- Народ Рима! Сегодня был побежден гладиатор, одержавший перед тем более тридцати побед! - Цезарь сделал выдержанную в лучших театральных традициях паузу, и народ разразился криками одобрения. Было ясно, что и выбор бойца, и власть над огромной толпой зрителей доставляли Цезарю большое удовольствие. - Кто же тот боец, кем был побежден Нарцисс?
- Бренн! Бренн! - Рабы ударили в барабаны, поддержав ритмом выкрики толпы, скандировавшей имя. - Бренн! Бренн!
Исход мог быть только один.
Мирмиллон слабо пошевелил правой рукой.
- Постарайся, чтобы это было быстро, брат.
Даже вблизи Бренн едва слышал его слова сквозь непрерывный крик и гипнотизирующий стук барабанов.
- Обещаю.
Гладиаторов связывали между собой чуть ли не родственные связи, не менее крепкие, чем существовали между воинами из племени Бренна.
Цезарь вновь воздел руки.
- Должен ли я даровать пощаду неудачнику? - Он устремил взгляд на простертую на песке фигуру человека, который все еще держал вверх руку с поднятым указательным пальцем.
Общий гул прорезали возмущенные крики. Люди, находившиеся на ближайшей к храму Фортуны трибуне, вскинули руки, выразительно указывая вниз большими пальцами. И вот уже все присутствовавшие повторили этот жест.
Цезарь повернулся к своим спутникам:
- Плебс требует награды. - Тонкие губы искривились в усмешке. - Вы желаете, чтобы Нарцисс умер?
На трибунах взвыли от восторга.
Цезарь вновь медленно обвел взглядом арену, чтобы дать напряжению возрасти еще сильнее. Потом он выставил перед собой правую руку, держа отставленный большой палец параллельно земле. И оставался в этой позе столько времени, сколько требовалось сердцу, чтобы совершить несколько неторопливых ударов.
Толпа замерла, затаив дыхание.
В конце концов Цезарь повернул большой палец к земле.
Разразилась буря криков, превосходившая все, что было Раньше. Настало время побежденному умереть.
- Встань.
Нарцисс с трудом поднялся на колени. Из раны на правом плече вновь хлынула кровь.
- Сними шлем, - сказал Бренн и добавил, понизив голос: - Удар получится чище. Отправишься прямо в Элизиум.
Стаскивая искореженный шлем, мирмиллон застонал от боли. На месте носа у него оказалось кровавое месиво, скула глубоко провалилась. Эти раны причиняли бойцу невыразимые страдания, зрители же при виде их разразились восторженными криками.
- Тебя не исцелил бы и сам Эскулап, - произнес Бренн.
Нарцисс кивнул и устремил взгляд на Цезаря.
- Идущие на смерть приветствуют тебя, - проговорил он разбитым ртом. Затем грек стукнул себя в грудь сжатым кулаком и вытянул вперед трясущуюся левую руку.
Эдитор кивнул в знак того, что услышал гладиатора.
На Форуме воцарилась тишина.
Бренн решительно шагнул вперед. Свой большой меч он держал обеими руками. Мышцы на его груди и руках вздулись, когда он, стоя вполоборота к жертве, резко взмахнул мечом и качнулся всем телом. Одним ударом он отделил голову Нарцисса от плеч. Вращаясь, она взлетела в воздух и с глухим стуком упала на песок. Из обрубка шеи хлынула кровь, мертвое тело, все еще подергиваясь, рухнуло наземь. Песок сразу вобрал в себя алую жидкость, лишь темное пятно расплывалось вокруг трупа мирмиллона.
Обезумевшая публика ревела.
Цезарь поднял руку:
- Пусть победитель приблизится.
Бренн медленно направился к толпе аристократов. Он старался не слушать восторженные крики толпы. Но устоять перед восхищением и лестью было непросто. Галл был воином и любил сражаться. Сверху полетели монеты, фрукты, даже бурдюк с вином. Он наклонился, поднял мех и сделал большой глоток вина.
Цезарь милостиво улыбался ему сверху.
- Еще одна великая победа, могучий Бренн.
Галл склонил голову, слипшаяся от пота косичка упала ему на обнаженную грудь.
"Это путешествие ты имел в виду, Ультан? Подобно зверю, потешать этих ничтожеств?"
- Ты заслужил награду! - Цезарь поднял тяжелый кожаный кошель и подбросил его в воздух.
