- Док?… Ну, Доктор. Никто не знает, как его зовут, никто его не видел. Но это он здесь правит… повсюду. В Сент-Жиль, в Спайтал Филдз и Сторгейте все трясутся от страха перед ним. Везде у него убийцы, выручку забирают; каждый владелец пивной, каждый пон-брокер, каждый воришка - все должны платить, а если кто не желает, того бьют или… ну, вы сами понимаете, чик - и человека нету!
- Но ведь в двух шагах от вас полиция.
Резким движением девица откинула за спину гриву своих черных волос и расхохоталась:
- Ха-ха-ха!!! Полиция! Полиция! Сударь, здесь даже крысы знают, что Док с полицией живет по-свойски! Полиция, ха-ха-ха!!!
Тут Батхерст подумал, что этот таинственный Док для него словно подарок с неба, даже если бы он год ломал голову, то не придумал бы более подходящего случая для проверочного экзамена, без которого в предстоящем деле обойтись было невозможно.
- Те, что били тебя, это люди Дока? - спросил он.
- Да, сударь.
- Где я смогу их найти?… Ну, чего ты делаешь такие глаза? Спрашиваю: где?
- Неподалеку отсюда, сударь, в закоулке, который люди называют Лоу Лейн, в пивной "Слепой кот". Но туда лучше не заходить, сударь.
- А вы где живете?
- В "Задних слумсах".
- Уматывайте домой.
Только сейчас он вспомнил, что оставил свою приятельницу одну. Уже уходящего его задержал шепот девушки:
- Ничего я сегодня не наторговала, малыш останется голодным.
- У тебя есть ребенок?
- Да, сударь, сыночек.
Бенджамен сунул руку в карман и подал ей монету.
- Сударь, но ведь это же золото!
- Знаю. Тебе хватит на несколько дней. Все это время сиди дома. Из Лондона уезжать не придется. До конца месяца ни Дока, ни его банды уже не будет. Я тебе обещаю.
И вновь, как только он хотел уйти, его задержали. На этот раз нищий, который сказал:
- Мистер, не знаю, кто вы такой, и почему делаете так, как делаете, но знаю, что за всю свою жизнь еще не видел подобного вам человека. Я знаю, что мои слова для вас ничего не значат, но я уже стар и знаю этот район с детства, так что послушайте меня. Здесь королевской власти никогда не было, вообще никакой власти, кроме власти таких, как Док. До него, еще при жизни моего родителя, здесь правил "Арфист", перед ним - Вайлд, а перед Вайлдом наверняка был кто-то другой, такой же. Даже целая армия, если бы вы, сударь, привели ее сюда, не справилась бы, поскольку здесь гораздо больше подземных проходов и подвалов, чем улиц. Так что не лезьте на них, сударь, ведь вы только начинаете жить.
- Закончил? - спросил у него Бенджамен.
- Да, сударь, только…
- Хватит, у меня нет времени. Я сказал - через десять дней.
Из темноты появился силуэт его приятельницы-актрисы.
- Бенджамен! Долго ты будешь тут торчать? Я замерзла! О Боже, твое пальто!
Пальто с пелериной, которое свалилось с плеч во время схватки, уже успело напитаться водой в луже и сделаться похожим на мокрую тряпку. Бенджамен махнул рукой, взял спутницу под руку, и они ушли, не обращая больше внимания на девушку и старика.
Девица, сжимая в пальцах золотую монету, глядела им вслед, на кружевное платье и золотистые, мастерски уложенные локоны актрисы, на ее блестящие ботиночки и деликатный профиль, обращенный к лицу мужчины, слышала ее щебечущий голосок, пока оба не исчезли за углом театра. Из глаз проститутки лились слезы, проделывая две тонкие канавки в толстом слое румян.
После этих, уходящих на несколько часов назад ретроспекций, мы можем вернуться к утру 22 октября 1806 года, когда Бенджамен Батхерст маршировал к своей цели с живой тенью за спиной, не избавленной и от собственной тени. На Адельфи Террас, проходя мимо дома, обозначенного номером 5, он уважительно приподнял шляпу, что - принимая во внимание, что никто мимо не проходил, и никого не было в окнах - наверняка бы удивило человека, прибывшего с континента. Но отнюдь не лондонца, ведь им было известно, что именно в этом доме умер великий Гаррик, так что перед Адельфи Террас, 5 приподнималась не одна шляпа.
