– У философа Шанкары как-то раз спросили его ученики: "В чем, о великий брахман, заключается наибольшая мудрость?" Великий индийский мудрец ничего не сказал им в ответ. Тогда они задали ему тот же вопрос во второй раз – и брахман снова промолчал. Когда они его еще раз об этом спросили, Шанкара воскликнул: "Я же вам уже ответил, дети мои, я же вам уже ответил! Величайшая мудрость – это молчание". Я не знаю, в какой мере был прав этот индийский философ, и не знаю, всегда ли молчание является величайшей мудростью. Однако я уверен, что во время войны, когда народными массами овладевают эмоции, мыслитель совершит преступление, если станет озвучивать свои мысли. Потому что, когда говоришь, приходится и лгать, а человек, ведущий за собой других людей и занимающийся умственными изысканиями, не имеет права лгать. Во имя благополучия своей родины не зазорно лгать торговцу, промышленнику, земледельцу – не говоря уже о политиках, потому что в этом и заключается их ремесло. А вот человек, занимающийся наукой, чье предназначение заключается в том, чтобы бороться за выяснение истины, не может использовать заработанный им на этом поприще авторитет для того, чтобы говорить неправду. Геркулес внимательно слушал, стоя за кулисами, это выступление, его сознание было занято осмыслением логически не всегда друг с другом связанных фраз, которые произносил Ортега-и-Гассет, но он успевал при этом еще и следить за тем, что происходит вокруг. Линкольн то и дело поглядывал на ложу бенуара, но мог разглядеть лишь общие очертания сидящих там людей. – Когда толпа видит, что один из таких людей использует свои знания или свой художественный дар для того, чтобы служить ее чаяниям и интересам, она взрывается восторженными криками и устраивает ему овацию. Однако и у ученого, и у поэта подобные проявления восторга толпы вызывают смущение, потому что они являются свидетельством того, что он использовал имеющийся у него потенциал не по назначению, что он им злоупотребил. Восторг толпы ведь вызван всего лишь тем, что к ней присоединилась незаурядная личность. Ученые и поэты обязаны служить своей родине как обычные – среднестатистические – граждане, и они не имеют права служить ей как ученые и поэты. Кроме того, они и не имеют возможности этого делать: науке и искусству присуща высокая щепетильность, и при появлении даже самых незначительных порочных намерений они попросту сходят на нет… Мы же, сидящие здесь, господин посол, являемся сторонниками Австрии – а стало быть, сторонниками цивилизации.
Закончив свое выступление, философ под бурные аплодисменты и восторженные крики зала направился к своему месту за столом. Он шел, слегка опустив голову: его смущал оказываемый почитателями восторженный прием. Журналист Хавьер Буэно-и-Гарсиа подошел к освободившейся трибуне и поднял руки, призывая присутствующих успокоиться.
– После того как вы услышали слова философа, полные эмоций, являющихся следствием обнаружения истины, позвольте сказать несколько слов и дипломату. Прошу вас тепло поприветствовать посла Австро-Венгерской империи сеньора Алексиса фон Штрауса.
Зал снова разразился восторженными криками, и посол, опираясь на трость, вышел к трибуне. Положив на нее какие-то бумаги, он достал из кармана монокль. Затем он поднял взгляд и посмотрел своими голубыми глазами на ложи. Его остроконечная русая бородка и большущие усы закрывали значительную часть лица, которое без них казалось бы несколько инфантильным.
– Дамы и господа, я благодарю вас за то, что вы сочли для себя возможным присутствовать на данной конференции, цель которой – попытаться еще больше сблизить две и без того уже довольно близкие друг к другу цивилизации. Испания и Австрия – ветви, растущие на одном стволе, они – естественные союзники в борьбе с деградировавшим миром. Австрия стремится сохранить глубинные традиции, которые превратили наше общество в одно из самых высокоразвитых в мире.