- Благодарю тебя, великий Цезарь. - Бренн поклонился ниже, умудрившись при этом поймать на лету мешочек. Окровавленная рука прикинула вес кошеля. Там было полно денег, от этого ему стало еще хуже.
За его спиной на арене появилась фигура, с головы до ног облаченная в черную кожу и с закрытым маской лицом. Человек этот был призван изображать Харона - лодочника, перевозящего души умерших через реку Стикс. Держа в опущенной руке большой молот, он направился к голове Нарцисса. Зрители вновь разразились возбужденными криками. Молот, на котором даже издали можно было рассмотреть следы крови и присохшие волосы, поднялся. Затем перевозчик резко опустил его, расколов череп Нарцисса, как яичную скорлупу. Это служило доказательством того, что мирмиллон на самом деле умер. Греку настала пора отправиться к своему богу Гадесу.
Бренн отвернулся. Он не желал отказываться от веры, что смельчак попадет в Элизиум, рай для воинов. Римский ритуал с участием Харона он считал омерзительным и дал себе слово, что с ним такого не произойдет. А такой выход, как позволить убить себя и тем прекратить пытку жизнью, никак не соответствовал его натуре. В самой глубине души Бренна продолжала тлеть крохотная искорка надежды. Это означало, что он должен и дальше убивать людей, не сделавших ему ничего плохого, но практичный воин решил, что будет рассматривать игры как защиту собственной жизни.
"Убей, или тебя убьют", - с горечью думал он.
Те времена, когда он охотился с Браком, возлежал с женой, играл со своим крохотным сынишкой, давно уже превратились в отдаленные воспоминания. И подчас казались чем-то нереальным.
Он пытался вызвать в памяти облик Ультана, звучание его голоса. Друид ни словом не обмолвился о том, что его путешествие окажется таким. Нелегко было за пять лет не утратить веру в богов. В Беленуса, которого он с малолетства просил указать верный путь.
О той участи, которая его ждет, Ультан говорил как о чем-то невообразимом. Значит, это не то, что происходит сейчас. Бренн напряг волю, заставив себя не слышать оглушительного шума. Галл еще не знал как, но не сомневался, что обязательно сбежит из плена.
"Я последний из аллоброгов, - напомнил он себе. - Я встречу смерть свободным человеком. С мечом в руке".
* * *
- Прилагай больше усилий! - Наставник знал, как раззадорить Ромула. - Представь, что это Гемелл!
Парня поддерживала та ярость, что светилась у него в глазах, когда он только был брошен в школу. Среди рабов, попадавших в школу, Котта повидал множество негодяев, которых нужно было переламывать железной дисциплиной. Но у Ромула в душе горело обжигающее пламя, питавшееся виной перед Юбой и родными.
Ромул стиснул рукоять и со всей силы врезал по палусу. Деревянные меч и щит были тяжелее настоящих. Удар учебного оружия по столбу отдался в его руке болью.
- Уже на что-то похоже. Так и продолжай. - На лице Котты мелькнула улыбка. - Ночью отдохнешь. - Он отошел к двум другим гладиаторам.
- Закрыться. Выпад. Отступить, - повторял про себя Ромул точно так же, как на занятиях с Юбой всего несколько месяцев тому назад. О нубийце он вспоминал все реже и реже. Тяжелая жизнь в школе выбила из головы Ромула почти все мысли, кроме одной: выжить. Лишь драгоценные воспоминания о матери и Фабиоле он по-прежнему мог вызвать у себя в любой момент. Да еще чувство вины за то, что последний счастливый день обернулся именно так. Не попроси он Юбу поучить его обращаться с мечом, жизнь могла бы пойти совсем по-другому.
Образ Гемелла незаживающим ожогом отпечатался в его душе.
- Жди. Смотри. Обернись. Отмахнись. - Ромул изящно развернулся и рубанул по палусу, представив себе лицо купца, исказившееся в болезненной гримасе после удара меча.
- Хорошо!
Его наставник, в прошлом воин-наемник, родом из Ливии, попал в плен к римлянам пятнадцать лет назад. Военная выучка помогла ему прожить намного дольше, чем удавалось большинству. В конце концов ливиец заслужил свободу, но остался в Большой школе. Услышав рассказ о последнем бое Котты, Ромул проникся к нему глубочайшим благоговением. Он одолел тогда шестерых, если не больше, противников, продемонстрировав чудеса отваги и выносливости. Диктатор Марий был настолько восхищен увиденным, что тут же провозгласил отважного секутора свободным.
