- Не разбираешься? Зато мы разбираемся в таких, как ты, типах! Тебя будет судить военный суд! Лотар, в подвал его и прикажи хорошенько охранять. Вечером будет суд.
- Еще раз протестую! - закричал Бенджамен. - Никакой я не шпион!
- А мне насрать на твои протесты. Если не сможешь доказать свою личность и намерения с помощью чего-нибудь более существенного, чем эти бумажонки, еще этим вечером будешь иметь возможность подать протест самой верховной власти.
Француз указал пальцем в потолок, и снова они с дружком расхохотались. Бенджамен понял, что они уже не шутят, и что сам он очутился на самом краю могилы. Тут ему в голову пришла еще одна идея.
- Я могу доказать свою личность по-другому, - заявил он решительно. - Ее может засвидетельствовать начальник жандармерии во Франкфурте. Это мой знакомый, я оказал ему ценные услуги. Он прекрасно знает, что я был ирландским повстанцем, сражался против Лондона и в девяносто восьмом был вынужден бежать во Францию. Если вы меня убьете, господа, это вам дорого будет стоить, очень дорого.
Капитан уже было открыл рот, чтобы крикнуть на Бенджамена, но передумал. Явно, слова Батхерста смутили его.
- Слушай, Лотар, - неуверенно обратился он к немцу, - черт его знает. Может лучше подождать, пока майор не возвратиться из Познани? Впрочем, такие дела он и обязан решать…
- А может доложить полковнику? - подкинул идею баварец.
- Полковник пьет с Ингрид. Если войдешь в неподходящий момент, он тебе и кишки выпустит. Шпионами занимается майор, не будем брать ответственность на себя. Посадим этого типа под замок и подождем. А возле дверей в церкви надо поставить стражу, чтобы не шатались тут всякие!
В тот момент, когда Батхерста бросили в подвал, монах снова пришел к колодцу. Он уже знал, что произошло, слышал, как солдаты в коридоре говорили про "купца, которого схватил Лотар". Он нашел мешок, занес его в свою келью и просмотрел его содержимое. Нашел револьвер, несколько патронов, кошелек с золотом, грязную книжку с заметками на полях, какие-то дорожные принадлежности и медальон с Девой Марией. Затем он отыскал и спрятал в сарае возле кладбища коня Батхерста, после чего вновь отправился к настоятелю.
- Простите, отче, что снова вас беспокою, но произошло ужасное. Того человека, с которым я должен был ехать, арестовали!
- Кто его арестовал?
- Тот самый капитан, что ограбил винный погреб. Самый худший из всех!
- А за что, брат Стефан?
- Его обвинили в шпионаже. Помогите, отче!
- И в чем я могу тут помочь, брат? Разве они кого-то слушают?
- Прошу совета, отче. В мешке этого человека я нашел много золота, может удастся…
- Боже упаси, брат Стефан! И так уже достаточно несчастий пало на Конгрегацию! Если же захочешь выкупить пленника, на всех братьев падет подозрение в сотрудничестве со шпионом. Эти обитатели преисподней только и ждут повода, чтобы прижать нас до последнего.
- Что же делать, отче? Смилуйтесь, посоветуйте чего-нибудь!
Шпетковский задумался, молчание длилось долго. Наконец он поднял голову и сказал:
- Брат Стефан, нечистый это способ, но пусть кара Господня падет на меня, другого пути не вижу. Тебе нужно идти в город и переговорить с арендатором Шмерлем.
- Отец настоятель! С тем ростовщиком, плутом, рвачом безбожным?! И в чем может помочь нам этот еврей?
- Если ему удастся на этом заработать, то поможет. Хватит ли золота, не знаю, но устроить все можно будет только через него, это последняя наша надежда. С первого же дня, как военные тут остановились, майор, начальник капитана, устраивает дела со Шмерлем. Они видятся чуть ли не каждый день. Это ему он продал вотивные дары, что забрали у нас.
