Они съехали на обочину. Мимо них промчался конный гвардеец с обнаженной саблей в руке, а через несколько секунд - целая кавалькада, разбрызгивающая фонтаны грязи. Внутри отряда конных егерей двигалась карета с императорской монограммой на дверцах. Мелькнул белый тюрбан сидящего на козлах мамелюка, затем еще несколько карет, и вот уже все исчезли за стеной дождя, будто призраки. Батхерст успел заметить, что через открытое на мгновение окошко императорской кареты вылетел какой-то предмет. Он сошел с коня и поднял тонущую в грязи книжку - том из собрания сочинений Макиавелли. Opere di Nic. Machiavelli cittadino e secretario fiorentino; Discorsi sopra prima Deca di T. Livio, гаагское издание 1726 года. На полях десятки замечаний и подчеркиваний, сейчас испачканных грязью и расплывающихся в воде. Бенджамен укрылся под деревом и попытался оттереть страницы платком, но только размазал записи еще сильнее. Он отряхнул книжку, завернул в платок и спрятал в седельную сумку, после чего крикнул шотландцу:
- Робертсон! Мне нужно вернуться. Едь в Шамотулы сам, найди там своего кузена и узнай, кто живет в той башне женщины из легенды.
- Когда вы приедете, сэр?
- Скоро. Жди нас! - ответил Батхерст, вскочил в седло и не оглядываясь помчал в направлении Мендзыржеча. В нескольких километрах за Темплевом он увидел стоящие повозки. Том, Хейтер, Юзеф, Хуан и несколько комедиантов подкладывали под колеса фашины. Он спрыгнул с коня возле повозки женщин и постучал. Ему открыла Диана.
- Приветствую вождя! - усмехнулась та.
- Я хочу переговорить с Джулией.
- Тихо, рыцарь, девочка спит!
Джулия отодвинула Диану и взглянула вопросительно. Бенджамен попросил, чтобы она прошлась к ним до последней повозки, в которой лежал, из лени все еще притворяющийся серьезно больным Мануэль. Там он спросил:
- Ты умеешь ездить верхом?
- Умею, - ответила она.
- Послушай, Джулия. Я хочу, чтобы ты поехала со мной в Познань. Мне нужна твоя помощь.
- И что я должна сделать? - спросила она тихим, охрипшим голосом.
- Встретиться с одним солдатом, французом, и договориться, чтобы он встретился со мной.
- И когда вы хотите ехать, синьоре?
- Переждем этот дождь. Возможно, завтра утром. Поедешь?
- Не знаю… Нет, ребенок…
- Что ребенок?
Джулия подняла голос:
- Все ваши дела и все, что вы делаете, синьоре, приносят смерть! Смерти я не боюсь, но беспокоюсь за Анну. Что будет с ней, если случится несчастье?
Бенджамен помолчал какое-то время и только потом ответил:
- Вот увидишь, ничего плохого не произойдет. А если что, за малышкой присмотрит труппа. Я оставлю для нее деньги, столько, что ей не придется работать до конца жизни. Если же я переживу несчастье, которое ты можешь накаркать, и в которое я не верю, тогда… тогда я ее удочерю.
Джулия подняла голову и поглядела ему прямо в глаза. Бенджамен прервал молчание, когда оно уже стало невыносимо долгим.
- Так как, поедешь? Для меня это очень важно, ведь в противном случае…
- Ничего не говори, - шепнула она, - поеду. Утром буду готова.
Тем же днем, к вечеру, они еле-еле дотащились до Темплева. Переночевали по крестьянским домам. На следующий день (в пятницу, 28 ноября), ближе к обеду, когда небо чуть прояснилось, от какого-то села, крыши которого и колокольня маячили за лесом, Батхерст с Джулией отправились в Познань. Туда они доехали к вечеру и остановились на постоялом дворе на улице Вронецкой. Бенджамен тут же отправился в город, чтобы разузнать о месте нахождения Наполеона и зарегистрироваться в полицейском директорате, без чего никому не разрешалось провести в Познани даже одну ночь.
В субботу, ближе к полудню, Бенджамен провел Джулию на Иезуитскую улицу.
- Это здесь, - протянул он руку в направлении зданий, оставшихся от иезуитов. - Видишь того болвана? Подойдешь к нему. Что делать, ты знаешь.
Из-за угла Батхерст глядел, как девушка разговаривала с часовым. Тот осклабился и что-то крикнул в глубину сторожки. Джулию впустили внутрь, и она исчезла с поля зрения Батхерста. Вернулась через несколько минут.
- Ну что, застала его?
- Да.
- Когда он придет?
- Сегодня, в восемь вечера.
- Как все прошло?
- Смеялись, и надо мной, и над ним. Смотрели на меня как на…
- Понимаю, Джулия, но по-другому было нельзя.
В восемь вечера он встретился с N… в темном словно пещера, нефе монастырского костела босых кармелитов гигантскими формами перерастающего из барокко в маньеризм. Костел вместе с монастырем сидели как гриб на широком пригорке, с входных ступеней было видно всю округу. Батхерст именно потому и выбрал это место. Здесь было спокойней, чем в центре города, который после прибытия Наполеона превратился в шумный улей и со дня на день мог удвоить численность обитателей.
