- Вы что, и вправду не понимаете, - спросил его Батхерст, - что если бы я был предателем, провокатором, слугой Савари, Даву или Шульмайстера, мне было бы достаточно арестовать вас…
- Приказ открыться, который я получил от своих начальников, считается потенциальным смертным приговором. Мною пожертвовали. Говоря иначе, я как бы обречен и считаюсь со смертью. Но мне нельзя подвергнуть такой же опасности другого филадельфа.
- Парень, - усмехнулся Бенджамен, - здесь есть только две возможности. Либо я твой враг, либо союзник. Если бы я был вашим врагом, то есть, если бы работал на французскую контрразведку - зная, что вы принадлежите к заговору филадельфов, я бы просто приказал круглые сутки следить за вами, и в течение недели мне были бы известны все люди, с которыми вы контактируете. Зато в качестве союзника, я не должен следить за вами, поскольку у нас одна цель. Давайте уже покончим со всеми этими подозрениями и вновь будем говорить серьезно. Встречаться будем здесь, разве что по каким-то причинам место придется сменить.
- Хорошо. Тогда я предлагаю встречаться в один и тот же оговоренный час. Скажем: в семь утра на следующий день после получения вызова. Или же в семь утра последующего дня, если кто-то из нас по какой-то причине не смог появиться в первый раз.
- Слишком рано, - ответил на это Бенджамен. - Я не успею добраться.
- Я, в свою очередь, не смогу позже, - объяснил филадельф. - Мы почти весь день должны находиться в готовности.
- Ладно, пусть будет семь утра. Что же, до свидания.
На постоялый двор он вернулся поздно вечером. Джулия ожидала его с ужином, который приказала подать в комнату. Когда он закончил есть, она спросила:
- Я еще буду тебе нужна? Беспокоюсь за Анну…
- Ты увидишь ее завтра.
- Мы возвращаемся к Мирелю? - обрадовалась Джулия.
- Нет, я привезу ее сюда.
- Сюда? Зачем?
- Ты сама сказала: то, что я делаю, приносит смерть. Это правда, но я считал, будто пока что опасности нет, и что ты еще сможешь мне помочь в контактах с тем солдатом. Я ошибался, не зная, с кем буду иметь дело. Теперь мне известно, что это опасный противник. Мне не известно, где он находится, возможно, что в сотне миль отсюда, тогда его как бы и нет, но, возможно, и за этой вот стеной… Моя игра, Джулия, сделалась для тебя слишком рискованной.
Она глядела на него глазами, переполненными беспокойства и любви, зная, что ни в чем его не убедит.
- Бенджамен, к чему ты стремишься, зачем приехал сюда? Знаю, что ты мне не скажешь, но понимаю, что это нечто ужасное. Что это за противник?
- Лично я его еще не видел, и еще вчера понятия не имел, что он существует. Это умный и хитрый человек.
- Тогда, почему ты не бросишь все, раз он настолько опасен?
- Не могу. Но даже если бы мог, не сделал бы этого. Именно потому, что он такой опасный.
- Понимаю, ты как мальчишка, который обязательно должен превзойти другого. Но ведь это глупо!
- Возможно.
- И ты не сможешь простить себе этой глупости. Отступи, раз еще есть время! Умоляю тебя!
- Нет, Джулия.
- Боже, насколько же все мужчины глупы! Он же убьет тебя!
- Если ему удастся воскреснуть - тогда, возможно. Потому что я собираюсь убить его, как только он встанет у меня на пути.
- И перед тем, как убьешь, скажешь: "Приятель…" Почему ты всегда называешь "приятелями" тех, кого ненавидишь, и кого убиваешь?
- Потому что других приятелей у меня нет. Те, которых я отдаю смерти - это мои братья, ведь сам я играю для них роль руки судьбы. Только кровь скрепляет дружбу, как у дикарей. Понимаешь?
- Нет!!!
- Тише! Не кричи, Бога ради, здесь не каменные стены!
- Все, что ты говоришь, это ужасно! Убиваешь людей, словно они звери!
Бенджамен удивленно глянул на женщину и процитировал:
Меня не мучит совесть. Их конец -
Награда за пронырство. Подчиненный
Не суйся между высшими в момент,
Когда они друг с другом сводят счеты.
- Снова ты говоришь этими чужими стихами. Я не знаю твоего языка, не понимаю… Что ты сказал?
