- А что это за металлы?
- Ртуть и висмут. Последний тебе не известен, он дорог и здесь его не достать.
- А как ты его добудешь?
- Только в аптеке. Сразу, как встанем, я займусь этим делом.
- Ты думаешь, с пулей все получится? Не случится ли беда с твоим маленьким хаджи?
- Не беспокойся. Я уже пробовал, после того как прочитал этот рецепт в одной умной книге. Все получилось.
- А кусочки металла не будут видны?
- Нет, металл разлетается на множество невидимых частичек. Эффект будет, если у тебя в руке именно в этот момент окажется настоящая свинцовая пуля, будто ты ее только что поймал.
- Неужели мы это сделаем, сиди?
- Обязательно, только мне нужно достать висмут.
- Думаешь, штиптары узнают, что меня не берут пули?
- У них наверняка здесь есть люди, которые их проинформируют.
- Тогда было бы хорошо, чтобы они думали, что и ты не боишься пуль.
- Конечно.
- Тогда давай и в тебя стрельнем!
- Все зависит от того, сколько у нас окажется материала. С этими людьми нужно быть предельно осторожными.
- Что ты имеешь в виду, сиди?
- Завтра у меня будут светлая борода и светлые волосы.
- Как это тебе удастся?
- Есть такое растение, чьи листья, если их сварить, осветляют темные волосы. Эти листья продаются в аптеках.
- Тебе говорила о них Набатия?
- Да. Это собьет с толку этих парней. Мне надо будет выехать пораньше, чтобы разведать дорогу.
- Они все равно тебя узнают - по коню, которого ни с кем не спутаешь.
- А я и не поскачу на нем.
- А на каком же?
- На твоей лошади, а ты поедешь на вороном.
Едва я это произнес, Халеф мгновенно перенесся со своей койки на край моей постели.
- Что с тобой, малыш? - спросил я встревоженно.
- Это называется перемет - с моей постели на твою, - проговорил Халеф, едва сдерживая волнение. - Ты не оговорился, сиди, я поеду на Ри?
- Я не оговорился.
- О Аллах! Я поеду на Ри! Какое счастье! Я так долго путешествовал с тобой и только два раза удостоился чести ездить на Ри. Помнишь, когда это было?
- Да, что-то такое припоминаю…
- И вот завтра - в третий раз. Ты охотно отдаешь его мне?
- Охотно, Халеф. Ты единственный, кто умеет с ним правильно обращаться.
Если бы Халеф узнал, что я собираюсь подарить ему вороного, когда мы будем расставаться, он сразу сделал бы несколько переметов - причем через тростниковую стену нашей спальни.
- Да, мой дорогой эфенди, я многому у тебя научился. Ри умнее некоторых людей, он понимает каждое слово, знак, кивок. Он благодарнее человека за всю доброту, что для него делают. Я буду заботиться о нем, как о друге и брате.
- Абсолютно в этом уверен.
- Сколько мне сидеть в твоем седле, час?
- Намного дольше. Может, целый день, а может, еще больше.
- Как, о властелин моей души?! Сердце сейчас выскочит у меня из груди. Я всего лишь маленький глупый бени-араб, а ты достойнейший из достойнейших. Ты должен позволить мне прикоснуться губами к твоим губам, что передали такое доброе известие. Если я тебя не поцелую, то рассыплюсь от огорчения.
- Не надо рассыпаться, Халеф. Ты не рассыплешься, даже если съешь все мои зубные щетки, порошок и спички.
- Да, не рассыплюсь, но поцарапаюсь изнутри! - засмеялся он.
И я почувствовал его бороду: шесть волосинок справа и семь слева, которые ткнулись в мои усы. Его уважение ко мне было так велико, что он не отважился сам поцеловать меня. Я же крепко прижал к себе этого бравого парня и смачно поцеловал его в щеку, после чего он встал рядом с моей кроватью ни жив ни мертв от благоговения. А я спросил его:
- Ну что, Халеф, продолжим наш разговор?
- О, сиди, - сказал он, - знаешь, что ты сделал? Ты поцеловал меня!
Потом я услышал шаги и то, как он копается в своих вещах.