Со Стренда Бенджамен свернул на Саутхемптон Стрит, а затем - через Ковент Гарден, Джеймс Стрит, Лонг Акр и Друри Лейн добрался до Хай Холборн. Здесь следовало бы вспомнить, что по дороге он несколько сошел с курса, чтобы отыскать тот закоулок без названия, который люди называли Лоу Лейн. На это понадобилось какое-то время. Но в тот самый момент, когда он постучал в двери дома миссис Джибсон, часы на какой-то башне как раз заканчивали отбивать девять часов.
- Невероятно! - подумал Кэстлри, видя входящего Батхерста.
Невероятным его лордству казалось то, что блондин с лицом ребенка, с румянцем, словно у стыдливой девушки, с небольшими ярко-красными губками и локонами, которые рисуют амурчикам на французском фарфоре, стройненький маменькин сынок, десять часов назад решительно расправился с опытными бандитами. Даже пяти минут разговора хватило Кэстлри, чтобы его удивление сменилось уважением, а потом - чем-то вроде страха перед этим мальчишкой, говорившим исключительно коротко, не говорившим ни единого лишнего слова, не улыбавшимся, от глаз, которого невозможно было отвести взгляд, совершенно не соответствующих умилительно красивой оправе - холодных и казавшихся мертвыми, как глазницы черепа. Хозяин приветствовал гостя улыбкой.
- Весьма рад, Бенджамен, присаживайся.
- Приветствую вас, милорд.
Это "приветствую" прозвучало как "не желаю какой-либо фамильярности", но было уже поздно, и Кэстлри, не имея возможности сменить тон, начал объясняться:
- Я помню тебя еще ребенком, кажется, это было лет восемь назад, в Оксфорде… или, погоди… в Дурхаме?
- Не знаю.
- Не помнишь? Это было, когда твой отец…
- Не помню!
Кэстлри услышал в ответе злую нотку.
- Ты не облегчаешь нашей беседы, Бенджамен.
- Я пришел сюда не для того, чтобы вспоминать о детстве.
- Ладно, давай перейдем к делу. Ты принял решение?
- Да.
- Как тебе известно, до тебя мы обратились к Уилсону, но он, к сожалению, отказался. Не стану скрывать, что меня это обеспокоило, потому что Уилсон - это мастер.
- Я лучше Уилсона.
- Ты всего лишь зазнайка, и я уже начинаю сомневаться, не следовало ли…
- Обдумайте сами свои сомнения, милорд, и если вам удастся развеять их еще сегодня, дайте мне знать, - сказал Батхерст, поднимаясь со стула. - Завтра меня в Лондоне может не быть. Прощайте, сэр.
Кэстлри почувствовал желание угостить наглеца розгами, но по некоторым причинам этого не сделал. Во-первых, розг у него под рукой не было, во-вторых, ему уже было известно, что человек, собравшийся поднять руку на этого юношу, должен перед тем написать завещание, а кроме того, ему срочно требовался некто, способный реализовать его план, человек настолько же дерзкий. Он взял себя в руки, заставил улыбнуться и задержал Батхерста возле самой двери:
- Погоди, Бенджамен, присядь, пожалуйста! Присядь, присядь. Ты и вправду слишком горяч. Я не хотел тебя оскорбить и имел в виду лишь то, что ты еще не слишком опытен, в то время как за Уилсоном уже несколько кампаний и разведывательных миссий. Он бы не позволил, как это сделал ты, безнаказанно следить за собой несколько часов. Еще со вчерашнего дня мне известно о каждом твоем шаге…
Кэстлри снизил голос, ожидая изумления, вопросов, гнева. Но ничего такого не дождался. Батхерст даже не дрогнул; он сидел, всматриваясь в своего собеседника взглядом, в котором безразличие смешивалась со скукой.
- Естественно, Бенджамен, ты понимаешь, что речь здесь не об отсутствии доверия, и, собственно говоря, это была даже не слежка, но охрана. Со вчерашнего дня ты сделался для нас весьма ценным и, поскольку шатаешься по местам, где очень легко получить нож под ребро, я послал одного из своих людей, чтобы он тебя охранял. Ночью он дал отчет о твоем благородном поступке на Март Стрит и возвратился к дому той миленькой комедианточки, чтобы утром сопровождать тебя сюда… Поверь мне, это хороший специалист, и он тебе пригодится…
- Нет.
- Почему нет? Сам же ты задания не выполнишь, тебе понадобятся хорошие люди.
