думаю. Достоинство чиновника требует, чтобы он носил добротную длинную одежду. Сколько стоит новый сюртук?
- На базаре в Стамбуле я видел такие вещи за двести и даже триста пиастров.
- Так вот, я сделаю ему строгое внушение, что он неуважительно относился к своей одежде, и приговариваю его к штрафу в пятьсот пиастров. Если он не в состоянии представить деньги, я возьму их имуществом. И сейчас оба его охранника примут его под стражу и запрут. Таков закон.
Баши пытался что-то возразить, но мне уже надоело все это представление. Я кивнул троим моим спутникам и удалился.
За воротами стояла женщина, которая приблизилась, как только увидела меня. Это была Набатия.
- Господин, - сказала она, - я ждала тебя. Я боюсь.
- Кого, меня?
- О нет. От тебя нельзя ожидать зла. Я боюсь за свою жизнь.
- Отчего же?
- Я боюсь мести этих господ. Ты кому-нибудь сообщил о том, что я тебе все сообщила?
- Нет, ни слова.
- Спасибо. Я могу быть спокойной?
- Абсолютно. Я позабочусь о том, чтобы тебя никто не тронул. Придет день, и я навещу тебя.
- Эфенди, тебя послал мне Бог, твой приход - как восход солнца. Пусть Аллах даст тебе спокойный сон и счастливые сны!
Она было пошла прочь. Тут я подумал о том, что мне пришло в голову еще на горе. Я снова окликнул ее и спросил:
- Знаешь растение хадад-дерезу?
- Да, оно колючее и на нем горькие ягоды, похожие на перец.
- Оно растет здесь?
- Здесь нет, в Банье.
- Жаль, мне нужны листья.
- Это легко устроить, у аптекаря они должны быть.
- А против каких болезней их применяют?
- Прикладывают на нарывы. Горячая настойка идет на лечение ушей, флюсов, против темноты в глазах и трещин на губах.
- Спасибо тебе, Набатия, я обязательно куплю себе его. У этого растения удивительные свойства, которые я хочу испытать на себе.
На обратном пути оба стражника болтали о тех подвигах, которые они могли бы совершить, повстречайся им четверо разбойников. Я слушал их вполуха.
Придя в наше жилище, мы с Халефом поднялись наверх, но заснуть сразу не смогли. Насыщенный событиями день никак не хотел отпускать память.
- Сиди, - заговорил первым Халеф. - Сколько мы здесь уже пробыли?
- У меня нет ни малейшего желания оставаться здесь больше, чем необходимо.
- У меня тоже. Что-то местные мне не нравятся. Давай уедем отсюда поскорее - завтра.
- Завтра? Тогда уж сегодня. Завтра уже наступило. Навещу Набатию и сразу уедем.
- Если нас ничто и никто не заставит остаться.
- Я никому не позволю нам помешать.
- Правильно ли я наказал коджабаши плеткой?
- Гм.
- Или же мы должны были спокойно сносить его поведение?
- Нет, в этом случае ты повел себя верно. Он заслужил свое.
- И другой тоже.
- Кого ты имеешь в виду, Халеф?
- Этого казия-муфтия. Такой же мерзавец, как и остальные. Как же я обрадовался, когда ты разрешил мне пустить в ход плетку!
- Дорогой Халеф, ты слишком полагаешься на свою плетку. Пойми, когда-нибудь она может накликать на нас беду.
- Господин, но разве мы не созданы для того, чтобы преодолевать эти опасности?
- Да, до сих пор нам везло.
- И дальше так будет.
- Даже если меня не будет рядом? До сих пор мне удавалось избавлять тебя от врагов. А потом?
- Сиди, об этом я даже думать не хочу. Как только я с тобой расстанусь, считай, мы погибли.
- Это неизбежно: меня зовет моя родина, а тебя - твоя.
- Навсегда?
- Скорее всего.
- И ты никогда не вернешься в Аравию?
- Что такое наше желание? Ничто против воли Бога.
- Тогда я буду просить Аллаха, чтобы он позволил тебе вернуться. Что тебя ждет дома? Ни пустыни, ни верблюдов, ни одной фиги в округе и бездуховные сограждане, на которых даже шакал не покусился бы.
- У меня есть нечто большее, чем у тебя, - родители и братья с сестрами.
- А у меня моя Ханне, краса среди всех женщин и девушек. А где твоя Ханне? Разве ты сможешь обрести ее там, где стал чужим? А у бени-арабов ты можешь выбирать любую, кроме, конечно, моей Ханне. То, что можно у тебя на родине, нельзя здесь, и наоборот. Подумай. Там ты не можешь наказать плеткой человека, который тебя обидел. Тебя посадят в тюрьму по решению кади или назначат штраф. А здесь я могу наказать самого кади. Вот какие дела творятся под присмотром Аллаха! А какие вещи тебе приходится употреблять в пищу!
- Ты ведь об этом ничего не знаешь!
- О, кое-что ты мне рассказал, а многое я разузнал в Стамбуле. У вас есть картофелины, с которыми надо глотать маленькие куски рыбы, а ее может есть только тот, кто выпьет ракии. Дальше - красная морковь и грибы, от которых разъедает внутренности, потом устрицы, похожие на улиток. А разве нормальный человек станет есть улиток? И еще раки, которые питаются дохлыми кротами… Ужасная жизнь! А ездите вы в трамваях - таких ящиках, в которых и стоять-то как следует нельзя. А если видите друг друга, то должны снимать шляпу с головы и махать ею в воздухе. Если один живет у другого, то должен оплачивать жилье. А если кто-то прилежен и трудолюбив и обеспечивает - хвала Аллаху! - всех своих близких трудом своим, то должен платить промысловый налог. Если у вас холодно, вам приходится одеваться в собачьи шкуры, а если тепло, то вы все с себя снимаете за исключением кусочка ткани. Разве это помогает от жары? Если у женщины падает платок, все мужчины бросаются, чтобы его поднять, а если мужчина хочет раскурить трубку, то должен просить разрешения у женщины. Ваши женщины носят платья, которые сверху слишком короткие, а снизу чересчур длинные, а ваша молодежь натыкает на пальцы кольца, как женщины, и расчесывает головы, будто ищет там трещины. Когда ваши люди хотят узнать, который час, они смотрят на башни. Если кто-то чихает, что само собой является облегчением, то зовет Бога, а если покашливает, что может быть признаком чахотки, то, наоборот, молчит, хотя это опаснее насморка. Ваших детей укачивают в колыбели до морской болезни. Молодые люди вешают на нос очки из оконного стекла, а мужчины изучают карточную игру день за днем вместо Корана. Или танцуют до упаду в уморительных нарядах… Разве может быть хорошо в такой стране? Хочешь ли ты снова все это увидеть? Скажи честно, сиди!
Верный маленький хаджи имел смутное представление о жизни в Европе. Что мне было ему ответить?
- Ну, что скажешь? - повторил он, пока я раздумывал.
- Из того, что ты сказал, многое неверно. Кое-что относится к некоторым странам, но к моей - очень мало. Образование многое приносит, но не сразу все полюбишь и…
- Премного благодарен, зачем мне такое образование, которое не дает ничего хорошего? Мое образование состоит в том, что я демонстрирую свою плетку любому бандиту. Так что едва я доеду до местности, где начинается образование, как сразу же поверну обратно.
- И даже меня не будешь сопровождать?
- Тебя? Гм. Вот если бы я был при тебе, а при мне была моя Ханне… Я бы остался и не думал о другом. А сколько нам еще осталось до таких областей?
- Ну, если не будем останавливаться, то за неделю скачки доберемся до моря.
- А потом?
- Потом расстанемся.
- О, сиди, так быстро?
- Увы. Ты поедешь на корабле в Стамбул и Египет, чтобы потом добраться до племени твоей Ханне, а я отправлюсь на север, в страну, где условия жизни так тебе не по душе, что ты даже не хотел бы познакомиться с ней, если бы тебе представилась такая возможность…
- Так быстро я не могу все решить, думаю все же, что у нас будет одна задержка.
- Какая же?
- Такая, что мы не сразу двинемся вперед: эти четверо, что скачут перед нами, еще зададут нам задачек.
- Ты имеешь в виду, что нам еще надо посчитаться с аладжи?
- Ты что-нибудь узнал о них?
Я рассказал ему, что узнал у поселкового головы, не утаил и историю о пуленепробиваемом Халефе.
- Сиди, - озаботился хаджи, - это становится опасным!
- Вовсе нет.
- Как же нет, когда этот дурень возьмет и пальнет мне в голову!
- Не пальнет. Он боится твоего ножа.
- Это верно, а потом, мы ведь здесь не задержимся…
- Я тоже об этом подумал. Кроме того, наш обман позволит получить преимущество перед ними.
- Думаешь?
- Наши враги насторожатся, посчитав одного-двух из нас пуленепробиваемыми.
- Ты серьезно, эфенди?
Бедный Халеф так разволновался, что сел на своей койке.
- Гм. Да, пожалуй.
- Не говори "пожалуй". Если ты говоришь таким тоном, значит, что-то уже решил.
- Да, кое-что придумал. Можно зарядить оружие поддельным патроном, но они могут проверить.
- Далее?
- Далее, можно приготовить броню, но это вызовет характерный звук при попадании, да и броня может быть плохо подогнана.
- О Аллах, скорее бы все это кончилось, сиди!
- Да, это может плохо кончиться.
- Я вижу, у тебя есть средство, по глазам вижу, что есть.
- Есть, но не знаю, как оно здесь подойдет… Есть два металла, которые, если их смешать в правильных пропорциях, дают крепкие пули, выглядящие как свинцовые и такие же тяжелые. Но при выстреле эта смесь летит только за два шага от дула и рассыпается на атомы.