Котта, человек среднего роста, несмотря на то что ему было сорок с лишним лет, сохранил стройность и ловкость. Левая рука у него плохо двигалась с того самого дня, когда он завоевал рудис, деревянный меч, означавший для гладиатора свободу. Его боялись и уважали почти все гладиаторы школы. Даже Мемор время от времени останавливался полюбоваться, как седовласый наставник занимается со своими учениками.
- Ты мне понравился, еще когда тебя клеймили, - сказал Котта. - Большинство визжат под железом, как поросята.
Ромул покосился на красную неровную отметку на своем правом плече. Буквы "LM" удостоверяли, что он является собственностью Большой школы (Ludus Magnus). Боль от прикосновения раскаленного докрасна металла была невыносимой, но ему каким-то образом удалось заставить себя не издать ни звука, невзирая даже на ужасный запах горелой плоти. Как и принесенная перед тем клятва повиновения, эта процедура служила серьезным испытанием на смелость.
- Что-то мне подсказывает, что тебя стоит взять, - одобрительно сказал старый гладиатор. - Что ты можешь оказаться получше обычного отребья.
Ромулу очень повезло, что его выбрал Котта, что его обучали на тяжело вооруженного секутора. Так у него было гораздо больше шансов выжить, чем у жалкого ретиария, кем, вероятнее всего, и должен был стать тринадцатилетний мальчик. Тех, кто попадал в школу, распределяли по разным классам в зависимости от роста, силы и умения обращаться с оружием. В Ромуле мало кто стал бы искать скрытые достоинства. Чтобы подготовить гладиатора, способного выйти на арену и сражаться, требуется несколько месяцев. Он пробормотал короткую молитву Юпитеру, пообещав ему совершить подношение позже, когда вернется в свою каморку.
- Мемор хочет, чтобы через месяц ты был готов. Будет хорошая возможность поупражняться таким вот образом. - Котта ткнул пальцем в сторону группы ретиариев, занимавшихся в дальнем углу двора. - Он, скорее всего, выпустит тебя против рыбака. Причем не новичка. - Наставник подмигнул. - Так было бы слишком просто. Толпу куда больше увлечет схватка новичка-секутора с хитрым старым ретиарием.
Ромул с удвоенной энергией набросился на палус, каждым ударом выбивая из него щепки. Он замечал, что самоучка-ливиец проводит с ним больше времени, чем с любым другим новичком. Почувствовав в Ромуле тягу к знаниям, Котта стал регулярно давать ему уроки военной тактики. У Ромула становилось гораздо легче на душе, когда он узнавал подробности славных битв, например при Каннах, где Ганнибал уничтожил восемь римских легионов, или при Фермопилах, где триста спартанцев остановили миллионную армию персов. Рассказывал Котта и о событиях недавних времен, о фантастических победах, которые одержал Цезарь над галльскими племенами. Ромул теперь понимал основы военного дела и знал, каким образом великим полководцам удавалось побеждать многократно превосходившего их врага. Хотя его тело было прочно заключено в стенах школы, мысль, поощряемая уроками Котты, странствовала далеко за ее пределами. Теперь он куда сильнее, чем прежде, стремился к свободе.
- Я буду готов, господин Котта, - пробормотал он. - Клянусь тебе.
Старый гладиатор усмехнулся и зашагал дальше, отдавая на ходу приказания другим своим ученикам.
За пять месяцев напряженных тренировок тело Ромула обрело силу, стало мускулистым. Черные волосы отросли, теперь их удерживал тонкий ремешок, оставляя открытым загорелое лицо. Мальчик превратился в красивого юного мужчину. Ростом он уже почти догнал большинство других гладиаторов и был очень быстр, хотя боевого опыта еще не имел.
Когда Котта наконец позволил ему остановиться, Ромулу казалось, что руки у него вот-вот отвалятся. Он устало уронил щит и побрел к выходу с тренировочной площадки.
По трем сторонам квадратного строения размещались крохотные каморки, где спали бойцы, и жилища наставников, а в четвертой стороне располагались бани, кухни, мертвецкая и оружейная. На втором этаже помещались конторы, лечебница и роскошные апартаменты Мемора. В покоях ланисты мало кто бывал, кроме проституток и богатых посетителей.
Лишь дюжина шагов отделяла арену от крохотной комнатушки, которую Ромул делил с тремя другими гладиаторами. Там помещались лишь кровати и алтарь для поклонения богам. Секст, низкорослый, крепкий неразговорчивый испанец, оказался очень дружелюбным. Лентул, гот с двухлетним боевым опытом, был еще довольно молод. Третьим был Гай, широкоплечий ретиарий, не отличавшийся большим умом; его наивность служила основным предметом разговоров в комнате.