Посол произносил свою речь с очень сильным австрийским акцентом, однако присутствующие прекрасно понимали все то, что он говорил. Парадный мундир австрийского офицера-пехотинца придавал ему солидности: он был похож на полководца, обращающегося с речью к своим войскам.
– Испания не может безучастно взирать на силы, которые пытаются разрушить здание нашей цивилизации. Если в Европе начнется война, Испания должна стать союзником Австрии.
В зале поднялся гул. Посол нахмурил брови и, подняв кулак вверх, добавил:
– Многие хотят ослабить силу западной цивилизации – силу, основанную на мече.
Гул в Зале становился все громче, заглушая голос оратора, но тут вдруг кто-то сердито выкрикнул:
– Австрия – это уже отжившая свое империя, которая угнетает стремящиеся к свободе народы. Да здравствует Сербия!
В глазах посла вспыхнули злые огоньки. Многие из присутствующих вскочили со своих стульев и стали о чем-то жарко спорить. Геркулес и Линкольн отреагировали мгновенно: они оба выскочили на сцену и расположились между залом и стоявшим на сцене столом. Пять телохранителей из австрийского посольства выстроились полукругом перед сценой, однако в зале уже началась потасовка, и испуганная толпа тут же придавила охранников к краю сцены. На сцену полезли какие-то люди, и Геркулесу пришлось сталкивать их сверху обратно в зал. Линкольн встал возле дона Района, чтобы в случае необходимости его защитить. Кто-то из зала все же изловчился: забрался на сцену и, подскочив к австрийскому послу, схватил его за рукав, но Геркулес отвесил такой удар кулаком смельчаку, что тот упал обратно в зал. На сцену вместо него тут же полезли одновременно несколько человек. Геркулес подал знак Линкольну, и они поспешно вывели всех сидевших за столом людей со сцены через боковой выход. Несколько минут спустя все они ехали по улице в двух автомобилях, принадлежащих австрийскому посольству.
– Благодарю вас за помощь, – сказал посол Геркулесу, сидевшему вместе с Линкольном напротив него.
– Мы не могли оставить вас посреди этого хаоса.
– Мои охранники проявили нерасторопность – уже во второй раз за двое суток.
– Боюсь, что в первый раз причиной тому были мы, – признался Линкольн.
Посол с удивлением посмотрел на него.
– Мы пришли в посольство, чтобы с вами поговорить, однако ваш секретарь нас не пропустил, и мы… немножко погорячились.
– Так это вы устроили пальбу в здании посольства? – изумленно спросил посол.
– Мы сожалеем об этом, господин посол. Виной тому было недоразумение.
Дон Рамон, который до сего момента сидел молча, слегка подался вперед и посмотрел на посла.
– Пожалуйста, выслушайте их, – попросил он.
– Хорошо, у вас есть пять минут – как раз столько времени уйдет на то, чтобы доехать на этом автомобиле до здания посольства.
– Я буду краток. Мы – офицер полиции Линкольн и я, дон Геркулес Гусман Фокс, – проводим расследование странных инцидентов, в ходе которых три профессора в Национальной библиотеке совершили членовредительство.
– Я наслышан об этих инцидентах, дон Геркулес, – сказал посол.
– У вас находятся записи одного из этих троих, а именно – записи профессора фон Гумбольдта.
– И что?
– Наша полиция попросила вас передать ей эти записи, но вы ответили отказом.
– Это наше право. Мы считаем, что испанская полиция проводит расследования крайне неэффективно.
– Но все же – вы могли бы передать эти записи нам?
– Дон Геркулес, сейчас я скажу вам нечто такое, чего не знает никто и о чем, я надеюсь, вы не станете никому рассказывать.
– Вы можете мне доверять, господин посол.
– Кто-то выкрал из посольства записи профессора фон Гумбольдта более недели назад.