- Мне нужны очень хорошие. А этот даже наполовину не хорош, совсем плохой. Позовите его, милорд.
Кэстлри подошел к окну, открыл его и глянул вниз. В редеющем тумане у основания лестницы, под оградой маячил силуэт стоящего человека.
- Степлтон!
Голова стоящего дрогнула, но тут же застыла.
- Степлтон, ко мне! - уже громче повторил Кэстлри.
Снаружи ему ответило молчание, а изнутри - голос Батхерста:
- Он не сдвинется с места, милорд.
- Почему это, черт побери?
- Он не хочет, чтобы его плечо выбили из сустава. Тот второй, что стоит за ним, вывернул ему руку.
- Второй? В этом тумане я ничего не вижу. Кто же этот второй?
- Азиат, наполовину китаец, наполовину Господь знает кто. Несколько лет назад его привез из Китая Берроу, секретарь посольства Макартни. Когда он начал стареть, его выбросили на улицу, а я его приютил. Он немой, японские пираты вырвали ему язык где-то в Корее; к тому же он не молод, но до сих пор способен справиться с десятком, а то и более таких молодцов, как тот, которого вы, милорд, назначили для моей охраны. Он способен делать такие вещи, которые не снились никаким Уилсонам и им подобным, к примеру, ребром ладони перебить пару кирпичей, фрамугу окна или позвоночник. Он и меня научил немного. По-китайски это называется как-то на к…
Говоря это, Батхерст подошел к окну и крикнул:
- Сий!.. Отпусти его и иди сюда.
Кэстлри упал в кресло. Он чувствовал себя униженным. Юнец, которого он собирался поучать, постепенно завоевывал перевес над ним.
Через мгновение в комнату бесшумно вошел смуглокожий, низкий мужчина с морщинистым, словно сушеная слива лицом. За ним можно было заметить перепуганное лицо миссис Джибсон. Кэстлри отослал ее движением руки.
- Вольно, - приказал Батхерст слуге. Метис уселся на корточках возле камина и, прикрыв глаза, застыл сложив руки, будто собирался молиться. Кэстлри с ужасом отметил, что ребра ладоней на этих руках неестественно большие, синие и опухшие, кожа на них напоминала ороговевший гнойник. Он перевел взгляд на руки Бенджамена и лишь сейчас заметил, что его деликатные, чуть ли не женские ладони тоже носят на ребрах зачатки подобных наростов.
- Милорд, - отозвался Батхерст, - советую вам больше не присылать ко мне шпиков, разве что вы желаете навечно избавиться от кого-нибудь из них. Могу ли я увидеть "Шахматиста"?
Кэстлри открыл тайник в пианофорте и молча положил на стол гравюру, изображавшую автомат фон Кемпелена. Через какое-то время, в течение которого Бенджамен молча изучал рисунок, он спросил:
- Как ты оцениваешь мой план, Бенджамен? Мне кажется, я предусмотрел все возможности и все принял во внимание, понятное дело, в самом общем смысле. Мелочи будешь решать сам, на месте, здесь я даю тебе полнейшую свободу.
- Прежде всего, мне нужен код Наполеона, милорд. Я имею в виду его характерные движения, высказывания, привычки, любимые блюда, возможно - действия. Все это я должен иметь перед отъездом. Ваше дело, милорд, каким образом вы это добудете, но достать это нужно обязательно, поскольку я не уверен, удастся ли мне провести этого польского монаха ко двору императора, а ведь он обязан изображать Наполеона достоверно, даже если это ему придется делать всего пару часов. Одного лица, похожей фигуры и одежды здесь недостаточно. И опять же, вы не все предусмотрели, ведь если у монаха будет какое-то родимое пятно или болячка на лице или на руках, вся операция лопнет!
И снова Кэстлри онемел. Естественно, об этом они не подумали. Этот мальчишка импонировал ему все сильнее, но все больше пугал, как пугает человека безошибочная машина, принципы функционирования которой кажутся ему непостижимыми.
- Все будет в порядке, Бенджамен. Здесь пятнадцать тысяч фунтов на первые расходы. Отчитываться будешь передо мной. Если этого не хватит, получишь еще. Сколько времени понадобиться тебе на то, чтобы собрать группу?
- Этот вопрос должен звучать по-другому, милорд. Сколько очень хороших людей удастся собрать за имеющееся в моем распоряжении время, то есть, где-то за неделю? Ответ такой: не знаю. Все будет зависеть от удачи. Пока что нас двое - я и Сий.