- Ему?!
- А ты не знал об этом, брат Стефан? Ему, за наличные деньги и за дочку Шмерля, Лаю. Это та самая девица, что приходит к майору по вечерам, разодетая словно попугай. Тебе придется подкупить арендатора, чтобы он сказал майору, будто знает ирландца как купца, что вел с ним дела. Словом, пускай поручится за него, и тогда, может, его и отпустят. Майору важны хорошие отношения со Шмерлем, он на этом хорошо имеет…
- Но ведь майора нет в Гостыне, он в Познань уехал!
- Надолго?
- Не знаю, отец настоятель, на несколько дней.
- Что же, придется вооружиться терпением и ждать, когда он вернется. Другого выхода я не вижу, брат Стефан.
Совет оказался хорошим. Батхерста освободили через три дня, в ночь с 6 на 7 декабря 1806 года. Ему отдали трость, документы и приказали убираться прочь.
Той же ночью Бенджамен с монахом сели на лошадей (коня для монаха предоставил арендатор) и отъехали от города настолько быстро, насколько это было возможно. Только ночью далеко уехать было никак нельзя. Переночевали в крестьянской хате. Утром в воскресенье (7 декабря) они направились в Познань по дороге, обсыпанной быстро тающим снегом. В городе переждали несколько часов, поскольку постоянно идущие службы не позволили англичанину сразу же оставить письмо-вызов ("Буду во вторник"). До Шамотул добрались к вечеру. Им навстречу вышел Юзеф.
- Все в порядке? - спросил Бенджамен.
- Почти, сэр. Я только приказал посадить Робертсона в подвал.
- Что он сделал?
- Нажрался. Могут быть неприятности.
- Какие неприятности? То, что упился, это еще нормально, он за это получит.
- Он нажрался с управляющим, сэр!
- Что-то выболтал?
- Мы не знаем. Но он с ним разговаривал, а по пьянке…
- Слишком много он и не знал, - совершенно бессмысленно утешил себя Бенджамен.
- Достаточно уже того, что он упомянул про Лондон, сэр, - вмешался стоящий рядом Хейтер.
- Ты прав, этого достаточно. Будем надеяться, что таким уж кретином он не был. Ладно, утром посмотрим.
Бенджамен повернулся к монаху, который молча стоял у него за спиной.
- Джозеф, это отец Стефан. Приготовь ему постель, он будет спать рядом с Сием.
- Так точно, сэр.
Юзеф с монахом ушли, а Батхерст обратился к Хейтеру:
- Вас беспокоили?
- Нет, сэр.
- Никаких солдат, французов…
- В замке были лишь пара поляков, но никаких подозрений у них не возникло.
- Что за поляки? Зачем они здесь?
- Не знаю, сэр, но с нами это никак не связано. Поляки организовывают в городе какую-то свою власть, потому они и приходили.
- То есть, все в порядке?
- Почти в порядке, сэр.
- Ты про Робертсона? Я его накажу, как и обещал, но не думаю, чтобы…
- Я имею в виду Джозефа, сэр!
- Джозефа?
- Да, сэр, он как-то странно изменился. Это не он посадил Робертсона под замок, это я с Томом и Мануэлем заставили его сделать это.
- Ты с ума сошел, Брайан? Что ты имеешь в виду?
- Мы говорили об этом. Я, Мануэль и Том. Они тоже заметили.
- Да что заметили, черт подери!
- Трудно объяснить, сэр, но присмотритесь к нему, пожалуйста. Ходит мрачный, косится, ворчит или же задумывается целыми часами и тогда как бы глохнет.
"Проклятые девки", - подумал Батхерст, а сам сказал:
- По-моему, я знаю, что произошло, сам заметил еще раньше. Все потому, что Мануэль отбил у него женщину.
- Сейчас она с Томом, сэр.