22
Мадрид, 16 июня 1914 года
Следующей ночью Геркулес и Линкольн почти не спали: по очереди дежурили, охраняя сон расположившихся на диванах в библиотеке Алисы и дона Рамона. Геркулес воспользовался этой бессонной ночью для того, чтобы прочесть отчет, который он забрал с письменного стола Манторельи. Проведенный анализ подтвердил, что граничащее с умопомешательством поведение профессоров было вызвано воздействием на них газообразного вещества, а именно – паров ксилола. Тем самым полностью отбрасывалось предположение о том, что совершенное профессорами членовредительство являлось результатом посттравматического синдрома. Ксилол, по-видимому, был высококонцентрированным, и профессоров, вполне возможно, уже не удастся вернуть в нормальное состояние.
Когда через окна в комнату проникли первые лучи солнца, Геркулес поднялся со стула и потянулся, разминая затекшие мышцы. Затем он подошел к окну и посмотрел на розоватое небо и на длинные тени от высоких зданий. На широком проспекте перед домом уже сновали туда-сюда люди, автомобили и повозки. Линкольн подошел к Геркулесу и встал рядом с ним. Они долго стояли молча, пока наконец чернокожий американец не заговорил:
– Все становится еще более запутанным.
– Боюсь, вы правы, мой дорогой друг.
– Смерть Манторельи – это настоящая трагедия. Ваш друг был замечательным человеком.
Геркулес почувствовал боль в груди и, не удержавшись, болезненно скривился.
– Что меня теперь беспокоит, так это она, – сказал он.
– Алиса, как мне кажется, весьма незаурядная женщина.
– Но она осталась на белом свете одна, а к этому никто не может быть морально готовым.
Они долго стояли молча, завороженно наблюдая за просыпающимся городом. Линкольн обернулся и в течение некоторого времени разглядывал лицо спящей Алисы. У него защемило сердце, и он невольно с удрученным видом вздохнул.
– В отчете говорится, что и в самом деле использовался ксилол, – наконец нарушил молчание Геркулес.
– Анализ это подтвердил?
– Да, Линкольн.
– Значит, наши профессора совершили членовредительство не по собственной воле – их к этому кто-то подтолкнул.
– Похоже, что так.
– Но кто мог быть заинтересован в том, чтобы помешать проводимым профессорами научным исследованиям?
– Единственное, что сейчас понятно, – в этом были заинтересованы те самые люди, которые убили Манторелью и украли из австрийского посольства записи фон Гумбольдта.
– И преследовали дона Рамона, – добавил Линкольн.
– Вполне возможно. Они, по всей видимости, немцы. Книги и письмо, которые обнаружил дон Рамон, имеют отношение к путешествию Васко да Гамы в Индию, а Гумбольдт ведь был специалистом по истории Португалии и особенно по биографии Васко да Гамы.
Алиса проснулась, поднялась с диванчика и тоже подошла к окну. Она обхватила руку Геркулеса и положила голову ему на плечо.
– Я тебя разбудил? Ты можешь еще немного поспать, – сказал Геркулес, нежно проводя пальцами по ее щеке.
– Больше не могу. Мне и так всю ночь снились кошмары, – призналась Алиса, вдыхая приятный запах, исходивший от надушенной одеколоном одежды Геркулеса.
– Бедняжка!
– Но хуже всего мне было в тот момент, когда я проснулась и вспомнила, что уже никогда не увижу отца, – пробормотала Алиса, чувствуя, как к горлу подступает ком.
– Твой отец наверняка предпочел бы, чтобы мы помнили его полным жизненных сил человеком, – попытался утешить ее Геркулес.
– Он действительно был полон жизненных сил и заражал своей энергичностью всех, кто его окружал, – сказала Алиса, смахивая с ресниц слезы. – Я сейчас одержима только одним желанием ‹ – найти тех, кто его убил.
– Чтобы их найти, нам может потребоваться несколько недель. Кроме того, ты, судя по всему, не очень хорошо себя чувствуешь. Будет лучше, если ты проведешь несколько недель у какой-нибудь из своих подруг. Вряд ли те, кто лишил жизни твоего отца, станут искать и тебя.