В нефе было прохладно и пусто, только монастырский служка мыл главный алтарь. В воздухе чувствовался чад горящих свечей и запах ладана. Оба уселись за толстым столбом на резной лавке.
- Я не ожидал вас так скоро, мсье, - сказал гвардеец.
- А я не ожидал, что он еще позавчера въедет в город. Мне казалось, я буду иметь еще несколько дней.
- Въезд у него был паршивый. Господь вылил по ведру воды на него и на каждого из тех, кто желал его приветствовать при всем параде. Пришлось отменить все приветственные торжества.
- Полякам это как-то не помешало, - заметил Батхерст. - С утра до вечера кричат в его честь. Все счастье, что уже не лето, иначе трудно было бы выдержать в комнате с закрытыми окнами. Эти постоянные вопли толпы… Они его любят.
Гвардеец внимательно поглядел на Батхерста и процедил:
- Это все чернь! Толпа вечно кричит "ура" победителю. Когда победим мы, толпа будет приветствовать нас. Когда мы сбросим его с трона…
- Вы!? - со злостью в голосе перебил его Батхерст.
- А кто же еще, позвольте спросить?
- Кто еще!? Мне казалось, милорд, что это я должен снять короля на этой шахматной доске, и отдать вам взамен пешку на троне. Вы этого ждете. С каких это пор ожидающий становится победителем? Если же вы способны сделать это сами, тогда почему до сих пор не сделали? Пожалуйста, я еще могу выйти из игры и освободить вам место для геройства.
Повисло тяжелое молчание. Батхерст понял, что погорячился и излишне обострил ситуацию. Поэтому он примирительно сказал:
- Не будем ссориться, мы же встретились не для этого. Нам следует сотрудничать, поскольку каждый из нас без помощи другого ничего не сделает. Я потребовал встречи, так как не знаю, насколько долго он задержится Познани, и не знаю, то ли организовывать удар в Шамотулах, то ли мчаться в Варшаву.
- Во всяком случае, у вас есть две недели, - ответил на это гвардеец.
- Вы ручаетесь за это?
- Я могу ручаться лишь за то, что сейчас вечер, а не утро. Ему случалось менять все планы в течение одной ночи, ничего нельзя предвидеть.
В его голосе была слышна ехидная нотка. Бенджамен снова подавил гнев и спросил:
- Зачем тогда вы упоминали про две недели?
- Потому что сейчас ничто не указывает на то, чтобы он желал или даже смог выехать раньше. Сложившаяся обстановка заставляет ждать. В штабе преобладает мнение, что армия слишком разделилась и действует на слишком большой территории. Все ждут подкреплений, организации польских сил в форме ополчения. А это требует времени. Из Франции идут новые контингенты, но они не слишком спешат, что вгоняет его в плохое настроение.
- Чем же он занимается сейчас?
- Он концентрирует вокруг Познани армейскую группу из корпусов Сульта, Нея, Бернадотта и части вспомогательной кавалерии. Эти силы он хочет перебросить через Вислу, но, хотя Мюрат и занял вчера Варшаву, переправы там нет, поскольку мост разрушен. Его нужно будет восстановить, а это потребует времени. И восстановить его будет нелегко. К Висле уже подошли русские форпосты Беннигсена, прикрывающие отступление пруссаков. Так обстоят дела. Думаю, что у вас есть не менее двух недель. Вчера он сказал Констану: "Поживем здесь, мой дорогой, найди мне что-нибудь приятное".
- Что приятное?
- Девку. Повсюду, где он останавливается надолго, ему нужно свежее мясо. Это извращенец!
Батхерст же подумал о своем собеседнике: "Это кретин!", но сказал:
- Интересно. А вы не думали о том, чтобы подсунуть ему свою?
- Думали, только это не так легко. Во-первых, он меняет их как перчатки, ни с одной не спит больше, чем пару раз, а кроме того, Савари и Шульмайстер стараются проверять этих красоток до четвертого поколения. Малейшее подозрение, и у девицы нет ни малейшего шанса. Нам удалось лишь раз, в Вене, но через несколько дней рыжий эльзасский пес что-то пронюхал и сцапал графиню.
- О ком вы говорите? - спросил Бенджамен.
- Разве это важно. Эта женщина…
- Я спрашиваю не про женщину. Кто такой этот рыжий эльзасский пес?
- Шульмайстер.
Гвардеец произнес это тоном, в котором соединялась безграничная ненависть и едва чувствуемый страх. Но у Батхерста был хороший слух, и он ухватил эту вторую нотку. И тут же вспомнил червового валета из пасьянса Джулии.
- Что это за человек? - спросил он.
- Это агент номер один, правая рука Савари, его заместитель и практически шеф охраны императора, хотя формально занимается только разведкой.
- То есть, ваш начальник?
- Теоретически нет, поскольку егеря составляют полевой эскорт, а он занимается тайной охраной. Зато на практике он имеет право приказывать любому. Другое дело, что в наши дела он не вмешивается. Впрочем… один черт знает, во что он вмешивается, а во что нет. Это сущий дьявол!