- Что ты ошибаешься, поскольку те, что гибнут от моей руки, виноваты сами, поскольку встали у меня на пути. Это слова Гамлета, Джулия. Но сейчас это неважно… Послушай, я же помню, как ты сказала, что мечтаешь о возвращении на свой остров, с деньгами. Сколько лет ты так просто мечтаешь и обещаешь себе, что нынешнее состояние продлится всего лишь год или два? До конца своей жизни ты не соберешь у Миреля больше, чем нужно будет для поездки! Идет зима, причем суровая, а девочка…
- Девочка пережила уже несколько зим.
- Это означает лишь то, что тебе везло. Пока что…
- Зачем ты мне все это говоришь?
- Потому что хочу, чтобы завтра ты уехала домой. Здесь идет война, но на юг дилижансы ходят. Я дам тебе денег, на них ты купишь всю свою деревню.
- Я не возьму от тебя денег! - выкрикнула женщина. - За что ты хочешь заплатить, за вчерашнее или за эту ночь?!
- Джулия! Я хочу, чтобы ты стала счастливой, чтобы тебе не приходилось шататься всю жизнь в голоде и холоде, в повозках Миреля и им подобных. Чтобы тебя не насиловали на первой же стоянке.
- Я буду счастлива, если у меня будешь ты! Живой! Понял: живой!!!
Бенджамен подошел к Джулии и обнял ее.
- Если я выживу, то приеду туда, куда ты скажешь, и заберу вас с собой в рай… Не плачь, прошу тебя, не надо плакать…
Утром в воскресенье (30 ноября) Бенджамен нанял легкую двуконную повозку и выехал из города. Девочку он мог бы забрать с собой и в седле, но Джулия заявила, что никуда не тронется без матушки Розы. Она сама обещала ей это.
Он хорошо рассчитал время. Труппу они встретили возле Пнев и он забрал девочку со старухой, не обращая внимания на вопли Миреля, потом развернулся, приказав Юзефу поспешить.
В понедельник, еще до полудня он провел всю троицу на почтовую станцию, поцеловал Анну и, улыбнувшись Джулии, вскочил на коня. Она подбежала и схватила его за руку.
- Не умирай! Обещай мне, что не погибнешь!
- Возвращайся в дилижанс, уже отъезжают.
- Обещай!
- Обещаю.
Бенджамен вырвал руку и ударил коня каблуками. Через несколько минут он уже летел по деревенским дорогам через Кекрж и Памёнтково на Шамотулы. Только лишь на полдороги он заметил нечто бьющее его по бедру. С металлической пуговицы седла на золотой цепочке свисал медальон с Девой Марией.
Глава VI
Монах
Дочитав Мемориал до этого места, я считал что влюбленный Батхерст удалил Джулию от себя только лишь из опасения за нее. Это наивность, которая также является всего лишь одним из способов использования разума, равно как мудрость и глупость. Прежде всего, Батхерст сделал это, опасаясь за себя.
Повозки Миреля добрались до Шамотул 2-го декабря (вторник), к полудню. Увидев Бенджамена, Мирель тут же начал вопить:
- Где Сиромини он есть?! Где, синьоре?! У меня уже не иметь половина труппы, не иметь Джулия, не иметь матушка Роза, не есть Чако. Не иметь маэстро Сиромини! Что сделал маэстро Сиромини тот marinaio?! О Мадонна, Мадонна! Зачем я согласиться, зачем взять деньги у синьоре?! Я не ехать дальше дорога с синьоре. Баста, баста, я еду сам! Basta!
- Останешься так долго, как я тебе прикажу! - коротко приказал ему Батхерст.
- Не останусь, синьоре, баста! - пискнул Мирель. - Бог у Миреля свидетель, что Мирель не оставаться!
Бенджамен склонился к уху толстяка и тихо произнес:
- Останешься, Мирель, иначе я отошлю тебя к богу предателей, туда же, где поселился маэстро Сиромини! И передай это своим людям, это их тоже касается. Вы обязаны провести со мной еще несколько дней.
Он уже хотел повернуться и уйти, оставляя Миреля один на один с его испугом, как вдруг кое-что вспомнил и прибавил:
- Еще одно. Если ты хочешь пережить эти несколько дней, приятель, никогда уже не поднимай на меня голос!