Алиса отпрянула от Геркулеса и резко ткнула его указательным пальцем в грудь.
– Геркулес, ты вот так вот просто от меня не избавишься! Мне нужно сделать хоть что-то для того, чтобы найти мерзавцев, которые убили моего отца, – срывающимся голосом сказала она.
– Алиса… – увещевательно покачал головой Геркулес, обнимая дочь своего погибшего друга.
– Иначе я себе этого никогда не прощу!
Дон Рамон проснулся от звуков разговора, встал с дивана и тоже подошел к окну. Он молча понаблюдал за рыдающей Алисой, а когда она начала успокаиваться, сказал:
– Алиса нуждается в защите. Люди, которые убили ее отца, не успокоятся, пока не укокошат всех, кто хоть что-то об этом знает.
– Вы правы, – сказал Линкольн.
– Пожалуй, и я с вами согласен, – кивнул Геркулес. – Алиса останется с нами.
– Спасибо, – пролепетала Алиса и снова прижалась к плечу Геркулеса.
Вчетвером они направились в столовую завтракать. Ели они с аппетитом: весь прошлый вечер никто из них к еде даже и не прикоснулся, а нервное напряжение, в котором они сейчас пребывали, лишь усилило чувство голода.
– Уважаемый дон Рамон, вы так толком и не рассказали нам о содержании письма, которое нашли в одной из приобретенных вами книг, – заметил Геркулес.
– Это письмо адресовано некоему дону Пабло Карбальо.
– А кто это? – поинтересовался Линкольн.
– Пабло Карбальо был известным алхимиком, который подвергся преследованиям со стороны католической церкви и бежал в Португалию. Король Мануэл Первый взял его к своему двору. Карбальо, по всей видимости, был по происхождению евреем. Он владел несколькими восточными языками – такими, как арамейский, еврейский и санскрит.
– И о чем ему писал в своем письме Васко да Гама?
– Ссылаясь на распоряжение короля, Васко да Гама просил перевести рукопись, которую он привез из Индии, а именно рукописную книгу под названием "Пророчества Артабана". Эта книга, наверное, и являлась тем посланием христиан Индии королю Мануэлу Первому. Вполне возможно, она до сих пор хранится где-нибудь в Лиссабоне.
– "Пророчества Артабана"? Очень интересно! – воскликнул Геркулес.
– Вы слышали о них? – спросил дон Рамон.
– Да так, кое-что слышал.
– Как вам, возможно, известно, Артабан считается четвертым библейским волхвом.
– А я думала, что их было трое, – удивленно подняла брови Алиса.
– По правде говоря, на этот счет существует несколько различных преданий. В одних говорится одно, в других – другое. В большинстве из них, однако, утверждается, что волхвов было трое, потому что даров, которые волхвы принесли Иисусу, было три. Самое древнее из известных изображений знаменитых библейских волхвов находится в базилике Сант-Аполлинаре-Нуово в итальянском городе Равенна. Там в середине шестого века нашей эры была выложена мозаика, изображающая шествие девственниц. Замыкают эту процессию трое мужчин – в персидских одеждах, с фригийскими колпаками на голове, с благоговейным выражением лиц. Они несут различные дары Деве Марии. Она изображена восседающей на троне, а на левом ее колене сидит младенец Иисус. Самое примечательное в этой мозаике заключается в том, что над головами этих трех мужчин можно прочесть их имена: Бальтазар, Мельхиор и Каспар.
– Не знала, что существует такое древнее их изображение, – покачала головой Алиса.
Геркулес поднялся из-за стола и жестом пригласил всех присутствующих пройти вслед за ним в библиотеку…
– Мне кажется, у меня есть книги об упомянутых в Библии волхвах, – сказал он, поднимаясь по деревянной винтовой лестнице к книгам на самых верхних полках.