- Чтоооо?! Сто чертей, ну и шустрая. И когда твоя очередь?
- Сэр, это не шутки, и речь идет не про Диану. С Джозефом происходит что-то нехорошее, а про Диану он уже забыл. Как смотрю на него, мне просто страшно становится, сам не знаю почему.
- Я скажу тебе, почему, Хейтер. Вы завидуете, потому что его я сделал своим заместителем, и когда меня здесь нет, вы обязаны его слушаться. Иди спать, завтра покажешь свою работу.
Утром он вместе с Томом и Мануэлем спустился в подвал, где разбудили Робертсона.
- Оооо, день добрый, сэр! Этот братишка Джозеф плохо со мной поступил, сэр. Так нельзя! - жалобно простонал шотландец, выбираясь из под тряпок, которыми был накрыт.
- Что же такого он тебе сделал? - спросил Бенджамен.
- Закрыл меня как зверя и держал в этой темнице, сэр!
- То есть, сделал именно то, что от него и требовалось. Сейчас же, браток, я сделаю тебе кое-что похуже. Помнишь, что я обещал тебе за пьянку?
- Клянусь святым Патриком, сэр! С тем братиком я выпил, чтобы разогреться, оно ж холодно так, что костенеешь! А еще для того, чтобы его аккуратненько к нам привлечь, ведь он же волком смотрит, а как выпьет - так душа человек.
- Том! - приказал Батхерст.
Том "Веревка" и старший Диас схватили Робертсона за руки, бросили на сундук, заткнули рот тряпкой, так что шотландец не успел и вскрикнуть, и стащили с него штаны, несмотря на отчаянное сопротивление. Моряк уселся сверху и держал, в то время как цыган угостил Робертсона десятком не слишком сильных ударов палкой. Когда его отпустили и вынули тряпку, монах остался в том же положении и только тихо плакал. Батхерст поднял его, посадил и сказал:
- На следующий раз, Робертсон, сам понимаешь?… То, что ты вытворяешь, грозит всем нам смертью, поскольку пьяный не знает, чего говорит. Я люблю тебя, гад, но предпочту, чтобы ты был мертвым, чем пьяным. Осталось несколько дней, мы уже близки к концу, потом можешь весь свой заработок пропить. Чем ближе к концу, тем опаснее, и потому я убью любого, кто сделает ошибку хотя бы даже случайно, потому что нам уже нельзя совершать ошибок, даже самых малых! Ладно, возьми себя в руки!
Из подвала он отправился на первый этаж, чтобы осмотреть работу Хейтера и Диаса. Угол, в котором те работали, был закрыт шкафом и занавеской. Стенные панели были почти готовы, но за "Турка" еще и не брались.
- Брайан, если будешь так медлить, то не успеешь!
- Хлопоты, сэр. Мне не хватало клея, но я уже достал. Сегодня стенку закончим.
- Что с автоматом?
- Разобрать цацку было не сложно, сэр, а вот сложить! Мы с Мануэлем почти что не спим. И мне нужна краска…
- Какой цвет?
- Коричневый.
- Скажи Робертсону, чтобы еще сегодня устроил со своим родичем. Через три дня ты должен закончить, или мы все проиграем!
- Уже через три дня, сэр?
- Не знаю, возможно, и через неделю, но мы должны быть готовы в любой момент. Это зависит не только от меня. Поспешите!
Он оставил Хейтера с Диасом и вместе с Томом отправился во двор. Когда они остановились возле повозок Миреля, из дома вышел мужчина в кожухе с огромным воротником и в лохматой меховой шапке на голове. Он коротко глянул на Батхерста и прошел к воротам.
- Что это за тип?
- Понятия не имею, сэр.
- Когда он здесь появился?
- Вчера. Наверное, у него какие-то дела с управляющим.
- Слишком много здесь крутится незнакомцев!
- Не можем же мы останавливать и проверять каждого, кто здесь шатается, сэр!