Это уже был тот Батхерст, с которым мы познакомились в Лондоне. Любовь к танцовщице превратила его в клубок нервов, расстроила и размягчила. Но и влюбленный Батхерст не перестал быть Батхерстом настолько, чтобы утратить инстинкт самосохранения, то есть - безопасности. Он вовремя понял, что если не удалит от себя эту женщину, то будет совершать все больше ошибок, будет становиться все более мягким и неспособным на концентрацию, и в результате проиграет свою шахматную партию. И что самое плохое - в самом худшем из стилей. Сообщение, касающееся Шульмайстера, было последним предупреждением, и поэтому приказ убить иллюзиониста Батхерст отдал Тому уже тогда, когда забирал в Познань девочку и матушку Розу. Правильно заметил Морис Дрюон: "Сильных людей отличает не отсутствие сомнений и колебаний, но то, что они скорее их преодолевают".
Процитировав диалог Бенджамена с Мирелем, мы несколько перескочили в изложении событий - на одни сутки. Так что, давайте вернемся на сутки назад.
Прибыв в Шамотулы (понедельник, 1 декабря 1806 года), Батхерст поначалу осмотрелся. Городок был маленьким и грязным. Среди нескольких сотен домов не более пары десятков каменных, все остальные - из дерева, крытые соломой или деревянными дощечками, которые местные называли гонтом. Зато главные улицы были мощеными. Правда, они казались вымершими. Очень редко когда проскочит под стенкой человек, гораздо чаще попадались собаки. Ветер гулял над речушкой Самой и в голых зарослях под внешней стеной замка. "Кладбище", - подумал Бенджамен.
Вечером, в иезуитской коллегии он встретился с Робертсоном. Перед тем каждые два часа Бенджамен заходил в готический неф и ожидал в окружении ренессансных и барочных алтарей. Монах появился только в шесть вечера.
- Слава святому Патрику! - воскликнул Робертсон, не обращая внимание на то, как громкий голос отражается покрытым нарисованными звездами сводом. - А я уже думал, что ваша милость пропала в этой метели. Я был здесь еще утром, в десять.
- Значит, должен был прийти сюда в двенадцать, в два или в четыре.
- Так точно, сэр, только вот Иоганн, мой родич, тоже Робертсон, хотя и онемечил наше родовое имя на Робертзон, аккуратненько так угостил меня таким пивком, что даже сам святой Патрик не…
- И ты этим пивом нажрался как свинья!
- Ну почему же, сэр! Ну минуточку вздремнул, поскольку непривычен к коню, и такую, аккуратненько, усталость почувствовал…
- Накажу при расплате, кабан, а если такое повторится, просто получишь десяток плетей по голому заду. Запомни это, а теперь веди.
- Не нужно, сэр, поскольку мы, аккуратненько, вместе прибыли. Иоганн ждет перед костелом, сейчас я его…
За спинами их тихо прозвучало:
- Gelobt sei Jesus Christus.
- О, вот как раз и Иоганн, - обрадовался Робертсон.
- Мы что, должны здесь разговаривать? - спросил Батхерст, перед тем внимательно приглядевшись к сморщенному, будто сушеная слива, человечку в очках.
- Нет, герр О'Лири, пойдемте ко мне. Это близко. Я только помолюсь минутку.
Он встал на колено, уставившись на деревянное распятие, и начал что-то шептать бедненькому готическому Спасителю. Батхерст с монахом, услыхав тихое: "In Namen des Vaters…", вышли из костела и подождали под вязами, возле которых Бенджамен оставил коня.
Дом суконщика Робертзона был одним из немногих в городе, построенных из камня. Немногочисленные уже шамотульские шотландцы, а точнее, их онемеченные потомки, прекрасно устроились, получая хорошие доходы от производства и торговли водкой и пивом. Царящий в доме достаток говорил сам за себя. Путешественников приветствовал визг нескольких детей и бесплодные просьбы жены Робертзона: "Ruhe, ruhe!". Суконщик схватил одного из своих сыновей за ухо и раздраженно рявкнул:
- Klaus, warum bist du so unartig?! Fort mit dir!
"Из него такой же шотландец, как из меня негр", - подумал Батхерст.
