- Тогда вам не надо далеко ходить, можете сразу обратиться ко мне. В этом городе жандармерии еще нет, полицейские функции выполняет армия. Я один из ответственных за порядок и безопасность во Франкфурте. Завтра или послезавтра жандармерия здесь уже будет, но ведь до завтрашнего дня еще целая ночь. Поэтому, - француз снизил голос до шепота, - предлагаю обратиться ко мне. Если я проведу обыск, то наверняка чего-нибудь да найду, а уж контрабандой могу посчитать все, что только захочу. Опять же, я могу вас арестовать на несколько дней и допросить с использованием специальных средств. Вы меня понимаете, О'Лири?… А во время такого рода допросов люди рассказывают все, даже то, чего они и не знают - за это я ручаюсь. Военное положение такие методы оправдывает. Так как? Если бы я не был настроен к вам по-дружески, О'Лири, то пришел бы сюда с солдатами, но я здесь сам. Вам это должно что-то сказать…
Слова этого человека "что-то" говорили Батхерсту. Конкретно же то, что капитан желает подзаработать, в последний раз перед приходом жандармерии, которая возьмет на себя как полицейские функции, так и взятки. Все было не так уж плохо, как он думал, а ведь еще секунду назад он полагал, что все совершенно паршиво. Бенджамена беспокоило лишь то, что француз с каждым мгновением все больше пьянел.
- Я понял вас, капитан, - шепнул он, - все мы должны как-то жить. Думаю, что мы договоримся, и вы останетесь довольны.
- Я всегда верил в то, что ирландец с французом способны договориться. Давайте выпьем за братскую дружбу между нашими народами!.. Ииик! Пардон… Так как… sante!
- Сколько? - спросил Бенджамен, - отставляя полную кружку. Француз поглядел на него сквозь щелочки век, почесал краснеющий нос и рявкнул:
- Эй, О'Лири, почему не пьешь? Я все вижу, sacre nom de nom!
Батхерст послушно сделал несколько глотков и повторил:
- Сколько, капитан?
Тот ничего не сказал и начал разглядывать лица окружающих, молчаливых и напряженных, и взгляд француза заставлял прикрывать веки или отводить перепуганные глаза. Джулия хотела было встать из-за стола, но офицер грубо дернул ее за руку и вернул на место, так что даже лавка хрустнула.
- Куда это ты, ma petite?
- Ребенок спит, мне надо за ним присмотреть, - ответила та, глядя в сторону.
- Успеешь! Пускай спит, не мешай. Я прав, ирландец?
- Конечно, капитан. Так сколько?
- А тебя, О'Лири, на мякине не проведешь, а я… иикк! Пардон… Сколько? У нас еще время есть. Деньги это… иккк! Это еще не все, счастья они не дарят. Не хотите выступить для солдат великой армии его императорского величества, тогда выступите для… иккк!.. для представителя этой армии… передо мной выступите… Фокусы, скачки, хождение по канату - мне это не интересно. А вот дамочка, - обратился он к Джулии, которую уже обнимал рукой, - чем занимается?
- Танцую.
- Si, si, signor capitano, - вмешался Мирель, - она есть чудесно танцевать может, a meraviglia, она уметь танцевать на яйца! Джулия, давай, станцуй, per favore!
- На яйцах?… Иккк!.. И что это значит? - спросил офицер, широко раскрыв пьяные глаза.
- С завязанными глазами, между яйцами, раскиданными по столу. И ни одного не разобьет, - объяснил Батхерст.
- А ты, ирландец, не вмешивайся, не с тобой говорят… икк!.. И как тебя зовут, красотка?
- Джулия.
- Mademoiselle Julie… pour moi Juliette… иккк!.. Eh bien… Toi, petite crapule! - указал капитан на Хуана. - Тебе говорю. Бегом к хозяину за яйцами, vite!
Батхерст перевел приказ, и цыган выбежал из зала.
Через мгновение Джулия уже кружила на столе, с которого убрали все, заменив бутылки и тарелки регулярно разложенными Мирелем яйцами. Оборка ее длинной юбки поднималась вверх, обнажая ноги до бедер и касалась лиц сидящих, поднимала ветер, который мигал огнями свечей. Все это пробуждало страстные желания. Кастаньеты щелкали, вторя дроби каблучков, сбивавших соломины с дубовой столешницы, под мелодию фламенко, которую наяривали на гитарах Пинио с Рикардо. Француз вскочил с лавки и теперь бегал вокруг стола, перекосив от страсти усатое и мокрое лицо, отбивая ритм хлопками в ладони. Представление было громким и красочным, но казалось, будто в зале царит кладбищенская тишина; сам танец был словно перенесен с ведьминого шабаша.