Алиса, Линкольн и дон Рамон расселись в креслах. Дон Рамон достал свой портсигар и предложил сигарету Линкольну.
– Спасибо, но я не курю, – ответил тот.
Геркулес, порывшись на стеллажах, спустился по лестнице, держа в руках книгу, на переплете которой были вытеснены золотом какие-то слова, и положил ее на пюпитр.
– Сейчас посмотрим. Ага, вот тут: "В разных преданиях о библейских волхвах упоминается разное их число. Существуют следующие варианты. Первый: три волхва. Согласно преданию, всячески поддерживаемому и пропагандируемому католической церковью, упомянутых в Библии волхвов было трое, что следует из того факта, что даров, принесенных ими младенцу Иисусу, было три. Это, однако, всего лишь предположение. Волхвам приписываются имена Мельхиор, Каспар и Бальтазар, которым – предположительно – у греков соответствовали имена Аппелликон, Америн и Дамаскон, а у евреев – Магалат, Галгалат и Серакин. Второй вариант: четыре волхва. В некоторых преданиях наряду с вышеупомянутыми тремя волхвами фигурирует еще и четвертый, которому приписывается имя Артабан. Это имя, как и имена других волхвов, в Библии не упоминается. Третий вариант: двенадцать волхвов. Армяне полагают, что волхвов было двенадцать, потому что общее число так или иначе упоминаемых в тех или иных преданиях библейских волхвов составляет именно двенадцать. Ни одно из этих имен, однако, не фигурирует в Библии".
– Трое, четверо, двенадцать. Так сколько же все-таки было волхвов? – покачал головой Линкольн.
– Многие исследователи утверждают, что волхвов было все-таки четыре, и все они принадлежали к разным человеческим расам, – начал объяснение дон Рамон. – Четвертого волхва, как уже говорилось, звали Артабан. Он тоже увидел на небе новую звезду и тоже отправился в путь, чтобы поклониться Мессии, однако когда он прибыл к зиккурату города Борсиппа, расположенного неподалеку от Вавилона, где должен был встретиться с тремя другими волхвами, тех уже не было. Артабан немедленно отправился в путь, чтобы их догнать, но по дороге ему пришлось столкнуться с различными препятствиями.
– Какими именно? – поинтересовался Линкольн.
– Артабану во время путешествия в Вифлеем встречались разные люди, и ему приходилось задерживаться.
– А какой подарок вез Артабан Мессии? – поинтересовалась Алиса.
– Он вез ему весьма ценные дары: бриллиант с ослепительным блеском, переливающийся рубин и яшму.
– Значит, Артабан, опоздав на встречу с тремя другими волхвами, все же продолжил свой путь, да? – спросил Геркулес.
– Именно так. Артабан опоздал на встречу с другими волхвами из-за своего доброго сердца. Предание гласит, что выехал он из дому вовремя. Но в путь отправился не на одногорбом верблюде, – в преданиях обычно говорится, что библейские волхвы ездили именно на таких верблюдах, – а на коне по имени Басда. По дороге он встретил человека, который сидел на земле и громко стонал. Этого человека жестоко избили грабители, которые отняли у него все его – весьма ценное – имущество и бросили на произвол судьбы. Артабан сжалился над этим человеком и, прервав свое путешествие, довез его до ближайшего населенного пункта, в котором тот мог бы восстановить свои силы и здоровье. Там Артабан обработал его раны и ухаживал за ним, пока все раны несчастного не зажили. А еще Артабан отдал этому человеку бриллиант, чтобы хотя бы частично возместить отнятое у него имущество. Затем Артабан попытался, несмотря на довольно большую задержку, прибыть в назначенное время к зиккурату города Борсиппа, но, как вы уже слышали, когда он приехал к этому огромному зиккурату, трех других волхвов там уже не было.
– И как Артабан определил, куда именно ему следует ехать, чтобы разыскать Иисуса? – спросила Алиса.