Когда же молчаливая, покорная супруга хозяина внесла горячее жаркое и пиво (Бенджамен был этим пивом восхищен) и закрыла за собой дверь, они приступили к еде и разговорам. На вопрос, почему улицы выглядят вымершими, Робертзон объяснил, что часть пруссаков сбежала, опасаясь французов, а молодые поляки помчались в Познань, чтобы записаться в польско-французские войска. В городе хаос, французы заскакивают сюда редко и тут же уезжают; время от времени пройдет через город какой-нибудь отряд; действующих органов власти нет, полнейший Unordnung.
"Это хорошо", - подумал Батхерст.
- А что с владельцами замка, - спросил он, - сидят на месте?
- Где там, - ответил Робертзон. - Имеется управляющий, немного слуг…
- И как зовут этого управляющего? Что это за человек?
- Насколько знаю, жадина и пьяница. Сам я никаких дел с ним не имел, но знакомые говорят о нем именно так. Берет взятки за право поставок в замок. А как его зовут?… Бенсик или Бенсак, как-то так. Точно не знаю, я же должен был выяснить лишь то, что касается башни.
- Именно. Только я должен распоряжаться ею.
- На какое время, герр О'Лири?
- Две недели, считая с сегодняшнего дня.
- Это можно устроить, герр О'Лири. В настоящее время в башне никто не живет, она служит складом для всякого хлама. Этот Бенсик или как его там обрадуется возможности подзаработать.
- Ладно. А где в коллегии иезуитов находится выход туннеля?
- Понятия не имею. Про подземный переход между "Башней Черной Княгини" и коллегией здесь говорят, сколько себя помню, сам слыхал от отца еще в детстве, но вот точно узнать никак невозможно. Я пытался расспрашивать у ксендзов, но те быстро тебя отправляют ни с чем. Но ведь я не мог и слишком настаивать, чтобы не возбудить подозрений. Думаю, когда вы уже устроитесь в башне, достаточно будет войти в туннель и выяснить самому.
Бенджамен закончил с едой, вытер губы салфеткой и сделал несколько глотков пива.
- Пиво у вас превосходное!.. Башня той самой пленницы это, конечно, та, что с левой стороны ворот? Потому что справа я видел другую, поменьше, и не уверен…
- Все правильно, герр О'Лири, это та, что побольше. Именно в ней магнат и держал Черную Княгиню. Судьба у нее была не слишком веселая.
- Кое-что я уже слышал об этом в Лондоне, но хотелось бы узнать больше. Почему эту женщину назвали Черной Княгиней?
- Относительно этого есть разные легенды, но все это глупости. Одни говорят, что у тогдашнего князя Шамотул родилась дочка с черным, словно у негритянки, лицом, и отец со стыда приказал на всю жизнь закрыть ее в подвале. Другие рассказывают, что все это произошло еще до основания города и происходило совсем иначе. А было так: владелец всех здешних земель разозлился, когда ему донесли, будто его дочка влюбилась в юношу низкого состояния. Девушка сбежала из дома и долго в нужде ходила по деревням, пока папуля ее не нашел и в маске из черного полотна не посадил в башню на всю оставшуюся жизнь. И вот, согласно этой легенде, и должно было появиться название города.
- Я слышал про железную маску, - заметил Батхерст.
- И правильно слышали, потому что там и вправду была железная маска. Я уже говорил, герр О'Лири, что все это глупости и бабские сказки. Правда выглядела так - здешний польский князь закрыл в башне свою жену, которая сбежала с другим. Князь их догнал, того убил, а ее в железной маске посадил в башню. Якобы, он приказал сделать для нее подземную галерею, по которой она могла переходить из башни в костел, и там, в небольшой нише за решеткой слушать святую мессу, прося у Господа прощения за то, что нарушила супружескую клятву.
- Как раз эта галерея меня и интересует! Завтра я должен попасть в башню.
- Хорошо, герр О'Лири. В замок пойдем где-то к полудню, потому что раньше этот пьяный кабан не проснется. Голову даю на отсечение, что сейчас он, как и каждый вечер, пьет с какой-то девкой.
- А какая она была, красивая? - спросил Батхерст.
- Кто, девка управляющего?
- Да нет, жена этого князя…
- А… Вроде была красавица. На большом алтаре коллегии имеется фигурка какой-то дамы. Народ считает, что это именно она…
Бенджамен поднялся со стула, поблагодарил за ужин и спросил:
- Где я буду спать?
- В комнате рядом, герр О'Лири, кровать уже готова.
- Значит, до завтра.
- До завтра, герр О'Лири, спокойной вам ночи.