- Еще сегодня, самое позднее, завтра, вас будет пятеро. Не забывай, Бенджамен, что троих я уже нанял.
- Не забывайте, милорд, что это не вы, а я буду рисковать жизнью, поэтому я, и только я, буду решать, кто со мной отправится. Меня не волнует, что поляк разговаривает по-польски, а у Робертсона имеются контакты с шотландцами в Шамотулах. Если у меня должно быть десять человек, это должно быть десять моих пальцев. Предпочту иметь на три пальца меньше, чем десяток с одним искусственным, поскольку в решающий момент протез может подвести. Недели хватит, чтобы найти несколько людей, но недели весьма мало, чтобы убедиться, чего они стоят. Поэтому перед отъездом я устрою им экзамен в Сторгейте и его окрестностях - те, кто этот экзамен выдержат, будут достойны любого доверия.
- Ты что еще придумал, Бенджамен? Если какую-то авантюру, то не советую. После приключений в Сторгейте выходят либо на четвереньках, либо вообще не выходят. Ты что, собираешься брать на корабль калек?
- Калек и трупы оставлю, зато буду уверен, в тех, кого возьму, что это везунчики, а такие будут нужны мне более всего. Ибо, вопреки тому, что вы, милорд, предполагаете, а ваша идея, не спорю, весьма хитроумная, но обычные счастье и удача тоже может быть козырем в этой игре. Если же их не будет, даже сотня гениальных планов не помогут нам изменить ход истории, ведь как еще назвать похищение императора?
- Императора, императора!.. - процедил Кэстлри. - Это самозванец, корсиканский парвеню! А ты говоришь о нем тоном какого-нибудь француза.
- Я всегда, милорд, говорю таким тоном, каким желаю говорить, и если кому-нибудь этот тон не нравится, тогда этот человек и не должен со мной разговаривать. Буду откровенен и прошу правильно понять то, что я скажу. Во мне нет ненависти к Наполеону. В отличие от всех вас - я его уважаю. Если бы он не был таким, то сейчас разводил бы караулы в каком-нибудь провинциальном гарнизоне, а не потрясал половиной Европы. Вы считаете его дешевым негодяем - дело ваше. Если бы он был таким, вы не покупали бы меня за миллион фунтом для схватки с ним. Не ваши мотивы меня интересуют, но сама игра, поскольку обещает быть интересной. Думаю, на сегодня это уже все. Зайду завтра, чтобы увидеть ваших орлов, милорд. Да, еще одно. Где я должен размещать людей, которых найду?
- В этом доме. Пропуском будет пароль "шах королю". Я приготовил одну комнату для тебя, для остальных же несколько спальных мест в большом зале. Они могут здесь спать, есть, всего будет достаточно. Обслуживать их будет Степлтон.
- Прекрасно, в лакеи он годится. До свидания, милорд. Пошли, Сий!
Он и его слуга, поднялись, и в тот же момент встал с места и Кэстлри, со словами:
- Я проведу тебя, Бенджамен. Признаюсь, я не очень тебя понимаю. Ладно, в тебе нет ненависти к Бонапарту, но ведь эта шахматная партия тесно связана с политикой. Ведь ты же не скажешь, что и политика тебя не интересует.
- В данное время - она мне совершенно безразлична.
- А Англия?
- Англия у каждого своя. Для вас, милорд, Англия - это ваше министерское кресло, ради которого вы все это выдумали. А без него Англия интересует вас так же, как бедняка, который Англию видит в куске говядины. И что остается? Слова.
- Давай не будем дразнить друг друга, Бенджамен, так будет лучше для нас обоих. Если я спрашиваю это, то потому, что не понимаю твоих побуждений. И, наконец, говоря откровенно, шансы в этой игре - один к ста. Так ради чего? Ради денег? Или тебя привлекает интеллектуальная игра, или может, слава и ты мечтаешь о пьедестале? Скажи мне правду, пожалуйста, мне хотелось бы знать.
Они находились уже на половине лестницы. Батхерст остановился и, повернув лицо, поглядел хозяину дома прямо в глаза. И ответил тоном, совершенно иным, чем до тех пор. Если бы Кэстлри не был столь шокирован впечатлением, которое осталось от встречи с этим молодым человеком, он обязательно почувствовал бы певучую, меланхолическую нотку: