На второй вечер мне стало получше, я встала и пошла ужинать. Торговец со своими карликовыми арифмометрами уже уехал, и еще четыре-пять мест за столом пустовало.
Под конец трапезы вошел чужак с двумя револьверами и объявил, что ищет себе кров и стол. Приятный мужчина, лет тридцати, а на голове - "вихор", словно корова лизнула. Ему помыться б не мешало и побриться, но сразу видно: он не всегда в таком состоянии. Похоже, из хорошей семьи человек. Глаза светло-голубые, волосы темно-рыжие. Сам в длинном плисовом пальто. Держится чопорно, а на лице такая заносчивая ухмылка играет, что как в твою сторону посмотрит - аж не по себе.
Перед тем как за стол сесть, он шпоры забыл снять, и миссис Флойд его отчитала: не хочу, говорит, чтобы мне ножки стульев еще больше царапали, - а поцарапаны они и так были изрядно. Человек извинился и оплошность исправил. Шпоры у него были мексиканской разновидности, с большими колесиками. Он их на стол положил, возле своей тарелки. Потом вспомнил про револьверы, расстегнул ремень и повесил его на спинку стула. Фасонный такой ремень - толстый, широкий, с патронташем, а рукояти у пистолетов - белые. Нынче такое увидишь разве что на представлениях "Дикий Запад".
Ухмылочка этого чужака и уверенность манер за столом всех несколько прибили - кроме меня, - и разговоры стихли, все ему старались услужить, передавали то и се, будто он важная шишка. Должна признаться, я и сама чуть поволновалась, что сижу вся непричесанная, нос красный.
Вот он ест, а сам через стол мне щерится и говорит:
- Здрасьте.
Я кивнула и ничего не ответила.
- Тебя как зовут? - спрашивает.
- Как назвали, так и зовут, - ответила я.
Он говорит:
- А я возьму и угадаю - Мэтти Росс, не иначе.
- Вы откуда знаете?
- Моя фамилия Лабёф, - говорит он. Произносил-то он ее как-то вроде "Лябиф", но писал скорее так. - Я твою мать видел всего пару дней назад. Она за тебя волнуется.
- А что у вас к ней за дела, мистер Лабёф?
- Вот как доем - расскажу. У меня к тебе есть конфиденциальный разговор.
- С нею все хорошо? Что-то случилось?
- Нет-нет, с нею все прекрасно. Ничего не случилось. Я тут кое-кого ищу. Поговорим после ужина. Есть очень хочется.
Миссис Флойд говорит:
- Ежели это касаемо смерти ее отца, то мы все про нее знаем. Его убили прямо перед этим самым домом. И на крыльце у меня до сих пор кровь осталась, куда его тело внесли.
А этот Лабёф отвечает:
- Это касается другого.
Миссис Флойд же опять всю перестрелку в красках описала и постаралась выведать, что у него за дело, но он лишь улыбался да ел, а выдать ничего не выдал.
После ужина мы вышли в залу и сели в уголке подальше от прочих постояльцев - Лабёф там поставил два стула лицом к стенке. Мы таким причудливым манером уселись, и он вытащил из своего плисового пальто маленькую фотокарточку и показал мне. Вся она была мятая и тусклая. Я присмотрелась хорошенько. Лицо на ней моложе и без черной отметины, но вопросов не возникло - то был портрет Тома Чейни. Я так Лабёфу и сказала.
А он говорит:
- Твоя мать его тоже опознала. Теперь я тебе новость сообщу. Настоящее имя у него - Терон Челмзфорд. В Уэйко, штат Техас, он насмерть застрелил сенатора штата по фамилии Биббз, и я иду по его следу вот уже почти четыре месяца. Он в Монро, Луизиана, развлекался и в Пайн-Блаффе, Арканзас, а только потом объявился у твоего отца.
Я спрашиваю:
- А чего ж вы тогда не поймали его ни в Монро, Луизиана, ни в Пайн-Блаффе, Арканзас?
- Хитрый он потому что.
- А по-моему - тугодум.
- Такой вид он на себя и напускает.
- У него хорошо получается. Так вы, стало быть, законник?
Лабёф показал мне письмо, по которому выходило, что он сержант техасских рейнджеров и работает в местечке под названием Ислейта близ Эль-Пасо. Потом говорит:
- Я теперь в командировке. А наняло меня семейство сенатора Биббза в Уэйко.
- Как же так вышло, что Чейни в сенатора стрелял?
- Все из-за собаки. Челмзфорд пристрелил охотничью собаку сенатора - она была на дичь натаскана. Биббз пригрозил его за это высечь, и Челмзфорд застрелил старика, когда тот качался на скамейке у себя на веранде.
- А собаку зачем убил?