Засмотревшийся на волну черных волос, что закрывала глаза и щеки Джулии так плотно, что не нужно было и повязки, Батхерст услышал вдруг рядом голос Юзефа:
- Сэр!
- Что такое?
- Он хочет ее, сэр.
- Вижу. Но, возможно, этого удастся избежать - он пьян. Пил еще до того, как пришел.
- Не удастся, сэр. Это гарнизонный солдат, голодный… Я в этом разбираюсь, много лет торчал в гарнизоне и потому с такой охотой согласился идти с вами.
- Только лишь поэтому? А я думал, что тебе нужны деньги.
- Это тоже, сэр. Но это было до того, сейчас же иду с вами по другой причине. Потому что узнал вас… Ведь я даже не знаю, какая ставка в этой игре! Но вас, сэр, я полюбил.
- Ладно, не распускай сопли.
- Не распускаю, сэр. Но потому, что испытываю к вам то, что испытываю, и поскольку продался вам весь, как грешник сатане, не за деньги… потому имею право напомнить вам, сэр, что и вы не должны распускать сопли. Иначе мы все тут сдохнем, а наше дело пойдет псу под хвост!
Поляку дорого стоило выдавить это из себя, и когда он закончил, то в испуге замолчал. Батхерст же, не веря собственным ушам, забыл на мгновение о пытке фламенко, повернулся к Юзефу и прошипел:
- Что ты сказал?!
- Прошу простить мою смелость, сэр. Я понимаю, что она для вас, и потому молю… Молю вас, если он пожелает ее, не пробуйте сопротивляться, отдайте ее! Убрать его легко, но убивая его, мы убили бы самих себя и погубили всю операцию. Как далеко убежали бы мы на этих повозках, где бы могли укрыться? Куча людей в зале видела, как он входил. У нас нет ни малейшего шанса, сэр! Я понимаю, что его сейчас не купить, он возьмет и золото и ее, но нам придется ему все отдать!.. Есть много женщин, сэр, да и эта, впрочем, не девственница, так что не будет…
Батхерст перебил поляка, пронзая его взглядом:
- Заткнись! Я сам знаю, что мне делать! Уматывай, ну!..
Но он еще не знал, как отреагирует француз, прекрасно понимая, как он должен был отреагировать. Тем не менее, Бенджамен еще питал надежду, что капитан искусится золотом.
Француз все еще бегал вокруг стола, требуя, чтобы Джулия не прерывала танца, но когда бросил гаденькую шуточку про яйца, между которыми девушка кружила, и загоготал, танцовщица, то ли от стыда, то ли от усталости, наступила на одно из них и, поскользнувшись, упала прямо в его объятия. Капитан сорвал повязку с глаз Джулии и попытался поцеловать. Та вырывалась, отчаянно царапаясь. Взбешенный ее неуступчивостью, капитан ударил женщину, сбив ее на пол. Тут вскочил с места Браун. Оскалив зубы, он сунул руку за пазуху, но поляк с Хейтером зажали его на месте.
- Nom du chien! - рявкнул офицер. - Бунт?! Сопротивление властям?! Я арестовываю эту женщину! Вставай, проститутка, ты идешь со мной!
Он силой потянул Джулию за руку. В этот же миг рядом появился Батхерст.
- Капитан, я дам за нее выкуп.
- Выкуп будешь давать за себя, ирландец, иначе я раздавлю тебя как вошь! Comprenez?! Сотня золотых монет, причем - немедленно, или я возьму своих людей и перетряхну ваши телеги, а потом, уже в каталажке, перетрясу ваши кишки! Не бойся, девку тебе верну, - издевательски осклабился он, - завтра утром. Ну, пошла!