Батхерст почувствовал, что дрожит, тело покрылось гусиной кожей. Не от страха - от бешенства. Боже! Кэстлри понятия не имеет о подобном человеке, и организовывает похищение Наполеона! Ну, идиот! И почему этот сукин сын, д'Антрагю…
- Почему д'Антрагю не сообщил нам о нем?
- Потому что не знал. Я так думаю. До недавнего времени Шульмайстер действовал в Австрии как простой шпион, и никто не предполагал, что он подпрыгнет столь высоко. Но после Ульма Бонапарт влюбился в него и назвал "императором шпионов". Теперь он сделался крупной фигурой, и все трясутся от страха перед ним.
- Вы тоже?
- Мы нет, наш заговор без изъянов!
Батхерст подумал: "Не смеши меня!" и спросил:
- И что же он сделал в Ульме?
- Он захватил его. Официально, год назад Бонапарт молниеносным маневром окружил ульмскую крепость и вынудил капитулировать окруженную там армию Мака. В действительности это была победа исключительно одного Шульмайстера. Рыжая скотина перекупила нескольких чинов австрийской разведки, и те, только представьте себе, поставили его во главе штабной разведки главной австрийской армии! Даже самые молниеносные маневры Бонапарта никак бы не помогли, потому что Мак хотел отвести свою армию на восток и соединиться с русскими. Великая Армия была далеко, шла маршем от Булони, так что Мак мог бы спокойно провести отступление. Но Шульмайстер уговорил его закрепиться в Ульме, когда же штабные офицеры начали протестовать, видя, что это самоубийство, знаете, что Шульмайстер сделал? Он послал сообщение в наш штаб и там в течение ночи в полевой типографии напечатали фальшивую парижскую газету, ее перебросили в крепость, и он показал ее фельдмаршалу. В газете была информация, будто бы Бонапарт свергнут генералами, желающими заключить мир с Австрией. Мак поверил и остался в Ульме словно баран, ожидающий, когда его забьют. Через несколько дней Великая Армия окружила крепость, и австрийцы, оказавшись в безнадежной ситуации, сдались.
Батхерст покачал головой с признанием:
- Такой номер не удавалось провернуть никому от того времени, как вообще родился шпионаж! Похоже, что этот ваш Шульмайстер - это истинный гений. Он сейчас в Познани?
- Не знаю, возможно, - ответил гвардеец.
- Ну так узнайте! И что значит: возможно?!
- Он носит сотни масок. Как-то раз он вошел в кабинет Бонапарта, переодевшись нищим. Корсиканец не узнал его и выкинул за дверь с какой-то милостыней. Никогда не известно, где он - возможно, рядом? Потому-то его и сложно убрать. И поэтому, если удастся подставить двойника на место корсиканца, в первую очередь он должен ликвидировать Шульмайстера, и только потом - Савари и Даву. Рыжий наиболее опасен.
- Вы думаете, он может представлять опасность для нашей операции?
- Не знаю. Наверное, нет. Про филадельфов ему ничего не известно, в противном случае я давно бы уже висел, а если Кэстлри в Лондоне, а вы здесь были осторожны, опасаться нечего.
"Кретин!", - уже во второй раз подумал Батхерст.
Они снова замолчали, потому что мывший алтарь человек прошел по нефу рядом с ними; они подождали, пока тот не скроется в дверях, ведущих на хоры.
- У меня есть несколько поручений, - сообщил Бенджамен. - Соберите как можно больше сведений о Шульмайстере. Все, что только удастся добыть. Важна любая мелочь, даже то: что он ест и во сколько встает с постели - все! Кроме того, распорядок дня императора, манера поведения, любимые словечки, список лиц, которые окружают его в Познани, от слуг до генералитета: имена, особые приметы, позволяющие это лицо узнать и другие подробности. Это для двойника. И прошу передать своему начальнику, чтобы он старался воспользоваться собственным влиянием с целью как можно дольше удержать императора в городе. Две недели мне должно хватить.
- Хорошо. Связь через девушку?
- Нет. Суньте руку под крышку, вот сюда, в это углубление, - показал Батхерст. - Сейчас я сделаю тут ножом дырочку, в которую и положу записку, если вы мне срочно потребуетесь. Можете ли вы быть здесь ежедневно, в определенный час, чтобы проверить, не вызываю ли я вас?
- Исключено, - покачал головой гвардеец. - Но это не имеет значения. Нас много, и даже если не я, то проверить придет кто-то другой. Я не согласен на определенное время, ведь тогда вы могли бы проследить за проверяющим, а только я получил разрешение открыться перед вами, остальные филадельфы не имеют для вас лица.
- Если бы я был предателем… - попытался настоять на своем Батхерст.
- Я же сказал: нет! - Гвардеец покачал головой, давая этим знак, что говорить не о чем.
- Так что вы предлагаете?
- Проверять тайник мы будем в разное время дня, и если заметим, что за нами кто-либо следит, мы тут же разрываем контакт!