СУДЬЯ ПАРКЕР: Очень хорошо. Тогда можете возобновить допрос завтра утром в восемь тридцать. Мистер Когбёрн, в это время вы вернетесь на свидетельскую трибуну. Присяжные не ведут разговоров об этом деле ни с посторонними, ни между собой. Обвиняемый остается под стражей.
Судья стукнул молотком, и я подскочила, не ожидав такого грохота. Толпа стала расходиться. Раньше я не смогла хорошенько рассмотреть этого Одуса Уортона, а теперь вот рассмотрела - он там стоял, а по бокам два офицера. Хотя одна рука у него была на перевязи, его все равно в суде сковали. Такой вот он был опасный. Если и бывает на ком написано черное злодейство, так это Одус Уортон. Он был полукровка, глаза мерзкие, сидели близко и не мигали, как у змеи. Весь облик его ожесточился во грехе. Говорят, крики - добрые индейцы, но помесь крика с белым, как он, или крика с негром - совсем другое дело.
Когда Уортона из зала выводили, он прошел мимо Кочета Когбёрна и что-то ему сказал - оскорбление какое-то гадкое или угрозу, судя по виду. А Кочет на него только глянул. Меня вытолкнули в двери наружу. Я осталась ждать на крыльце.
Кочет вышел среди последних. В одной руке у него была бумажка, в другой кисет с табаком, и он на ходу пытался свернуть себе самокрутку. Руки у него дрожали, табак сыпался наземь.
Я подошла и говорю:
- Мистер Кочет Когбёрн?
А он:
- Что такое? - Сам же о чем-то другом думает.
Я спрашиваю:
- Можно с вами поговорить минутку?
Он меня осмотрел с ног до головы.
- Что такое? - повторяет.
Я говорю:
- Мне рассказывали, что вы - человек с верной закалкой.
А он:
- Тебе чего, девочка? Выкладывай. А то ужинать пора.
Я ему тогда говорю:
- Давайте покажу, как это делается. - Взяла его полусвернутую самокрутку, выровняла ее, лизнула и заклеила, а кончики подвернула и ему отдала. Рыхловато получилось, потому что он бумагу уже помял. Исполнитель закурил, а самокрутка вспыхнула и сразу сгорела до половины.
Я говорю:
- Вы насухо сворачиваете.
Он осмотрел ее и отвечает:
- Есть такое дело.
Я ему:
- Я, - говорю, - ищу того, кто насмерть застрелил моего отца Фрэнка Росса перед меблированными комнатами "Монарх". Его зовут Том Чейни. Говорят, он теперь на Индейской территории, и мне нужно, чтобы кто-нибудь туда за ним отправился.
- А тебя как зовут, девочка? - спрашивает он. - Где ты живешь?
- Зовут меня Мэтти Росс, - отвечаю, - а проживаем мы в округе Йелл возле Дарданеллы. Мама у меня дома, присматривает за моими сестрой Викторией и братом Фрэнком-меньшим.
- Так поезжай-ка ты лучше домой, - говорит он. - Им там надо помочь масло сбить.
А я говорю:
- Старший шериф и человек в конторе судебного исполнителя мне рассказали все подробности. Вы можете взять ордер на поимку беглого преступника и отправиться за Томом Чейни. А правительство вам два доллара заплатит за поимку и еще по десять центов за милю на каждого, его и вас. Больше того - я вам уплачу пятьдесят долларов вознаграждения.
- Умно ты в этом деле разобралась, - говорит он.
- Разобралась, да, - отвечаю. - И шутки шутить не намерена.
Он спрашивает:
- А что это у тебя в котомке?
Я развязала мешок из-под сахара и показала ему.
- Боже святый! - говорит Когбёрн. - Драгунский кольт! Да ты ж сама росточком с початок! На что тебе этот пистолет?
Я отвечаю:
- Он принадлежал моему отцу. Из него я намерена убить Тома Чейни, если этого не сделает закон.
- Да уж, такая пушка свою работу выполнит. Если найдешь себе пенек повыше для упора, пока будешь целиться.
- Здесь никто моего отца не знал, и я боюсь, с Чейни разбираться никто не станет, если я не займусь этим сама. Брат мой совсем еще ребенок, а мамина родня - в Монтерее, Калифорния. И дедушка Росс уже верхом не держится.
- Что-то не верится мне, что у тебя есть пятьдесят долларов.
- Они у меня через день-два будут. Слышали про грабителя по имени Счастливчик Нед Пеппер?
- Я его неплохо знаю. Прошлым августом прострелил ему губу в горах Винтовая Лестница. Счастья ему в тот день сильно привалило.
