- Вы говорите об ягненке фронтенакских аббатов? - изумился Ларош-Боассо. - Черт побери, я считаю его способным и на другое; у него нет недостатка ни в энергии, ни в мужестве, и если он оборвет свои помочи… Итак, мосье Леонс любит графиню де Баржак - я угадал это с первой минуты. Это нехорошо для нас, ибо влюбленный способен на многое, чего никак нельзя ожидать от человека в здравом рассудке!
- Уверяют, что он перевернул вверх дном все фронтенакское аббатство, куда вернулся со своим дядей приором. У него теперь есть собаки и лошади, для него купили самое лучшее оружие, он постоянно упражняется, чтобы сделаться первоклассным стрелком. Он познакомился с бывшим егерем королевской охоты, о котором рассказывают чудеса, и они вместе рыщут по лесу, то верхом, то пешком. Аббаты не отказывают ему ни в чем и щедро дают деньги на все его издержки. Несмотря на это, я очень сомневаюсь, чтобы мосье Леонс достиг когда-нибудь своей цели.
- Откуда нам знать? - возразил Ларош-Боассо с озабоченным видом. - Для этого ему нужна только одна минута удачи. Но, может быть, эта минута не настанет. Когда этот новичок окажется в состоянии пуститься на охоту, зверь будет давно мертв. Мы об этом позаботимся, если только этот парижский охотник не позаботится прежде нас.
- Бросьте, Ларош-Боассо, неужели вы можете принимать всерьез этого барона д'Энневаля, который приехал к нам с такой самоуверенностью, такой гордый королевским поручением? Однако он начинает сознаваться, что это выше его сил. После десяти неудачных охот он продвинулся не больше, чем в первый день. Зверь играет с ним в догонялки; он все бегает за ним и не может его догнать. Д'Энневаль измучился, его собаки, лошади, слуги нуждаются в отдыхе. Он поговаривает о возвращении в Париж и хочет, чтобы кто-нибудь другой исцелил Жеводан от этой язвы.
Ларош-Боассо сделал по комнате несколько шагов с задумчивым видом.
- То, что вы мне говорите, Легри, - продолжал он, - подтверждает мысль, которая пришла мне в голову после той проклятой охоты, которой я распоряжался в Меркоарском лесу. Шумная охота никогда не удастся с таким зверем, недоверчивым и хитрым, как этот волк; она его тревожит и заставляет постоянно быть настороже. Стало быть, нужно, чтобы на охоту отправились два решительных человека, два хороших стрелка, которые могли бы положиться друг на друга - как вы и я, например - со своими ружьями и с двумя или тремя слугами, не более. Бесполезно тащить с собой свору крикливых и трусливых собак, которые тотчас убегут, как только зверь повернет к ним. Я возьму с собою только мою ищейку Бадино, чтобы отыскивать след, и хорошую большую меделянскую собаку, которую надо спустить в удобную минуту. Волк, по всем рассказам, очень дерзок, он не откажется от битвы с врагами, храбро ввяжется в борьбу, и, каким бы ужасным он ни был, если постараемся, мы убьем его. Я знаю, где мне найти хорошую собаку, она уже храбро нападала на жеводанского зверя, это собака Жана Годара, меркоарского пастуха. Жан Годар уступит ее, хоть бы мне пришлось заплатить ему тысячу ливров. Я отправлюсь в путь, как только возвратятся мои силы, а это будет через несколько дней. Ну что вы скажете о моем плане, Легри?
- Он превосходен и имеет шансы на успех; он совсем непохож на те планы, которые до сих пор не удавались. Итак, барон, вы возьмете меня с собой, несмотря на риск: ведь, может быть, я заслужу награду… Это маловероятно, но…
- Помните о наших условиях: шансы равны как для вас, так и для меня. Если судьба будет к вам благосклонна, я первый вас поздравлю; если счастье попадет в мои руки, вы должны покориться своей участи. Мы друзья, Легри, и у нас равные возможности заслужить награду. И я надеюсь, что как бы все ни сложилось, мы останемся друзьями и впредь.
- Я благодарю вас, барон. В этой экспедиции против жеводанского зверя нас ожидают большие опасности…
- Если вы боитесь, - сказал Ларош-Боассо с фанфаронством, - оставайтесь дома: по всей вероятности, ни в трудах, ни в опасностях недостатка не будет…
- Ни те, ни другие не испугали бы меня, если б я был уверен в победе! Что бы вы ни говорили, барон, шансы на успех у вас и у меня далеко не равны. Вы опытный охотник, а я в этом, как и во многом другом, стою гораздо ниже вас. Поэтому нельзя ли, чтобы, разделив ваши труды и опасности, я имел какую-нибудь долю награды?
- Это было бы очень возможно, мой бедный Легри, - ответил Ларош-Боассо с добродушием, скрывавшим хвастовство, - но что же делать? Я обязуюсь честно предоставить вам случай заслужить награду, хотя буду стараться выиграть ее сам, но больше не ждите ничего.
Легри казался не очень-то доволен сомнительной возможностью, которую ему предоставляли в общем предприятии. Он, может быть, весьма сомневался в великодушии своего друга и в уме хорошо рассчитывал, придумывая средства обеспечить себе весомую выгоду. После минутного размышления он сказал решительно:
- Будем откровенны, Ларош-Боассо. Истинно ли вы любите графиню де Баржак, которая вас не любит и доказала это?
Глаза барона сверкнули необыкновенным блеском при этом вопросе; но вспомнив, что его интересы требуют щадить товарища, он отвечал с притворной веселостью:
- Неужели вы так мало знаете женщин, любезный Легри? Или вы думаете, что подобный поступок доказывает неприязнь? Или вы мало знаете меня самого, чтобы понять, что удар ножом очаровательной владетельницы замка скорее разожжет мою страсть, чем погасит ее?.. Но к чему этот вопрос и что вы хотели им сказать?
- Вот что, барон. Может быть, настала минута просить у вас награды за услуги мои и моего отца. Несколько лет уже вы пригоршнями берете из нашего кошелька; теперь если продать все ваше имение, то едва ли можно будет заплатить половину вашего долга. Однако отец мой имеет очень хорошее понятие о цене денег; если б дело шло о ком-нибудь другом, а не друге его сына, он давно потребовал бы платы. Я думаю, вы знаете, чем бы это закончилось. С другой стороны, вы начинаете процесс против самого богатого и могущественного аббатства в провинции и вам нужны значительные суммы… Ну, все может сложиться хорошо, если вы действительно любите графиню де Баржак.
- К чему вы клоните, Легри?
- Выслушайте меня, барон, и, заклинаю вас, держите себя в руках. Отец мой приобрел большое состояние, неважно, каким образом. Как и другие обогатившиеся мещане, он имеет желание получить дворянское звание, видеть своего единственного сына дворянином. Может быть, действительно он купит для меня скоро одну из тех должностей, о которых вы говорили сейчас. Вы знаете так же, как и я, что несколько фамилий, весьма ныне уважаемых, начинали свою историю подобным образом. Однако наши планы могут осуществиться весьма нескоро, тогда как странный обет графини де Баржак может легко исполнить мое желание. Отец мой был весьма воодушевлен, услышав рассказ о ее воле. Он видит тут быстрое и верное средство для достижения цели, он готов принести величайшие жертвы, даже отдать все свое состояние, которое огромно, для того чтобы я женился на владетельнице Меркоара.
- Ну, любезный Легри, убейте жеводанского зверя, и графиня де Баржак - ваша.
- Но я не могу преуспеть в таком деле иначе, как с вашей помощью. Ваше соперничество практически лишает меня надежды. Вот почему я просил вас сказать мне, действительно ли вы любите владетельницу Меркоарского замка.
- Может быть - да, а может быть, и нет… Я так и не понял, какое вам дело, Легри?
- Нет, вы ее не любите, вы не можете любить женщину, которая так обошлась с вами, которая подвергла опасности вашу жизнь! Она должна вас презирать, вы должны ее ненавидеть, союз между вами решительно невозможен. Если вы ищете ее руки с такою горячностью, то потому только, что вами руководят три причины: или вы хотите отомстить ей за ее презрение и гнев, или надеетесь расстроить планы бенедиктинцев, назначивших ее племяннику приора, или просто хотите прибрать к рукам ее богатое приданое… Отвечайте с вашей обычной прямотой, Ларош-Боассо, угадал ли я?