- Что ты там делаешь?
- Ничего. Завтра увидишь.
Прошло еще какое-то время, и он уселся на своей кровати.
- Сиди, целый день мне ехать на твоей лошади? Почему так долго? Тебя не будет с нами?
- Не могу пока ответить на твой вопрос, потому как ничего не знаю сам. Постараюсь максимально изменить внешность, а там уж…
- Тебя все равно узнают.
- Сомневаюсь, ведь аладжи меня никогда не видели. Им меня только описывали.
- Тогда действительно, может, ты их и обхитришь. А не может так статься, что они сами приедут в Остромджу?
- Маловероятно.
- Почему нет? Думаешь, им здесь будет неспокойно?
- Нет, наоборот, как мне их описывали, они сами собираются нагнать страху на местное население. И нас собираются подкараулить где-нибудь в глухой местности. Поэтому я не стану брать с собой оружие, а оставлю его вам. Я поеду один и не подам виду, что чужеземец. Думаю, я первым увижу их.
- Даже если ты спрячешься?
- Даже в этом случае. Я найду место, которое подходит для нападения, поищу следы и точно найду их. Но что будет - наверняка сказать нельзя.
- Но нам надо знать, что будет!
- Само собой. Вы поедете спокойным шагом по дороге отсюда до Радовиша. Через два часа переедете реку, а еще через пару часов будете уже на месте. Если по дороге ничего не случится, заедете на постоялый двор, что по правую руку от дороги. Тут возможны три варианта. Или я там…
- Это было бы лучше всего, сиди!
- …или уже уеду…
- Тогда ты оставишь нам сообщение!
- …или меня там еще не будет. Тогда вы меня ждите.
- А если ты не приедешь?
- Обязательно приеду!
- Ты всего лишь человек и можешь ошибаться. Что, если что-то случится и понадобится наша помощь?
- Тогда скачи обратно, но только не на вороном. Он остается с Омаром и Оско. Я не хочу подвергать вас опасности. На этом пути ты увидишь мои особые знаки. Это то, о чем мы говорили раньше. Больше я пока не могу сказать ничего. Надо спать.
- Мне уже не удастся уснуть. История с пулей и вороным не даст мне покоя. Доброй ночи, сиди.
- Спокойной ночи.
Мой любимый хаджи действительно был чрезвычайно взволнован. Было три предмета, которые целиком занимали его голову и сердце. Первым был я, это я знал точно. Потом была Ханне, а затем Ри, вороной. И тот факт, что он будет скакать на нем, не давал Халефу заснуть.
Так оно и получилось. Да и я сам не выспался. Если бы добрая Набатия не поднялась на гору за своими растениями, то не услышала бы разговор с бандитами и не смогла бы меня предупредить. И тогда меня ждала бы верная гибель. Насколько ничтожны потуги людей по сравнению с Божьим провидением! Каким бы умным, сильным и смелым я ни был, без Набатии я бы погиб! Эти мысли заставили меня приоткрыть дверь в прошлое, в котором я и пропутешествовал до утра. И только с первым солнечным лучом провалился я в тяжелое забытье, в полумрак света и теней.
Глава 2
ДВА АЛАДЖИ
Когда я проснулся и распахнул ставни, комнату залил яркий дневной свет. Взглянув на часы, я увидел, что проспал три с половиной часа. Халеф уже встал. Я разыскал его внизу, в конюшне; он чистил вороного с таким рвением, что даже не заметил моего появления. Увидев наконец меня, он спросил:
- Ты уже проснулся? В доме еще все спят. Как хорошо, что ты проснулся, - ведь у тебя столько дел.
- Да? Что такое? - переспросил я, хотя знал, что он имеет в виду.
- Тебе надо сходить в аптеку.
- Время пока терпит.
- Нет, сиди. Такие пули не скоро делаются.
- Откуда ты это знаешь?
- Сиди, я не настолько глуп, чтобы не догадаться об этом.
- Хорошо! Ты, пожалуй, прав; к тому же мне надо еще сварить листья. Только вот я не знаю, где же здесь аптека. В городе все спят; не найдешь никого, кто бы показал этот дом.