- Считают, Том Чейни с ним связался.
- Я все равно не верю, что у тебя полсотни долларов есть, сестренка, но если ты проголодалась, могу накормить тебя ужином. Там мы все обсудим и лекарство выпишем. Как тебе такое?
Я ответила, что мне такое в самый раз. Прикидывала, что он живет в доме с семьей, но вот совсем не ожидала, что у него будет комнатенка за китайской бакалеей на темной улочке. И жены у него не было. Китайца звали Ли. Он приготовил ужин - вареная картошка с тушеным мясом. Мы все втроем поели за низким столиком. Посредине стояла керосиновая лампа, а вместо скатерти лежало одеяло. Один раз звякнул колокольчик, и китаец вышел за полог обслужить покупателя.
Кочет сказал, что слышал про убийство моего папы, но подробностей не знает. Я ему рассказала. И заметила, что левый глаз у него - больной - до конца не закрывается. При свете керосинки внизу сверкал полумесяц белка. Кочет ел ложкой и в придачу помогал себе сложенным куском белого хлеба - вымакивал всю подливку. Совсем другое дело - китаец с его аккуратными палочками! Я раньше не видела, как ими едят. Такие проворные пальцы! Когда закипел кофе, Ли снял кастрюльку с огня и стал разливать. Свою чашку я накрыла рукой.
- Я не пью кофе, спасибо.
Кочет спросил:
- А что же ты пьешь?
- Предпочитаю холодную пахту, когда есть.
- Ну, у нас такого не водится, - ответил он. - И лимонаду тоже нет.
- А свежее молоко есть?
Ли сходил в лавку к леднику и принес кувшин молока. Сливки с него сняли.
- По-моему, прокисло, - говорю я.
Кочет взял мою чашку и поставил на пол. Из тьмы, где у них стояли койки, возник пестрый жирный кот, подошел и давай лакать. Кочет сказал:
- Генералу полегче угодить.
Кота звали Генерал Стерлинг Прайс. Ли на десерт подал медовые коврижки, и Кочет всю свою обмазал маслом и вареньем, совсем как ребенок малый. Он был "сладкоежка".
Я вызвалась все помыть, и они возражать не стали. Колонка и умывальник были там на улице. За мной, надеясь на объедки, увязался кот. С эмалированными тарелками я постаралась как смогла - тряпкой, желтым мылом и холодной водой. А когда вернулась, Кочет и Ли играли за столом в карты.
Кочет говорит:
- Подай-ка мне чашку.
Я дала, и он себе плеснул виски из оплетенной бутыли. Ли курил длинную трубку.
Я спрашиваю:
- Что с моим предложением?
Кочет говорит:
- Я пока обдумываю.
- Во что это вы играете?
- В "семь очков". Сдавать на тебя?
- Я в нее играть не умею. Я умею в пригласительный вист.
- Мы не играем в пригласительный вист.
Я говорю:
- По мне, так это очень легкий способ заработать пятьдесят долларов. Вы все равно свою работу будете делать, а тут еще и лишние деньги перепадут.
- Не торопи меня, - отвечает он. - Я думаю о расходах.
Я сидела тихо и смотрела на них, только время от времени сморкалась. А через некоторое время говорю:
- Не понимаю я, как можно играть в карты, пить виски и думать про это сыщицкое дело - и все одновременно.
А Кочет мне:
- Если я пойду против Неда Пеппера, мне потребуется сто долларов. Так я прикинул. И пятьдесят из них - вперед.
- Вы пытаетесь воспользоваться моим положением.
- Я столько с детей беру, - отвечает он. - Выкуривать Неда - работенка нелегкая. Он заляжет в горах на земле чокто. Будут расходы.
- Я надеюсь, что вы не рассчитываете, будто я стану поить вас виски.
- Виски я не покупаю - я его конфискую. Сама, кстати, попробуй - от простуды поможет.
- Нет, спасибо.
- Этот настоящий. Пойло двойной перегонки из округа Мэдисон, в бочке выдержан. Всего чайная ложечка - а пользы вагон.
- Не стану я вора себе в рот запускать, чтоб он мне украл рассудок.
- Вот как, значит? Не станешь?
- Нет, не стану.
- Ладно, сестренка, моя цена - сто долларов. Никак не меньше.
- За такие деньги мне нужна гарантия. Что за них получу?
- Я твоих денежек еще не щупал.
- Деньги у меня будут через день-два. Я над вашим предложением подумаю и еще поговорю с вами. А теперь мне надо в "Монарх". И вам лучше меня проводить.