Бенджамен поднимался по лестнице в свою комнату - медленно, ступенька за ступенькой, воспринимая их скрип словно уколы клинка. Затем он спускался, и чувствовал себя при этом так, словно спускался в ад. Он не был пьян вином, но был пьян ненавистью, в той ее наивысшей концентрации, которая соседствует с бессилием. Перед глазами все время мелькали кровавые картинки: вот он подходит к каналье и вместо того, чтобы отдать золото, всаживает ему пулю в брюхо, нет, мало, бьет ножом, тоже мало, ломает ему кости, вырывает из его глотки вопль боли, вытаскивает наружу кишки - все красное, стены, потолок, пол, лавки, кровь, кровь, кровь на руках и на одежде! Боже!!! Временами он просто ненавидел. Так он ненавидел Литтлфорда. Но ему еще не известна была истинная ненависть, как до сей поры ему не была известна любовь… Если отдать ее, то мы уже никогда не сможем посмотреть друг другу в глаза, не говоря уже про совесть. А что такое совесть? Кучка риторического дерьма. На самом деле считается только" твое-мое"! Ну, именно, она моя! А не отдать, это означает провалить операцию. "Мы все тут сдохнем, наше дело пойдет псу под хвост… у нас нет ни малейшего шанса, сэр! Ни малейшего! Умоляю, сэр!". Кэстлри так рассчитывал на его хладнокровие, на уверенность в себе. Да к чертовой матери Кэстлри! И поляка к чертовой матери! И всю операцию! "Умоляю, сэр! Вы не должны распускать сопли!.. Мы убьем сами себя и погубим всю операцию, сэр!" Да к черту операцию, я не отдам ее, не позволю ее коснуться, чтобы эта пьяная свинья… Он встал перед французом и вручил ему кошелек с деньгами, избегая взгляда Джулии.
- Сотня? - спросил офицер. - Ты не ошибся в подсчете, ирландец?
- До гроша.
- Если соврал, я приду в гости еще раз.
Француз потянул девушку к выходу и уже на пороге обернулся, чтобы, поклонившись, сказать:
- Adieu, mes amis! Ииккк! Merci a tout le monde!
Двери закрылись, и десяток рук протянулись к сжавшемуся иллюзионисту.
- Оставьте его! - крикнул Батхерст. - Всем спать!
Он подошел к поляку.
- Проследи за дверью в их комнату. И за окнами, чтобы этот фокусник не улизнул. Головой отвечаешь!
Джулия вернулась на рассвете и закрылась в комнате женщин. Оттуда доносились крики Дианы, Люции, Элеоноры, только ее голоса не было слышно.
В восемь утра к Батхерсту пришел Юзеф.
- Все готово, сэр. Выезжаем?
- Нет, остаемся.
- Зачем?
Батхерст не спал всю ночь. Впервые в жизни на столь долгое время он превратился в комок нервов. Услышав вопрос, он вскочил с кровати и схватил поляка за лацканы сюртука.
- Слишком много вопросов задаешь! И вмешиваешься слишком часто! На будущее - придержи язык, потому что я за себя не ручаюсь. В последний раз предупреждаю! А теперь иди и скажи Мирелю, что выезжаем завтра или послезавтра, пока что не знаю. И пускай не беспокоится, за постой плачу я.
Успокоился он лишь к обеду, после встречи с Джулией. Она уставилась в стену и не желала отвечать на вопросы Бенджамена.
- Джулия, - настаивал он, - ты должна мне сказать, иначе я бессилен… Прошу, всего несколько деталей, как туда идти, где он живет?… Только это… Почему ты не отвечаешь?! - Он склонился над девушкой. - Рассказывай, чтоб я на крыльях мог со скоростью мечты иль страстной мысли пустится к мести…
- Не понимаю, синьоре, - ответила она. - Это на твоем языке.
- Не на моем, но на языке бога сцены, Джулия. Пожалуйста, скажи, я должен узнать!
- Зачем вы меня мучаете?
- Чем быстрее ты ответишь, тем скорее я перестану. Куда он тебя отвел? Говори же!
- Разве это так важно? - еле слышно ответила она вопросом на вопрос.
- Важно, иначе не спрашивал бы. Ну ради Бога, отвечай же!
- В дом, где он стоит на квартире.
- Вход общий или отдельный?
- Общий.
- Первый или второй этаж?
- Первый.
- Окно с улицы?
- Сзади, со стороны сада.
- Какая это улица, номер?
- Не знаю.
- А вспомнишь?
- Да, это неподалеку от церкви святого… по-моему, святого Николая… Он говорил так. Говорил, что если захочу, то могу прийти снова.
- Тогда придешь, сегодня вечером.
- Как хотите, синьоре, как хотите… - глядя в окно, прошептала Джулия.
- Но ведь я же не для того, чтобы… я…
- Уйди! - закричала она.
Бенджамен ушел. И с этого времени он уже был спокоен. Сердце перестало бешено биться, мозг работал холодно, без каких-либо эмоций. Батхерст вызвал поляка.
- Вечером я выйду с Джулией, Сием и Томом. Если не вернусь до утра, или если ты услышишь, что в городе что-то происходит, и поймешь, что дело касается меня, собирай людей и постарайся выехать из города. В самом крайнем случае - всех распустишь.