- Не можем, но когда кто-то шатается, вы на двор не выходите, - ответил Батхерст, глядя на силуэт мужчины, уже исчезающий в воротах.
Сразу после этого он закрылся со священником и разговаривал с ним несколько часов. Член ордена филиппинов не был удивлен тем, чего от него потребовали. Без тени аффектации он согласно кивнул и сосредоточенно выслушал объяснения Батхерста, очень редко перебивая каким-нибудь замечанием или вопросом. Они согласовали множество проблем, и только одно беспокоило Бенджамена - что этот человек слишком мягкий, он не владеет властным голосом, у него нет абсолютно необходимой царственной надменности. Он приказал священнику произнести несколько фраз нужным тоном, но результат был мизерным. Нет, эту проблему обязательно необходимо решить! - подумал он. Зато он был восхищен памятью монаха. Всего лишь раз услышав какое-нибудь имя, какую-нибудь деталь, чье-либо описание, число или слово, ксендз Стефан безошибочно запоминал это и мог, не раздумывая, повторить в любой момент.
Батхерст достал из багажа пачку бумаг и подал священнику со словами:
- Вот код Наполеона. Все время читайте его, отец, и спите с ним, чтобы любая мелочь впечаталась в вашу память, словно собственное имя.
Монах, сомневаясь, покачал головой.
- Достаточно ли будет этого, сын мой? Как можно полностью воплотиться в другого человека, лишь читая о нем, но не увидев его хотя бы раз?
- Вы правы, отец, я думал об этом…
Он задумался и улыбнулся собственным воспоминаниям:
Обдумаем полней,
Какие могут ждать нас вероятья.
Допустим, план наш белой ниткой шит
И рухнет или выйдет весь наружу.
Как быть тогда? Нам надобно взамен
Иметь другое что-нибудь в запасе.
- Чьи это слова, сын мой, которых я не понимаю, но которые столь красиво звучат? - спросил священник.
- Шекспира, монах… Бога мы тоже во всей полноте не понимаем, как и его слов, хотя они звучат для нас так красиво… Шекспир мой Бог, возвышающийся над всеми земными божками, а его сын - Гамлет, мой единственный брат. Как же я люблю его, отец мой! Он приходит ко мне, когда у меня неприятности, или же когда мне плохо, это он делает так, что мне уже не так тяжело…
- Стихами, сын мой, ты убираешь неприятности?
- Я питаюсь стихами, отче, получая в них совет или силу, а неприятности убираю пинками. Бывает, что это пинок прямо по совести, но бывает, что другого способа и нет. Именно так со мной и сейчас. - Он замолчал, впав в свойственное ему иногда состояние задумчивости. А потом вдруг опять обратился к священнику: - То есть, необходимо обдумать нечто такое, что даст нам гарантию результата. Недостаточно, чтобы вы выучили всю эту писанину наизусть, даже если бы вы запомнили ее столь же хорошо, как я - каждое слово из "Гамлета". Но я знаю, что нам следует сделать. Приготовьтесь к выезду, отец Стефан. Мы отправимся в Познань.
Утром 9 декабря (вторник), разбуженный Сием пораньше, Бенджамен помчался в Познань один. Филадельф уже ожидал его, но их обоих ждала неожиданность - двери в собор кармелитов были закрыты. Тогда они пошли дальше и уселись у бернардинов, в соборе возле монастыря, под стенами которого уже начали устраиваться шумные торговки. Гвардеец осмотрелся еще раз и вынул из-за пазухи свернутые бумаги.
- Ознакомьтесь с этим и как можно скорее уничтожьте, - сказал он. - Это список лиц, из которых состоит ближайшее окружение узурпатора. Слуги, секретари, охрана, министры, штаб, военные, которые сейчас пребывают в Познани - с описаниями лиц и характерных признаков. Не думаю, чтобы все это было нужно двойнику больше, чем на несколько часов, так как затем мы перехватим все нити и будем ими дергать. А вот здесь досье на Шульмайстера…
Пока тот говорил, Батхерст просматривал отдельные листки. Услышав фамилию Шульмайстера, он буркнул:
- Убогое это досье…
- Это все, что мы успели собрать.