- Может быть, в ваших предположениях есть правда, - лаконично ответил барон.
- Стало быть, я могу, - продолжал Легри с необыкновенным воодушевлением, - открыто просить у вас жертв? По всей вероятности, вы вступите во владение поместьем Варина, которое гораздо обширнее меркоарского; но для того, чтобы вырвать эту добычу у жадных бенедиктинцев, удерживающих ее столько лет, вам нужны деньги. Эти деньги мой отец готов ссудить вам. Мало того, в случае если процесс не задастся, он будет очень сговорчив насчет долгов, он даже возвратит вам ваши документы на имение, находящиеся у него в закладе…
- Чего же вы требуете у меня взамен, любезный Легри?
- Весьма немного. Если жеводанский зверь падет от руки одного из нас, я должен воспользоваться этим подвигом.
- Прекрасно, а если - надо же все предвидеть - ни один из нас не убьет его?
- Тогда мы останемся вам благодарны за ваше великодушное намерение. Но вы употребите все усилия для того, чтобы это предприятие удалось, и вам это удастся. Вам будет слишком неприятно видеть, как этот Леонс или какой-нибудь другой искатель приключений получает руку и поместье графини де Баржак. Да, нам все удастся!.. Вы, Ларош-Боассо, получите ваше поместье и имение Варина, а у меня будут Меркоар и эта капризная девица, которая вас ненавидит, а меня, может, и полюбит. Ну, отвечайте же, барон, по рукам?
Ларош-Боассо никогда не отличался сентиментальностью, но Кристина де Баржак ему действительно нравилась, к тому же барона возмутила дерзость этого выскочки, который так самоуверенно предлагал ему свой план. Барон хотел было произнести грозную отповедь, но в эту минут дверь отворилась и служанка доложила, что пришел меркоарский лесничий и ждет внизу.
Эта новость внезапно заставила Ларош-Боассо успокоиться; преодолев свой гнев, он сказал сдержанно:
- Мы позже поговорим обо всем этом; не будем спешить делить шкуру неубитого медведя, а в нашем случае - волка… Самое важное, друг мой Легри, увидеться с Фаржо, узнать его тайну и воспользоваться ею. Пока мы ничего не будем знать на этот счет, мы должны отложить окончательное решение.
Легри боялся, что он оскорбил гордость дворянина; этот спокойный ответ удивил и озадачил его. Он поспешно встал.
- Вы правы, - продолжал он, - я примусь за этого старого шута, и, как бы хитер он ни был, я сумею урезонить его. Но я более был бы уверен в успехе, если б вы пообещали мне, барон…
- Разве я могу что-то обещать, прежде чем разузнаю все о поместье Варина? Принесите мне хорошее известие, и мы уладим дело… Ну, любезный Легри, постарайтесь же! Вы должны заслужить ваши шпоры. Фаржо несговорчив; но это лишь сделает вашу задачу интереснее. Я сам мог бы взяться за это дело, - продолжал Ларош-Боассо, - но вы справитесь с этим лучше, чем я.
Легри сделал вид, что не замечает едва скрываемого презрения барона к этому делу, недостойному дворянина. Ларош-Боассо открыл ящик, в который спрятал золото, выигранное им.
- Возьмите, - сказал он, - и не смейте испортить результат переговоров свой скупостью! Дайте Фаржо все, что он потребует, если б вам пришлось даже отдать мою последнюю золотую монету. Надо ослепить его! Обещайте, как будто в вашем распоряжении сокровища Перу… Вы поняли меня?
- Да, да, - отвечал Легри, вынимая деньги из ящика, - но я не намерен разбрасываться золотом. Мало ли сколько еще денег вам понадобится, любезный барон… Я оставляю вас, но скоро вернусь объявить вам о моей победе.
Он заговорщицки улыбнулся и вышел. Как только барон перестал слышать шум его шагов, он дал волю своим чувствам.