- А вот этого я не знаю. Просто из подлости. Челмзфорд - крепкий орешек. Утверждает, что собака его облаяла. Уж и не знаю, лаяла она или нет.
- Я тоже его ищу, - говорю я. - Этого человека, которого вы зовете Челмзфордом.
- Да, это я уже понял. Я сегодня с шерифом разговаривал. Он и сообщил, что ты здесь остановилась и ищешь особого следопыта, чтоб он привез Челмзфорда с Индейской территории.
- Я уже нашла себе исполнителя.
- И кто он?
- Зовут Когбёрн. Он помощник исполнителя Федерального суда. Самый крепкий, что тут есть, а кроме того, знаком с бандой грабителей под водительством Счастливчика Неда Пеппера. Считают, что Чейни с этой публикой связался.
- Да, так и надо, - говорит Лабёф. - Тебе федеральный нужен. Я и сам похоже прикидывал. Мне нужен тот, кто хорошо эти места знает и может произвести законный арест. Нипочем не скажешь, что нынче в суде отколют. Я Челмзфорда могу хоть до самого округа Макленнан довезти в Техасе, а там какой-нибудь продажный судья постановит, что я его выкрал, - и поминай как звали. Это будет нечто, согласись.
- Еще какое разочарование.
- Так, может, я с тобой и твоим исполнителем объединюсь.
- Про это вам надо поговорить с Кочетом Когбёрном.
- Дело будет к нашей взаимной выгоде. Он знает местность, я знаю Челмзфорда. А взять его живым - работенка на двоих.
- Ну, как ни верти, мне-то все едино, вот только когда мы Чейни поймаем, ни в какой Техас он не поедет, а поедет он в Форт-Смит, на виселицу.
- Хо-хо, - говорит Лабёф. - Разницы ж нет, где он в петле болтаться будет, правда?
- Мне - есть. А вам?
- Для меня это солидные деньжата. В Техасе что, виселицы хуже арканзасских?
- Нет. Но вы же сами сказали, там его могут и отпустить. А этот судья свой долг выполнит.
- Если его не повесят, мы его пристрелим. В этом я могу тебе дать честное слово рейнджера.
- Я хочу, чтоб Чейни заплатил за убийство моего отца, а не какой-то техасской охотничьей собаки.
- Не собаки, а сенатора - ну и твоего отца в придачу. В итоге будет равно мертвый, понимаешь, и за все свои преступления разом ответит.
- Нет, не понимаю. Я так на это не смотрю.
- Я поговорю с исполнителем.
- С ним без толку разговаривать. Он работает на меня. И должен делать, как я скажу.
- А я, думаю, с ним все равно поговорю.
Тут я поняла, что допустила ошибку - так раскрылась перед посторонним. Будь он уродом каким-нибудь, а не таким симпатягой, я б держалась настороже. Ну и мозги у меня размягчились и котелок не варил как надо - от этого возбудителя желчи.
Я говорю:
- Еще несколько дней с ним все равно поговорить вам не удастся.
- Это почему?
- А он в Литл-Рок уехал.
- По каким таким делам?
- По судебным.
- Тогда я с ним поговорю, когда вернется.
- Вам лучше будет раздобыть себе другого исполнителя. Тут их много водится. А я уже договорилась с Кочетом Когбёрном.
- Я разберусь, - отвечает на это он. - Сдается мне, твоя мама бы тебя по головке не погладила за то, что ты в такое предприятие ввязалась. Она-то думает, ты тут с лошадью разбираешься. А уголовные следствия - дело жуткое и опасное, пусть ими лучше знатоки занимаются.
- Это значит - вы. Вот если б я за четыре месяца не нашла Тома Чейни с отметиной на лице, что будто каинова печать, я б точно не стала другим советы раздавать.
- Дерзость на меня плохо действует.
- А вы меня не вынуждайте.
Он встал и говорит:
- Совсем недавно, за ужином, я еще думал, не сорвать ли у тебя поцелуй, хоть ты и совсем молоденькая, заморыш, да и не красотка вдобавок, но вот теперь я больше склоняюсь к тому, чтоб выпороть тебя ремнем раз пять-шесть.
- Хрен редьки не слаще, - отвечаю ему я. - Только троньте меня - и будете ответ держать. Вы из Техаса, как у нас тут принято - не знаете, но добрые люди в Арканзасе не спускают тем, кто обижает женщин и детей.
- В Техасе молодежь воспитывают в вежливости и уважении к старшим.
- Я заметила, что еще в этом штате лошадей подгоняют большими зверскими шпорами.
- С такой дерзостью своей ты слишком далеко заходишь.
- Нет мне до вас дела.
Он разозлился и в таком настрое меня оставил - ушел, лязгая своей техасской амуницией.
~~~
Наутро я поднялась ранехонько - мне стало чуть получше, но все равно пошатывало. Быстро оделась и скорей в почтовую контору, даже завтрака не дождалась. Почту уже доставили, но пока разбирали - окошка не открывали.