- Темноты боишься?
- Я никогда темноты не страшилась.
- Будь у меня такой большой пистолет, я б никаких бук и бяк не боялся.
- Я бук с бяками не боюсь. Просто дороги не знаю.
- Ну и возни же с тобой. Погоди, я вот партию закончу. Никогда не поймешь, что эти китайцы себе думают. Так и выигрывают в карты.
Они ставили на игру деньги, и Кочет отнюдь не выигрывал. Я все время его торопила, но он только отвечал:
- Погоди, еще партейку, - и вскоре я уже спала головой на столе.
А еще сколько-то спустя он давай меня тормошить:
- Проснись, - говорит. - Просыпайся давай, сестренка.
- Что такое? - спрашиваю.
Он уже нализался и валял дурака с папиным пистолетом. Целился во что-то у полога, который занавешивал проход в лавку. Я на пол посмотрела, гляжу - большая амбарная крыса. Сидит и жует крупную муку, что просыпалась из дырки в мешке. Я аж вздрогнула, а Кочет накрыл мне рот ладонью - от нее пахло табаком, - щеки мне стиснул и удержал меня на месте.
Говорит:
- Сиди тихо. - Я огляделась: где Ли, - но он, видать, уже лег спать. А Кочет говорит: - Я по-новому попробую. Гляди. - Подался весь вперед и тихо заговорил с крысой, вот так вот: - У меня тут ордер есть, по которому тебе заказано есть кукурузную муку Чена Ли отныне и впредь. Это крысиный ордер. Ордер на крысу, и по указанному ордеру все действия законны. - Поглядел потом на меня и спрашивает: - Перестала? - Я не ответила. Никогда время на такое не тратила - не поощряю я ни пьяниц, ни хвастунов. А он опять: - Да не похоже, что перестала. - Папин пистолет он у левого бока держал - и прямо оттуда выстрелил два раза, не целясь. В комнатенке такой грохот, что все занавески аж подпрыгнули. У меня в ушах зазвенело. И дыму много.
Ли на своей койке подскочил и говорит:
- На улице стрелять полагается.
- Я повестку доставлял, - отвечает Кочет.
От крысы мокрое место осталось. Я подошла, остатки за хвост подняла и вынесла в заднюю дверь для Стерлинга - он крысу наверняка унюхает и расправится с нею первым делом.
И говорю Кочету:
- Вы больше не стреляйте из этого пистолета. У меня к нему зарядов нету.
А он:
- Да ты небось все равно заряжать его не умеешь, если б даже было чем.
- Я умею его заряжать.
Он подошел к своей койке и достал из-под низу жестяную коробку, принес к столу. В коробке полно масляных тряпок, патроны валяются отдельные, клочки кожи и обрывки бечевы. Кочет вытащил свинцовые пули, маленькие медные капсюли и жестянку с порохом.
Говорит:
- Ладно, давай-ка поглядим, как ты это делаешь. Вот порох, капсюли и пули.
- Я сейчас не хочу. Меня в сон клонит, я хочу вернуться на постой в "Монарх".
- Я так и думал, что не можешь, - сказал он.
И давай перезаряжать две камеры. У него все падало из рук, укладывалось криво - в общем, хорошо не получилось. Закончил и говорит:
- Эта пушка тебе слишком большая и неудобная. Тебе б лучше что-нибудь с патронами.
Порылся в коробке и вытащил смешной такой пистолетик с несколькими стволами.
- Вот что тебе нужно, - говорит. - Перечница двадцать второго калибра - на пять выстрелов, а можно и залпом. Называется "Дамский спутник". Тут в городе есть одна дама щедрой природы - Большая Фэй зовут, - так в нее сводная сестра из такого дважды стреляла. А в Большой Фэй весу - около двухсот девяноста фунтов. Пули до жизненно важных органов даже не достали. Но так редко бывает. А против обыкновенных людей он тебе хорошо сослужит. Как новенький. Я тебе его на эту старую пушку сменяю.
Я говорю:
- Нет, пистолет этот был папин. Я готова идти. Вы меня слышите? - Взяла у него револьвер и обратно в мешок положила. А он себе в чашку еще виски налил.
- Никакого ордера крысе не вручишь, сестренка.
- А я и не говорила, что получится.
- Эти крючкотворы навозные думают, что можно, а нельзя. Крысу можно только прикончить - ну, или пусть живет. А на бумажки им плевать. Ты как считаешь?
- Вы все это допить собираетесь?