- …но занимательное… Ну вот, сын пастора, вот оно как…
Он хотел сказать: "как и я сам", но вовремя сдержался.
После этого он перелистывал страницы одну за другой, читая некоторые сведения тихо вслух, как будто разговаривал сам с собой:
- Псевдонимы: "Господин Карл", "Рыжий Карл", "Почтмейстер"… Мания величия… Ясное дело, без нее он был бы мальчиком на посылках, как и всякий, кто ее лишен… Везунчик! Много раз вырывался из лап австрийцев. Жестокий и не знающий сомнений. Следовательно - умный… Ооо, любит театр! И еще… что здесь написано?… Любит детей! Замечательная смесь!
Увлеченный таким сходством между собой и Шульмайстером, Батхерст впал в некий транс, он читал и комментировал вполголоса, все время в стиле беседы с самим собой, пока филадельф не перебил его:
- У нас нет времени, вы прочитаете это потом! И вообще, не понимаю, какое это вообще может иметь значение! Сами мы Шульмайстером заниматься не будем и, конечно, не потому, что знаем его как любителя театра! Нас же он тоже не тронет, поскольку не имеет о нас понятия!
- Вот в этом никогда нельзя быть уверенным, - заметил Бенджамен.
- Мы в этом уверены. Доказательством является то, что мы до сих пор живы. Если бы он хоть что-то о нас знал, мы все уже делили бы общую могилу! Пока что он ничего не знает. А узнает, когда будет стоять перед расстрельным взводом! Поэтому я и не понимаю, зачем все это…
"Ты и не должен", - подумал Бенджамен. Даже если бы он и хотел, то не объяснил бы этому человеку, что ему доставляет буквально физическое наслаждение иметь такого противника, как Шульмайстер, соль всей этой игры, брата-близнеца по другую сторону баррикады, и чтобы иметь возможность обмануть его с помощью прекрасной, словно симфония Бетховена, комбинации, он хочет знать о нем все - как мужчина желает познать любимую женщину. Ну как бы он мог все это объяснить?
- Сколько у нас времени? - спросил он.
- Не знаю, - ответил агент филадельфов. - Но несколько дней - наверняка. Раньше, чем к концу недели он отсюда не тронется. Все ускорилось…
- И от чего это зависит?
- От захвата постоянных переправ на Висле, Буге и Нареве. Наши войска, переправляющиеся через Вислу, попадают в тесный угол между австрийской границей, Наревом и Вислой. Чтобы получить свободу маневра, необходимо овладеть переправами на Нареве или Буге, а вот этого пока не удалось. Русские Беннингсена крепко удерживают противоположный берег, а от Белостока подходит новая русская армия Буксгевдена. Развитие событий на этом участке, естественно, будет иметь свое значение, но главную роль играет мост на Висле, который сейчас восстанавливает Мюрат. Можно сказать практически наверняка: как только этот мост будет готов, Бонапарт выедет из Познани через двадцать четыре часа.
- Имеются ли какие-нибудь донесения, на основании которых можно было бы определить, сколько времени займет восстановление этого моста?
- Как я уже говорил, дня четыре… или пять. И это все наше время. На большее лучше не рассчитывать, потому что можно и поскользнуться. Там, в Варшаве, они рвут все жилы, работают день и ночь… Вы готовы, О'Лири?
- Почти. Послезавтра буду готов наверняка.
- То есть, даже в самом худшем случае, это будет еще перед планируемым отъездом. Но мне кажется, все не так уж и плохо. Я думаю - у нас есть пять дней. Когда мы должны начать действовать?