Я покричала в щель, куда опускают письма, подошел ярыжка. Я ему представилась по имени, сказала, что ожидаю письма большой юридической важности. О моем деле он уже прослышал по расспросам миссис Флойд и был весьма любезен - прервал свои обязанности и отправился его разыскивать. Нашел всего за несколько минут.
Я разорвала конверт нетерпеливыми пальцами. Вот она - заверенная у нотариуса расписка (а это деньги у меня в кармане!), а с нею - письмо адвоката Дэггетта.
Письмо гласило вот что:
Моя дорогая Мэтти.
Надеюсь, приложенный к сему документ ты сочтешь удовлетворительным. Жаль, что ты не оставила сии вопросы целиком и полностью на мое усмотрение, либо, по крайней мере, не оказала мне любезность и не справилась у меня прежде, чем заключать подобные соглашения. Я ни в коем случае тебя не попрекаю, но твое своеволие однажды загонит тебя в угол, попомни мои слова.
Сказав сие, должен вместе с тем признать: ты, по видимости, вынудила доброго полковника на выгодную сделку. Мне о сем человеке ничего не известно, не знаю, честен он или же нет, но я не стал бы отдавать ему сию расписку, пока не взыщу с него денег. Остаюсь в уверенности, что таковую меру ты предприняла.
Матушка твоя держится неплохо, но до крайности озабочена твоим благополучием и ожидает твоего скорейшего возвращения. Я с ней в сем пребываю в согласии. Форт-Смит - не место для одинокой юной девицы, пусть она будет трижды "Мэтти". Фрэнк-меньшой слег с воспалением уха, но это, разумеется, дело пустяковое. Виктория держит хвост морковкой. Решено было, что ей лучше на похороны не ходить.
Мистер Макдональд еще не вернулся с охоты на оленей, и отпевать Фрэнка пришлось мистеру Харди; для службы он взял стих из 16-й главы Иоанна: "Я победил мир". Мне известно, что мистера Харди не весьма ценят за его общественные свойства, но человек он на собственный манер добрый, и никто не может его упрекнуть в том, что он плохо знает Писание. Дэнвиллская ложа взяла на себя кладбищенские расходы. Что и говорить, все жители у нас потрясены и скорбят. Богат был Фрэнк друзьями.
Мы с твоей матушкой рассчитываем, что ты сядешь на первый же поезд домой, завершив дела с полковником. Незамедлительно сообщи мне о сем телеграфом, и мы будем ожидать тебя через день-два. Мне бы хотелось заверить наследство Фрэнка по суду без промедления, а с тобою нужно обсудить очень важные вопросы. Матушка без тебя не станет принимать никаких решений, да и подписывать ничего не будет, даже обычной квитанции: посему ничего не стронется с места, пока ты не приедешь. Мэтти, сейчас ты - ее крепкая правая рука, а для меня - драгоценнейшая жемчужина, однако порой ты весьма испытываешь терпение тех, кто тебя любит. Спеши скорее домой! Остаюсь
истинно твой, Джно Дэггетт
Коли хочешь что-нибудь сделать, всякий раз самой этим нужно заниматься. До сего дня не знаю, как они пустили этого чудака безмозглого, Оуэна Харди, папу отпевать. Одно дело - знать Писание, другое - его проповедовать. Любой баптист, да и кэмблит с этим справился бы получше. Останься я дома, ни за что бы такого не допустила, но в двух местах сразу не окажешься.
Стоунхилл тем утром не был расположен препираться - вообще не фыркал и не орал, скорее как-то озадаченно грустил; знавала я таких тронутых стариков. Давайте я быстро скажу: старик вовсе не помешался. Это я со зла эдак сравнила, больше не буду - я только хотела подчеркнуть произошедшую в нем перемену.
Он мне собрался чек выписать - оно бы и ничего, только не хотелось мне дело так далеко заводить, чтоб меня еще и облапошили, поэтому я сказала: только наличными. Он ответил, что возьмет, как только банк откроется.
Я говорю:
- Что-то вы неважно выглядите.
А он:
- Малярия с ежегодным визитом пожаловала.
- Мне и самой что-то неможется, - говорю. - Вы хинин пьете?
- Да, перуанской корой по самые жабры напичкан. Аж в ушах от нее звон. Но уже не действует, как раньше.
- Надеюсь, вы поправитесь, - говорю.
- Спасибо. Пройдет.
Я вернулась в "Монарх" позавтракать, ведь за еду я уже заплатила. За столом сидел техасец Лабёф, бритый, умытый. Наверное, только со своим "чубчиком" справиться не сумел. А может, специально его зализывал. Самовлюбленный же такой, нахальный малый. Миссис Флойд спросила, пришло ли письмо.