- Вот судья Паркер понимает. Сам-то старый саквояжник, но с крысами близко знаком. У нас тут был хороший суд, пока его сутяги не захватили. Ты решишь, что Полк Гауди - прекрасный джентльмен, если по одежке судить, да только гаже сукиному сыну Господь и дышать еще не позволял. Я его знаю как облупленного. Теперь судью на меня натравят да исполнителя в придачу. Крысолов, мол, слишком суров с крысами. Во как говорят. "Ты с крысами помягче! С крысами по-честному надо!" А с Коламбусом Поттером по-честному обошлись? Скажи-ка ты мне, а? Порядочней человека тут не бывало.
Я встала и вышла, думая, что он устыдится и за мной пойдет, убедится, что я спокойно доберусь до ночлега, но он не пошел. Когда я уходила, он еще разговаривал. В городке с этого конца стояла темень, и я шла быстро - и ни единой живой души не встретила, хотя слышала музыку и голоса, а у реки горели огни там, где бары да салуны у них.
Дойдя до Гарнизонного проспекта, я остановилась, сообразила, где я. Я никогда с дорогой не путаюсь. И вскоре вышла к "Монарху". Дом стоял темный. Обошла его сзади - думала, черный ход не заперт, людям-то по нужде надо ходить. И была права. Поскольку за новый день я не заплатила, думаю: наверняка миссис Флойд определила нового постояльца в кровать к бабушке Тёрнер, может, какого-нибудь погонщика иль караульщика с железной дороги. Но с большим облегчением увидела, что моя сторона кровати свободна. Взяла лишние одеяла, уложила их, как прошлой ночью. Помолилась, но заснуть не могла еще долго. Кашляла.
~~~
Назавтра я болела. Встала и вышла к завтраку, но много в меня не поместилось, а из носа и глаз текло так, что я пошла и опять легла. Очень мне было скверно. Миссис Флойд обернула мне шею тряпицей, пропитанной скипидаром и намазанной лярдом. И дала ложку какого-то "Возбудителя желчи д-ра Андервуда".
- День-два по малому ходить синеньким будешь, но не тревожься, это значит, лекарство действует, - сказала она. - Оно тебя очень успокоит. Мы с бабушкой Тёрнер благословляем тот день, когда о нем узнали. - Этикетка на пузырьке гласила, что ртути средство не содержит и его советуют пить как терапевты, так и священнослужители.
Помимо поразительной окраски, снадобье произвело на меня и другое действие: у меня закружилась голова и в ней все поплыло. Подозреваю теперь, что в средство это намешали чего-нибудь вроде кодеина или тинктуры опия. Помню, половина старушек в округе из-за него стали "морфинистками".
Хвала Богу за Гаррисонов акт о наркотиках. И еще за Акт Волстеда. Я знаю, губернатор Смит - "мокрый", но это из-за национальности и веры он такой, а лично с него за это спрашивать нельзя. Мне кажется, верность он должен хранить в первую очередь стране, а вовсе не "непогрешимому Папе Римскому". Эла Смита я вот ни столечко не боюсь. Он хороший демократ, и когда его выберут, я верю - он правильно поступит, если ему поджилки республиканская братия не подрежет, не загонит его в могилу раньше срока, как с Вудро Вильсоном поступили, с величайшим пресвитерианским джентльменом своего века.
Два дня я пролежала. Миссис Флойд обходилась со мною любезно, еду прямо в постель приносила. В комнате было так холодно, что она не выдерживала подолгу и вопросов не задавала. А в почтовом отделении дважды в день про мое письмо спрашивала.
Бабушка Тёрнер каждый день после обеда укладывалась отдохнуть, и я ей читала. Лекарство она принимать любила, пила его стаканами. Я ей читала о процессе Уортона в "Новой эре" и "Подъемнике". А кроме того, еще одну книжечку - ее кто-то забыл на столе, называлась "Разочарование Бесс Кэллоуэй". Там про девушку из Англии, она все никак не могла решить, за кого ей выйти - за богача Алека со сворой собак или за проповедника. Хорошенькая она девушка была, и жизнь ее к тяготам не принуждала - ни готовить самой ей не надо было, ни работать, и выйти она могла за кого угодно. А тяжко ей приходилось потому, что никогда не говорила, что у нее на уме, только заливалась румянцем да разводила тары-бары. И все вокруг никак не могли взять в толк, к чему же это она клонит. От этого и книжку читать было интересно. Нам с бабушкой Тёрнер обеим понравилось. Те части, где с юмором, приходилось читать дважды. Бесс в итоге вышла за одного ухажера, только он оказался гадкий и черствый, я забыла, кто из них.