- Наглец! Дурак! - восклицал он. - Осмелиться сделать подобное предложение - мне! Иметь притязания жениться на графине де Баржак - ему, сыну негодяя с узкой душой, человеку с низкими понятиями, подлецу, скряге! Если б он не был мне нужен, я бы уже свернул ему шею! Но при сегодняшних обстоятельствах необходимо терпеть этого слизняка! Черт его побери!
Барон, без сомнения, был убежден в том, что его собственная душа широка, как поместье Варина, и высока, как Монадьерская гора.
XVI
Договор
Фаржо после трагической смерти дочери отказался от должности меркоарского лесничего; впрочем, он всегда дурно исполнял эту должность, так что никто не пожалел о его уходе. Общественное мнение упрекало его в том, что он был главной причиной трагического происшествия, и, несмотря на его раскаяние, никто не желал поддерживать с ним дружбу. Но то ли графиня де Баржак учла последнюю просьбу Марион, то ли чье-то таинственное влияние хлопотало за бывшего лесничего, но он не был изгнан из Меркоара, хоть и заслужил это. Напротив, ему дали убежище в замке; он надзирал за другими слугами и ему давали самую легкую работу.
Таким образом, жизнь Фаржо была бы вполне удобна, если б не презрение, с которым к нему относились окружающие, а может быть, его терзали и тайные угрызения совести.
Даже внешне Фаржо очень изменился. Его прежний румянец исчез, полнота спала, щеки обвисли, глаза потускнели. Вместо прежнего красивого мундира он носил теперь серую ливрею, которая висела на нем, как кафтан на огородном пугале. Горе и всеобщее осуждение не сделали этого человека добрее; прежняя его веселость ушла, сменившись брюзгливостью и постоянным недовольством. Он стал мрачен, угрюм, смотрел на всех исподлобья.
Когда Легри вошел в кухню, Фаржо, сидевший у окна, встал и поклонился. Молодой мещанин начал говорить тем фамильярным и покровительственным тоном, которому он научился у Ларош-Боассо.
- Здравствуйте, здравствуйте, Фаржо, - сказал он, - очень рад вас видеть… Но перейдем в маленькую гостиную; там нам удобнее будет разговаривать… Мадам Ришар подаст нам туда две бутылки лучшего вина сию же минуту, неправда ли, мадам Ришар?
Трактирщица очень удивилась. Столь же надменный с низшими, сколь раболепный с дворянами, Легри не имел привычки обращаться таким образом с людьми, подобными Фаржо.
Но друг барона, казалось, не заметил действия, произведенного этим отступлением от его обыкновенной гордости.
Он вошел в соседнюю комнату, и Фаржо последовал за ним. Скоро тот и другой сидели перед столом, на котором красовались принесенные мадам Ришар бутылки.
Легри сначала осыпал пришедшего вопросами обо всех меркоарских жителях, к которым он демонстрировал необыкновенное расположение. Фаржо отвечал лаконично, холодно и как будто остерегаясь чего-то. Легри наскучила эта раздражающая осторожность, он взял бутылку и наполнил стаканы золотистой жидкостью, которая разлила по всей комнате восхитительное благоухание.
- Ну, Фаржо, - сказал Легри приветливо, - вы, наверное, устали от этой утренней прогулки; я думаю, вы не откажетесь выпить со мной…
- Благодарю; я дал себе слово не пить более вина.
- Это хорошо для дурного вина деревенских кабаков, но это вино сенерейское; заведение мадам Ришар славится этим вином во всей провинции. Попробуйте, говорю вам, один раз не беда, черт побери!
Фаржо отвернулся и повторил свой отказ.
- Как вам угодно, - сказал Легри.
Он поднес стакан к губам и с наслаждением медленно потягивал драгоценный нектар. Бывший пьяница оставался бесстрастен.
Разговор продолжался. Один не уставал спрашивать, другой отвечал, как правило, односложно. Легри узнал, что после неудачной охоты в Меркоарском лесу графиня де Баржак, верная своему решению, ни разу не надевала амазонку, что она не ездила больше верхом, не выходила без Моньяка и нескольких слуг, что она жила уединенно, казалась печальной и задумчивой.
Несмотря на то что эти подробности были интересны, Легри не продвигался к цели данного ему поручения. Он все думал, как бы искуснее приступить к допросу; но Фаржо не предоставлял ему желанного случая, и время шло, не принося результата.
"Дело никак не сдвинется с мертвой точки, да и как ему сдвинуться, - думал Легри, - если чертов старик действительно излечился от пьянства… Черт меня побери, если я не узнаю, как сладить с этим проклятым лесничим или кто он там…"
Фаржо, которому тоже наскучила эта бесполезная болтовня, наконец встал.
- Я рассказал обо всем, о чем вы меня спрашивали, мосье Легри, - сказал он. - В свою очередь позвольте мне исполнить данное мне поручение… Могу я сообщить моим господам, что барон Ларош-Боассо выздоравливает?
- Вы можете даже сообщить им, что он совершенно выздоровел; мой благородный друг поговаривает уже о том, что скоро поедет верхом.
- Это доставит удовольствие кавалеру де Моньяку, который с нетерпением ждет, когда барон оправится от своей раны.
- Откуда у кавалера такой интерес к здоровью барона?
- Не знаю… И вы также, мосье Легри, здоровы и свежи. Стало быть, ваша помощь уже не нужна барону; говорят, что вы то уезжаете отсюда, то приезжаете сюда.
- Разве кавалер осведомляется также обо мне? - спросил Легри с видом беспокойства.
- Конечно, он интересуется вами точно так же, как бароном; он расспрашивает как нельзя подробнее и о нем и о вас.
- Надо же, какая честь! Дело вот в чем, Фаржо: барон не бережет себя и силы медленно к нему возвращаются. И если бы я постоянно за ним не присматривал, он бы уже допустил какую-нибудь неосторожность… Не торопись же сообщать благоприятные известия доброму кавалеру де Моньяку. Я надеюсь, что через две недели Ларош-Боассо будет в состоянии держаться на ногах и сам я освобожусь от всяких забот о нем.
Легри рассчитывал, что они с другом к тому времени уже уедут из окрестностей Меркоара.
- Я исполню это поручение, - ответил Фаржо. Он хотел выйти. Легри, на минуту смутившийся от того чрезмерного интереса, который кавалер де Моньяк проявлял к нему, вдруг вспомнил о настоящем положении дел.
- Постойте еще минуту, мой добрый Фаржо, - дружески продолжал он, - я вижу вашу печаль, огорчающую меня. Я знаю о вашем несчастье, и мне хотелось бы утешить вас. Скажите, Фаржо, разве вам хорошо в Меркоаре? Разве к вашему несчастью в замке проявляют то уважение, которого оно заслуживает?
Эти дружеские слова должны были бы произвести большое впечатление на Фаржо, который, всегда мрачный и угрюмый, терзаемый угрызениями совести, не привык слышать слова сочувствия. Однако он отвечал с горечью:
- Уважение? Какое уважение могут ко мне иметь? Там все меня обвиняют и презирают. Меня взяли в замок, но это из жалости, а может быть, и из уважения к покойнице дочери. Меня не любят; я издохну, как собака под кустом, и никто обо мне не пожалеет… Потом, - продолжал он суровым тоном, - разве я не заслужил всего этого, а может быть, и худшего?
- Почему же? Разве вы виноваты, что бедная девушка решила непременно идти за вами в лес, несмотря на настойчивые убеждения Гран-Пьера? Разве вы сами побудили ее совершить этот неблагоразумный поступок? Это всего лишь несчастный случай, в котором было бы несправедливо винить вас.
- Вы так думаете? - спросил Фаржо, и лицо его посветлело. - Я уже говорил себе это, но другие, в особенности меркоарский аббат, утверждают другое.
- Садитесь и поговорим как добрые друзья. Тот, кто старается вас мучить, имеет, может быть, свою причину на это, но люди беспристрастные, как я и мой достойный друг Ларош-Боассо, могут только сожалеть о вас. Виноват в этом только проклятый зверь, которого мы отыщем и убьем, когда выздоровеет барон.
- О, позвольте мне помочь вам… Я вам помогу! - с жаром закричал Фаржо. - Я могу помочь вам напасть врасплох на этого гнусного зверя… Итак, - продолжал он совсем другим тоном, - барон находит, что мне не стоит упрекать себя в том, что произошло с моей дочерью?