Я говорю:
- Да, письмо у меня. Пришло сегодня утром.
- Тогда, - говорит, - я знаю, тебе полегчало. - И остальным: - Она этого письма много дней ждала. - И опять ко мне повернулась: - А полковника ты уже видела?
- Только что оттуда, - отвечаю.
Лабёф спрашивает:
- Это какой же полковник?
- Как, у нас он один - полковник Скотхилл, тоннами торгует, - отвечает миссис Флойд.
Тут я не выдержала:
- Это дело частное, - говорю.
- И ты с ним все уладила? - дудит свое миссис Флойд, ну никак у нее рот не закрывается, прям что твой желтый сомик.
- Тоннами чего? - спрашивает Лабёф.
- Зовут его Стоунхилл, - ответила я, - и торгует он не тоннами, а скотом. Я ему продала отощавших мустангов, которых пригнали из Техаса. Только и всего.
- Что-то шибко молода ты лошадьми торговать, - заметил Лабёф. - Не говоря уж про то, что не того рода.
- Да, а вы для постороннего человека слишком много себе позволяете, - говорю я.
- Отец у нее купил лошадок у полковника перед тем, как убили его, - без мыла влезла миссис Флойд. - А малышка Мэтти у нас тут ему на смену встала и вынудила полковника лошадок обратно взять, по хорошей цене.
В общем, как девять пробило, я отправилась на конюшню и обменяла свою расписку на триста двадцать пять долларов зелеными. У меня на руках бывали суммы и крупнее, но вот эти деньги, представляла себе я, принесут мне удовольствия несоизмеримо со своим номиналом. Но нет - триста двадцать пять долларов бумажными ассигнациями, только и всего, против всех моих ожиданий. Может, это уныние Стоунхилла так на мне сказалось.
Говорю ему:
- Ну что ж, вы свою часть уговора выполнили, я свою тоже.
- Это так, - отвечает. - Я уплатил тебе за чужую лошадь и выкупил обратно бесполезных мустангов, которых не смогу больше перепродать.
- Вы забываете про мою серую кобылку.
- Пусть ею воронье питается.
- Не под тем углом вы на вещи смотрите.
- Я на все смотрю под углом Божеской вечной истины.
- Вы ж не считаете, что я вас обвела вокруг пальца, правда?
- Нет, отнюдь, - говорит. - С тех пор как я приехал в "Медвежий штат", удача у меня до изумления постоянна. Это лишь одно ее проявление, да и то относительно счастливое. Мне говорили, что этот город станет юго-западным Чикаго. Так вот, дорогая моя, никакое это не Чикаго. Я даже нужных слов для него подобрать не могу. Я бы с большой радостью взял в руку перо и написал бы целую толстую книгу о моих здесь злоключениях, однако не осмеливаюсь так поступить из опасений, что меня сочтут досужим сочинителем.
- Это вам от малярии поплохело. Скоро вы найдете покупателя на мустангов.
- Мне уже десять долларов за голову предлагала мыловаренная компания "Фицер" из Литл-Рока.
- Жалко будет пускать на мыло такую бодрую скотину.
- Это верно. Я уверен, что сделка не состоится.
- Я за седлом потом вернусь.
- Договорились.
Я направилась в лавку к китайцу, купила у него яблоко и спросила, дома ли Кочет. Ли ответил, что еще спит. Виданное ли это дело - в постели валяться до десяти утра, коли не болен, но в постели Кочет и оказался.
Я раздвинула полог, и Когбёрн шевельнулся. Он был такой тяжелый, что койка под ним прогнулась посередине почти до полу. Как в гамаке лежал. Под одеялом он был весь одет. Пестрый кот Стерлинг Прайс свернулся у него в ногах. Кочет прокашлялся, сплюнул на пол, свернул себе покурить, поджег самокрутку, а потом опять закашлялся. Попросил меня кофе ему принести, я взяла чашку, сняла "эврику" с плиты и налила. Он пил, а к его усам липли бурые капельки кофе, будто роса какая-то. Дай им волю, мужчины станут жить, что твои козлы. Кочет при виде меня вроде бы ничуть не удивился, вот и я не стала навязываться, а повернулась спиною к плите и жевала себе яблоко, пока он пил.
Потом говорю:
- Вам к этой кровати побольше перекладин надо.
- Я знаю, - отвечает. - В том-то и закавыка. В ней вообще нет перекладин. Это какая-то китайская веревочная кровать, черт бы ее драл. Сжечь бы ее, что ли.
- Спине будет худо, если так спите.
- И опять права. В моем возрасте человеку нужна крепкая кровать, уж если больше ничего не остается. Как у нас там с погодой?
- Ветер резковат, - ответила я. - И на востоке небо затягивает.
- К снегу, если я что-то в этом понимаю. Луну вчера видела?