К счастью, соседи Ромула не испытывали влечения к молодым мужчинам, и он со дня своего появления в школе мог спать спокойно. Но по взглядам, которые кидал на него кое-кто из гладиаторов, Ромул понимал, что при подходящем случае они попытаются его изнасиловать. Уже несколько раз ему чудом удавалось избежать подобной участи. Он внимательно следил за тем, чтобы не оказаться в одиночестве в отхожем месте, и всегда носил на поясе острый кинжал. Мемор не разрешал держать в комнатах мечи и другое серьезное оружие, но против ножей не возражал. Ланисту охраняли лучники, и ножи не представляли для него опасности.
По стенам полутемной кельи стекали струйки воды. Спать у стены означало проснуться на сырой постели. Ромул поселился здесь последним, и потому худшее место досталось ему. Он сносил свое положение без жалоб, понимая, что это тоже является частью ритуала причисления к "своим". Каждое утро он неизменно выволакивал тюфяк сушиться на солнце, не обращая внимания на смех окружающих. Каждый вечер он заносил тюфяк обратно.
Ромул поднял тяжелый тюк, лежавший возле двери, немного постоял. Затем глубоко вздохнул и вошел.
- Ну и неженка же ты, малый!
- Привык, поди, к хорошей жизни!
Ромул покраснел. В этом подшучивании была некоторая доля истины. Жизнь в лудус была куда тяжелее, чем в доме Гемелла. Он кинул свою постель на грубый дощатый топчан.
- Погоди, вот зима придет, - бросил с усмешкой Лентул. - Вот тогда почувствуешь, что это и впрямь поганый угол!
Ромул недолюбливал коренастого молодого гота, который постоянно искал повод задеть его. И сейчас, раздосадованный этим замечанием, он вдруг принял боевую стойку.
- Может, к тому времени я уже займу твое место.
Гай настороженно приоткрыл глаза.
- И как же ты рассчитываешь его получить? - усмехнулся Лентул. - Зарубишь меня мечом?
Ретиарий хихикнул.
Лентул вновь улегся на свой тюфяк и принялся ковырять щепкой в гнилых зубах.
Ромул стиснул рукоять кинжала.
- Я преподам тебе урок, - медленно произнес он.
Гот напрягся и опустил руку на пол. Звякнуло железо, и в руке у него оказался гладиус, который он прятал под кроватью.
Ромул почувствовал прилив возбуждения и страха.
"Лучше драться во дворе, а не в этой клетушке, где шагу не ступить".
И чтобы у него был не только ножик или деревянный меч. Выданный ему настоящий меч хранился под замком в оружейной вместе с прочим оружием. Всего тридцать шагов, а расстояние непреодолимо. Пожалуй, он ошибся. Стоило сдержаться и не отвечать.
Лентул начал приподниматься, взмахнул мечом…
- Успокойся, Лентул, - произнес знакомый голос. - Мы все устали и жрать хотим.
Ромул скосил на Секста благодарный взгляд.
Низкорослого испанца-скиссора в школе гладиаторов побаивались очень многие. Он не знал равных в обращении с боевым топором, а его боевой специальностью было расправляться с ранеными и слабыми.
Лентул был не настолько уверен в себе, чтобы вступать в конфликт с Секстом, и потому промолчал. Но столкновение с невзлюбившим его готом неизбежно ждало Ромула. И нельзя надеяться, что скиссор в следующий раз окажется рядом и поможет разрядить ситуацию. Рано или поздно ему придется драться с Лентулом. Эта мысль одновременно и восхищала, и ужасала Ромула. Он был на пять, а то и шесть лет моложе и ниже ростом, чем секутор, проведший уже с полдюжины боев без единой раны, что характеризовало гладиатора очень хорошо.
Громко прозвенел гонг, призывавший на обед.
Секст улыбнулся и встал:
- Есть пора!
Лентул сделал выпад рукой, словно колол мечом; это движение не укрылось от Ромула.
Оба смотрели друг на друга, и ни один не желал отвести взгляд.
- Есть пора, - повторил скиссор.
Ромул взял миску и вышел перед Секстом, оставив его между собой и Лентулом. В следующий раз надо быть осторожнее. В желудке громко заурчало, и он выкинул случившееся из головы.