- Ты же умеешь отыскивать любые следы, а разве аптеку не найдешь?
- Постараюсь.
Я отворил ворота и вышел на пустынную площадь. Вряд ли аптека располагалась в каком-нибудь закоулке. Она наверняка находилась где-нибудь в центре города, куда легче всего добраться, а я как раз находился именно здесь.
Оглядывая домик за домиком, я заметил старую, обветшалую развалюху, отдаленно напоминавшую жилище. На двух расшатанных гвоздях висела покосившаяся табличка, на которой, к счастью, еще читалась надпись - белая на зеленом фоне: "Хаджи Омрак, доктор медицины, и аптека снадобий". Итак, этот хаджи был врачом, и у него имелся титул доктора или он сам присвоил его себе.
Дверь была заперта, но я толкнул посильнее, и она тотчас подалась. Звонка не было видно, зато виднелась веревка, на концах которой висела пара дощечек. Взрослый человек легко мог достать их. Предположив, что это своего рода колокольчик, я схватил дощечки и стукнул их друг о друга. Раздался такой шум, что пробудил бы любого спящего.
Однако я еще долго колотил в этот кимвал, пока меня не услышали. Надо мной медленно приоткрылся сломанный ставень. Потом показалась странная физиономия. Я увидел желтоватую лысину, блестевшую как слоновая кость; лоб, испещренный складками; два маленьких, заспанных глаза; нос, напоминавший скорее носик бурого глиняного кофейника вроде тех, которые встретишь у нас в деревнях; я увидел широкую складку рта почти без губ; угловатый подбородок, который, казалось, был не шире, чем нос. Наконец, донеслась первая фраза:
- Кто там?
- Пациент, - ответил я.
- Что за болезнь?
- Желудок сломал, - пояснил я без обиняков.
- Сейчас, сейчас! - крикнул доктор. Судя по голосу, он ни разу еще не сталкивался с подобным случаем.
Голова поспешно исчезла; а поскольку я все еще отважно взирал вверх, на меня просыпались части ставня. Я был столь хладнокровен, что отскочил в сторону, лишь когда доски уже лежали на земле.
Через минуту я услышал за дверью такой шум, словно там начиналось землетрясение. Завизжали кошки, залаяла собака, повалилась посуда; кто-то вскрикнул невыразимо красивым женским голосом. Потом на дверь налетело то, что, по-видимому, было доктором. Дверь открылась, и сей ученый муж, встретив меня нижайшим поклоном, милостивейше попросил войти.
Что за образину я увидел перед собой! Этот "доктор и аптека снадобий", если бы его вздумали выставить на наше свекловичное поле, нагнал бы такой неописуемый ужас на воробьев, коноплянок, щеглов и чижей, что они улетели куда-нибудь в Марокко, чтобы никогда в жизни более не возвращаться.
Вблизи его лицо казалось еще более древним, чем прежде. Оно изобиловало складками и морщинами; здесь не найти было ни одного гладкого места. Его халат напоминал скорее рубашку, которая пусть и свисала с плеч до лодыжек, но прикрывала наготу лишь наполовину, ибо почти сплошь состояла из длиннющих дыр и прорех. На одной ноге он носил изрядно стоптанную, красную кожаную туфлю, на другой - сапог из черного войлока. Однако войлок истончился до того, что большой палец ноги бесцеремонно высовывался оттуда, озирая просторы Османской империи. Его лысина была прикрыта старым дамским ночным колпаком, надетым задом наперед из-за той спешки, с которой он помчался исцелять мой сломанный желудок.
- О господин, подойдите поближе! - промолвил он. - Взгляните-ка на эту жалкую кузницу здоровья, где заправляет всем ваш покорный слуга!
Он склонил голову почти до земли и, переставляя ноги как на ходулях, двинулся назад, пока не раздался чей-то пронзительный вопль:
- Какой же ты баран! Взял и наступил мне на мозоли!
Он испуганно подпрыгнул и отскочил в сторону. И тут я узрел нежное создание, шепнувшее эти кроткие слова.
Казалось, оно состоит лишь из лица, старой дерюги и двух голых, ужасно грязных ног. И все же эти ноги были бесконечно привлекательнее, чем лицо. Обладатель "кузницы здоровья" был настоящим Аполлоном по сравнению со своей женой. Я бы предпочел стыдливо умолчать о прелестях ее лица.
Тем временем она подошла ко мне и поклонилась так же почтительно, как и ее супруг.
- Добро пожаловать, милостивый повелитель! - приветствовала она меня. - Мы счастливы узреть красоту твоего лица. Что тебе угодно от нас? Потоки нашего повиновения да изольются на тебя водопадом.
- А ты, наверное, нимфа этого восхитительного водопада? - промолвил я весьма вежливо, ответствовав ей столь же учтивым поклоном.
Она же, несколько раз клацнув челюстями, кивнула своему муженьку и, умоляюще воздев правую руку, стукнула его указательным пальцем по лбу и упрекнула:
- Смотри, он называет меня красивой! Его вкус куда лучше твоего!
Обратившись ко мне, она заговорила самым благосклонным тоном; голос ее звучал очень любезно:
- Уста твои умеют изрекать приятное, а твои очи узревают достоинства твоих ближних. Этого мне и следовало от тебя ожидать.
- Как? Ты меня знаешь?
- Очень хорошо. Внизу, у источника здоровья, ты разговорился с Нахудой, моей славной наперсницей, и с Набатией, что приносит нам травы. Они-то и рассказали нам о тебе. Потом мы видели тебя у баши. Мир полнится хвалами тебе, а сердце мое источает тебе хвалебные оды. Мы плачем горькими слезами, скорбя, что болезнь привела тебя к нам. Но мы переберем тысячу и одно лекарство и найдем, как избавить тебя от страданий. Никто еще не уходил от нас, не добившись помощи и избавления. Посему ты можешь спокойно довериться нам.
Ее слова звучали уж очень обнадеживающе. Да и сама она выглядела так, будто не только перебрала тысячу и одно лекарство, но еще и проглотила все их, а теперь испытывает на себе их действие. Этим людям я бы не доверился, если бы заболел! Поэтому я ответил:
- Прости, о светоч целебных дел, что не пытаюсь тебя утруждать. Я - хаким-баша, верховный лекарь моей страны, и горести тела моего мне знакомы. Оно нуждается совсем в иных снадобьях, нежели тела жителей здешней страны. И я пришел лишь за тем, чтобы взять снадобье, что излечит меня.
- Жаль, очень жаль! - воскликнула она. - Мы бы изучили рану твоего желудка и доподлинно точно измерили ее. Краешек твоего тюрбана мы помазали бы нашим снадобьем. Если бы ты надел его, рана затянулась бы в считанные часы.
- Может быть, ваше лекарство то же, что у меня, ведь мое действует так же быстро. И все же позволь мне приготовить его самому.
- Твоя воля - наша воля. Пройди в палату волшебных снадобий и выбери себе все, что душа твоя пожелает.
Она открыла дверь и пошла впереди меня. Я следовал за ней, а позади ковылял на своих ходулях хозяин этой аптеки и повелитель сей "нимфы водопада".
Увиденное вскоре преисполнило меня тем странным чувством, которое вульгарно зовут "жутью".
Я очутился в комнате, которая походила скорее на гусятник, чем на аптеку. Тут же я ударился о что-то головой. Под ногами расстилалась матушка сырая земля. Стены были сбиты из неошкуренного горбыля. На гвоздях, один за другим, рядами висели холщовые мешочки. Посреди потолка болтался шнур, к которому был подвешен огромный наконечник для клизмы. На одной из досок лежали несколько ножниц странного вида, старые банки, тазик для бритья и зубные щипцы с толстенными щечками. На полу лежала всякого рода посуда, целая и разбитая; повсюду царил неописуемый запах.
- Вот! - сказала она. - Это наша патентованная кухня. А теперь скажи нам, из каких снадобий составить твою желудочную мазь.
Аптекарь напирал на меня, напряженно заглядывая в лицо. Казалось, он рад был узнать мой рецепт.