- Так что, сэр, мы заканчиваем игру?
- Еще утром я тебе говорил, что ты слишком много задаешь вопросов!
- Помню, сэр! Можете меня убить, но рот мне не закроете. Я считаю, что мстить сейчас - это безумие!
Когда Батхерст подошел к нему, поляк подумал, что повторится утренняя сцена, а то и что-нибудь похуже. Но англичанин обнял его рукой, провел к окну, и какое-то время они вместе глядели на крыши домов и плывущие по небу облака. Потом Бенджамен мягким голосом сказал:
- Послушай, Джозеф. Цель нашего путешествия, хоть я и желаю ее достичь, для меня менее важна, чем путь к ней, сам результат зависит для меня от способа его достижения. И месть является частью этого. Знаю, что ты этого не поймешь, не важно… У каждого имеется своя страсть, некий наркотик, который его возбуждает; у каждого есть какой-то голод, который необходимо утолить. Для Миреля это жратва, лишь бы было много и жирно; для Хейтера - возможность мастерить, для Ригби - оружие, для Мануэля - цветастые тряпки и женщины. У каждого имеется что-то такое, и у тебя тоже, хотя твоей страсти я не знаю. Сам я люблю театр, актерство, игру и несколько других вещей, среди которых присутствует и месть. Я не ищу ее, но когда она приходит и говорит: я твоя, полюби меня, соверши меня, я слушаюсь, как слушаются женщину, когда она просит ночью. Понимаешь? Если бы я не послушал, то предпочел бы и не просыпаться, потому что днем солнце сожгло бы меня стыдом. Вот теперь сам скажи, мог бы я жить после того, что случилось, если бы не отомстил?
Последние разговоры перед тем, как отправиться на дело, Батхерст имел с Томом. Он застал его за постоялым двором, на небольшом склоне, неподалеку от выгребной ямы. Гнильем тянуло на несколько ярдов, но моряку это как-то особо и не мешало. Не мешало это и Хуану. Том жевал табак и учил мальчишку метать нож. Раз за разом клинок свистел в воздухе и вонзался в доску, когда метал учитель, и отскакивал от нее, когда бросал ученик.
- Убирайся, Хуан, мне нужно поговорить с Томом, - сказал Батхерст.
Цыганенок исчез, а Бенджамен подтолкнул Тома в сторону сада.
- Давай-ка пройдем дальше, за те деревья, потому что тут от вони сдохнуть можно. Вечером идем на дело: я, Сий и ты. Все в бронежилетах. Через два часа будь готов. И чтобы ни капельки, понял?
- Ай-ай, сэр, - процедил моряк сквозь табачную жвачку.
- Это не все. Выходим с тыла и направляемся к этим деревьям. Здесь переоденемся в мирелевы лохмотья и парики, а также возьмем тележку из дровяного сарая. Перед тем погрузи на нее сундук, тот самый, коричневый. И не забудь про висячий замок.
- Ай-ай, сэр! У меня вопрос, сэр.
- Говори.
- Если нас остановят на улице, то паспорта не будут соответствовать парикам. Что тогда?
- Тогда наверняка идем на дно. Что-то еще?
Моряк слегка покачался на ногах, как будто под ними все еще была палуба, и бесстрастно ответил, продолжая жевать свою коричневую дрянь:
- Ничего, сэр.
- Тогда слушай дальше. Я хочу, чтобы ты накинул человеку петлю на шею и стиснул так, чтобы он и моргнуть не успел. Это возможно?
- Возможно, сэр. Есть у меня одна такая петелька из индийской веревки. Я привез ее из Бомбея. Там такими пользуются бандиты. За несколько секунд они способны задушить несколько человек, и никто не рыпнется.
- Здесь дело не в том, чтобы убить. Том, его нужно вытащить из дома в полной тишине, чтобы никто не заметил. Самым главным должен стать первый момент - ты должен его придушить до того, как он сможет крикнуть. Конечно, можно было бы его оглушить, но тут есть риск, что ударишь слабо, и тогда будет шум, или слишком сильно, и тогда у нас на руках будет труп. А он мне нужен живым, Том, обязательно живым!
- Это та усатая сволочь, что вчера забрала Джулию?
- Именно.
Моряк раскачался еще сильнее, сплюнул свою табачную жвачку и ответил медленно и тихо, с ненавистью в голосе:
- Ай-а-ай, сэр!
Часом позже, в шесть вечера, он постучал в комнату Батхерста.
- Тележка и сундук готовы, сэр.
- Прекрасно. Встречаемся через два часа у этой ведьмы Розы. Она нас загримирует.