- Есть у тебя в одном из мешочков садар? - спросил я.
- Садар тут, - ответила красотка.
- Садар? - удивился ее муж. - Наука называет его лотосом.
Сей практикующий врач и хаким хотел показать мне, что знает латинское название растения. А поскольку оно устарело, я возразил:
- На самом деле наука зовет его Celtis australis.
Разинув рот, он изумленно посмотрел на меня и спросил:
- Разве есть две разных науки?
- О, их более сотни.
- Аллах! Я знаю только одну. Сколько ты хочешь взять садара, о повелитель?
- Полную горсть.
- Прекрасно! Я насыплю тебе в пакет. Что ты еще хочешь, повелитель?
На полу лежала бумага - я готов был поспорить на пятьдесят пиастров, что ее подобрали на улице. Он поднял ее, свернул в кулек, лизнул краешек, чтобы бумага склеилась, и сунул туда пригоршню Celtis australis. Поскольку я намеревался использовать его как наружное средство, я не протестовал против столь фамильярных манер аптекаря.
- Есть ли у тебя щелочь? - спросил я.
Он удивленно поглядел на меня, хотя я употребил известное арабское слово. Его рот вытянулся в самодовольной улыбке, и он осведомился:
- О какой из них ты говоришь?
- Мне все равно.
- О повелитель, я знаю, что твоя родина лежит на западе. У меня есть очень хорошая щелочь, привезенная оттуда, и если тебе угодно, ты ее получишь.
- Как ты ее называешь?
- Шавел сую.
- Покажи мне ее!
Он принес мне флакончик, на котором, как я и предполагал, можно было прочесть: "Eau de Javelle, fabrique de Charles Gautier, Paris".
- Как ты достаешь эту щелочь? - спросил я его.
- Я купил несколько флакончиков у торговца, гостившего у меня. Он прибыл из столицы Франсы, которая зовется Прагой.
- Ты ошибаешься. Прага - столица Богемии, а столица Франсы - Париж.
- Эфенди, ты знаешь все?
Его супруга мигом встряла в наш разговор:
- Молчи! Я давно это знала. Ты дурак, а не врач и аптекарь! Что вам еще угодно, повелитель?
- Есть у тебя ртуть?
- Да. Мы наливаем ее в барометр и термометр, когда изготавливаем их.
- Как? Вы мастерите их сами?
- Да. Ты нам не веришь?
- Охотно верю! Когда человек знает столько лекарств, он знает все!
- Ну разве не так? Ты, я вижу, умный и образованный человек. Сейчас мы получили партию из Салоник. А когда у нас не было ртути, мы заливали в трубки козье молоко. Оно такое же белое и показывает погоду точнее, чем ртуть.
- Ты серьезно это говоришь?
- Конечно. А ты разве этого не знал?
- Нет, моя почтенная.
- Вот видишь, мы здесь умнее, чем в западных странах. Козы точно знают, что за погода на дворе. Если собирается дождь, они мчатся прямо в загон. Так что молоко - полезная вещь.
- Ты женщина умная. Это сразу видно.
- Так сколько же тебе ртути, повелитель?
- Примерно полкило. Есть у тебя столько?
- Побольше есть.
- Погоди немного. Я хочу лишь глянуть, есть ли у тебя еще одно вещество, что мне нужно.
- Какое же это?
- Висмут. Это, конечно, редкий металл. Есть ли он у тебя?
- Да. Мы готовим из него чудный белый грим.
- Хорошо. Тогда дай мне его.
- Ртуть налить тебе тоже в пакет?
- О нет! Ртуть сразу же улетучится.
- Ах, конечно! Это как любовь мужчин. Она тотчас пройдет, если, если…
- Если ее насыпать в такой же кулек?
- Да, только кулек - это сердце. И он не удержит вашу любовь. Ох, любовь, любовь! Сколько бедных женщин ты сделала несчастными.
Она гневно глянула на мужа, сорвала с него колпак, водрузила себе на голову и прошипела:
- Эх ты, как ты можешь наряжаться в мои украшения! Хочешь осквернить свою жену?
Он быстро прикрыл свою лысину руками и воскликнул: