– Что с тобой, Поль? – обратился к юному буру Сорвиголова. – Очнись, старина! Скоро будет изрядная потасовка.
Юноша вздрогнул и окинул друга взглядом, полным грусти.
– Да, похоже, что изрядная, – ответил он. – И, кажется, последняя.
– Ты что имеешь в виду? – удивился Сорвиголова.
– Последняя – по крайней мере, для меня, – мрачно произнес Поль.
– Ты в своем уме?! – возмутился командир Молокососов.
– Предчувствие, – коротко произнес Поль и пояснил: – В глубине души я ясно чувствую: близок мой конец. Никогда больше я не увижу родных, и не придется мне порадоваться нашей победе…
– Не говори так, прошу тебя! – резко прервал Сорвиголова. – Все это вздор. Ты что – веришь в предчувствия?
– И все же я точно знаю: меня убьют, – печально проговорил подросток. – Пока был жив хоть один из убийц моего отца, я и не думал об этом. А теперь все кончено, говорю тебе.
– Чепуха! – воскликнул Сорвиголова.
– Да ведь я и не страшусь смерти, потому что давно привык к ней. А жалею только о том, что после моей смерти отряд недосчитается одного ствола, – сказал Поль и добавил с наивной гордостью: – И, думаю, совсем неплохого…
Фанфан, чтобы смягчить тягостное впечатление от этого разговора, попробовал перевести все в шутку, но его остро́ты на сей раз не имели успеха. Поль взглянул на него с такой грустью, что у Фанфана заныло сердце.
Отряд Сорвиголовы тем временем продолжал двигаться на север – Молокососы спешили предупредить генерала Бота о ситуации на равнине. Вскоре вдали завиднелись силуэты всадников, растянувшихся цепочкой вдоль хребта длинной возвышенности. Это были конные патрули буров. Заметив Молокососов, они сомкнулись и помчались доложить о возвращении разведчиков.
Положение буров становилось день ото дня все более сложным. И хотя они еще ни разу не потерпели поражения в открытом бою, но вынуждены были все время отступать под натиском превосходящих сил противника. А результат получался таким же, как если бы они проиграли десяток сражений: буры шаг за шагом теряли свою территорию.
Генерала Бота охватывало отчаяние от одной мысли о том, что ему придется оставить врагу Оранжевую республику и позволить англичанам вторгнуться в Трансвааль. О, как ему хотелось любой ценой избежать отступления, которого требовали от него обстоятельства! Он все еще надеялся, что удастся избежать такого фатального исхода, но то, что сообщил ему командир Молокососов, лишило замечательного полководца последних иллюзий.
Английская армия надвигалась неотвратимо, как морской прилив. Надо было уходить за реку, в Трансвааль. И немедленно! С болью в сердце он отдал приказ обозам направиться к броду и начать переправу. Но по стечению обстоятельств, как раз в это время в верховьях Вааля прошли дожди, и река вышла из берегов. За несколько часов уровень воды поднялся настолько, что брод стал почти непреодолимым.
Медленно вступили в пенящийся поток первые вереницы повозок. Огромные быки все глубже уходили в воду. Их ноздри раздувались от напряжения, а из бурлящих волн цвета охры виднелись только их мощные рога да лоснящиеся морды. Посреди реки могучие животные попали в водоворот и потеряли почву под ногами. Погонщики пришли в замешательство. Еще мгновение – вереница фургонов и повозок распадется и ее подхватит течение.
У тех, кто наблюдал за переправой с берега, вырвался крик отчаяния. Многие считали обоз окончательно погибшим, но тревога оказалась напрасной. Головные быки снова почувствовали под копытами твердую опору, выровняли шаг и потянули с еще большей силой, чем прежде.
Переправа через Вааль оказалась возможной, но эта операция, нелегкая и в самых благоприятных условиях, теперь, из-за наводнения, грозила отнять уйму времени. А враг продолжал приближаться, и, чтобы обеспечить переправу основных сил буров, необходимо было задержать движение английской армии, уплатив за это сотнями жизней самых испытанных и отважных бойцов.
Генерал взглянул на Молокососов, пони которых еще не остыли от бешеной скачки.
– Капитан Сорвиголова, – тщетно пытаясь скрыть волнение, проговорил генерал, – сейчас мне больше всего нужны люди, готовые на все… Те, кто готов сражаться до последней капли крови, до последнего вздоха…
– Если я верно вас понял, генерал, – мгновенно откликнулся Жан, – вы рассчитываете на меня. Сколько людей вы готовы отдать под мое командование?
– Друг мой! – Бота был явно тронут. – Вы и без того много сделали для нашей родины, и все-таки я вынужден снова просить вас…
– Приказывайте! Я готов.
– Видите позицию выше главного брода по течению?
– Да, генерал. Отличная позиция. Вполне подходит для обороны.
– Я дам вам пятьсот человек. Продержитесь часа два?
– Достаточно будет двухсот и по полтысячи патронов на каждую винтовку.
– Превосходно! Благодарю вас, капитан, от всего сердца!
По-братски обняв Жана, молодой генерал сказал:
– Прощайте! Подберите себе две сотни надежных бойцов и спасите нашу армию…
Сорвиголова тотчас объявил, что нуждается в добровольцах, желающих присоединиться к его отряду, насчитывавшему сорок Молокососов, и через четверть часа откликнулись больше тысячи человек. Буры верили в него и пошли бы за ним хоть в пекло. Жан быстро отобрал нужных ему людей, выстроил их, получил патроны и приказал бойцам наполнить фляги.
Через десять минут боевой арьергард армии генерала Бота уже располагался на позиции, которая господствовала одновременно над переправой и над велдом и представляла собой нечто вроде извилистого прохода среди скал, достигавшего в ширину около шестидесяти метров. Неприступная с флангов, она была полностью открыта со стороны равнины.
По правилам военного искусства, следовало бы возвести земляные укрепления, чтобы затруднить доступ противнику к проходу, но для этого не было ни времени, ни саперного инструмента. И все же Сорвиголова нашел способ укрыть стрелков, оборонявших подступы к переправе. Он снова использовал динамит. Перед самой горловиной прохода, больше походившего здесь на ущелье, были заложены пятьдесят динамитных шашек. Треть бойцов заняли правый, еще треть – левый фланг позиции. Остальные должны были оборонять подступы со стороны равнины.
Ждать пришлось недолго – вскоре на равнине показался авангард английской колонны – несколько отрядов улан и драгун, мчавшихся во весь опор.
Буры, засевшие среди скал, устроили им достойную встречу, которая заметно охладила пыл врага. До тридцати всадников вместе с конями остались на поле битвы. Начало было неплохое и позволило защитникам выиграть несколько минут.
Внезапно дрогнула земля, взвились густые облака дыма, красного песка и камней. Взрывы следовали один за другим, и под их действием в считанные секунды между проходом в скалах и равниной образовалась траншея, представлявшая собой цепочку углублений с брустверами из выброшенных взрывами камней и земли. Они вполне могли служить укрытием для тех, кто решил стоять насмерть.
Сорвиголова с отрядом в шестьдесят стрелков, среди которых были Фанфан, Поль Поттер, доктор Тромп, переводчик Папаша, Элиас, Йоахим и остальные Молокососы, поспешили занять эту линию обороны. Они тесно прижались к земле, словно вросли в нее, выставив наружу лишь стволы своих маузеров.
Командующий английским авангардом решил одним ударом захватить позицию, защищаемую явно малочисленным отрядом. Сигнальщики англичан протрубили атаку, грянуло солдатское "урра!", на позицию лавиной помчались драгуны.
– Огонь залпом! – скомандовал Сорвиголова, когда всадники оказались на расстоянии четырехсот метров.
В одно и то же мгновение справа, слева и в центре линии обороны раздался слитный сухой треск выстрелов. Секунда затишья – и новый залп.
Действие огня буров было ужасающим. На земле корчились в предсмертных судорогах и катались от боли десятки сраженных на полном скаку людей и коней.
– Вперед, вперед! – командовали английские офицеры.
Оглушительно ревели горны, солдаты истошно орали, подбадривая себя криком.
– Беглый огонь! – приказал Сорвиголова.
Ошеломляющая по плотности и меткости пальба в считанные секунды уложила на сухую землю велда половину вражеского полка.
Подход к ущелью был завален телами убитых и раненых, трупами лошадей. Трудно представить, чтобы какая-то горстка смельчаков могла произвести столь разительное опустошение во вражеских боевых порядках. Однако поредевший, потерявший строй и обагренный кровью драгунский полк все же достиг полосы укреплений, где скрывались Молокососы.
Бешено храпящие кони топтали их, в них палили с седел кавалеристы, но они не дрогнули и не отступили ни на шаг. Выстрелами в упор они продолжали укладывать передние ряды неприятеля, в то время как перекрестный огонь буров, засевших на флангах, косил задних.
И все-таки одному кавалерийскому взводу удалось ворваться в проход между скалами. Десятка два чудом уцелевших всадников под командой молодого офицера на великолепном коне пронеслись сквозь строй засевших в окопах Молокососов.
Однако англичане сразу же оказались отрезанными от своих, а Сорвиголова и Поль Поттер одновременно узнали в их командире молодого лейтенанта, чей облик врезался им в память.
– Патрик Леннокс! – воскликнул Жан.
– Сын убийцы! – угрюмо проворчал Поль.
Грянули выстрелы, и взвод, точно скошенный, повалился на землю. Конь Патрика был убит наповал.
Молодой офицер повернулся лицом к неприятелю и заметил Поля, который целился в него с расстояния десяти шагов. С молниеносной быстротой лейтенант выхватил револьвер и выстрелил в Поля в ту же секунду, когда и тот спустил курок.
Два выстрела слились в один.
Уронив маузер, Поль прижал руку к груди.
– Я умираю… – прошептал он. – Разве я не говорил…
В то же мгновение захрипел и покачнулся Патрик Леннокс. В глазах обоих смертельно раненных юношей вспыхнуло пламя ненависти. Даже в эту минуту они стремились сойтись в последней схватке.
Сквозь пелену порохового дыма и огня Сорвиголова заметил, что происходит, но, поглощенный перестрелкой, не мог встать между врагами, непримиримыми даже на пороге смерти.
С губ юношей, покрытых розовой пеной, срывались проклятья, алая кровь заливала грудь, но они нашли в себе силы сблизиться и вцепиться в горло врагу, чтобы отнять у него и без того ничтожный остаток жизни. Потеряв равновесие, оба упали, но все равно продолжали кататься по земле, не разжимая рук. Этих двух умирающих молодых людей разделяла бездна беспощадной и кровавой ненависти, которую вырыла и углубила несправедливая война между двумя народами.
В конце концов схватка отняла у них последние силы, и оба – бур и англичанин – упали на твердую землю велда мертвыми.
В сражении между тем наступило короткое затишье. Потери буров были невелики, но для небольшого отряда и это было чувствительным уроном. Что касается англичан, то все подступы к проходу были усеяны их мертвыми телами. Пораженный этим, командир британского авангарда решил отказаться от лобовой атаки позиций отряда Сорвиголовы. Вместо этого англичане начали выдвигать вперед две артиллерийские батареи и отправили пару эскадронов кавалерии в обход флангов бурской позиции, чтобы попытаться взять ее с тыла. На все эти маневры требовалось время, чего и добивался Сорвиголова
Миновал час. Оставалось продержаться каких-то шестьдесят минут, чтобы армия генерала Бота оказалась в безопасности. Но сумеют ли они продержаться?
Фанфан, лежавший в окопе между командиром и доктором, услышал последние возгласы и шум борьбы Поля Поттера и Патрика Леннокса. Обернувшись снова, он увидел их мертвые тела.
– Боже!.. Наш Поль погиб! – вырвалось у него.
Фанфан рванулся было к своему другу, но Сорвиголова, и сам едва скрывавший свои чувства, сурово одернул его:
– Назад! Не имеешь права впустую рисковать жизнью. И спешить некуда – минутой раньше, минутой позже наступит и наш черед…
Жан был прав: после короткого затишья битва вспыхнула с еще большим ожесточением. Теперь английский генерал готов был принести в жертву любое количество своих солдат, лишь бы сломить сопротивление этой горсточки смельчаков, мешавших ему атаковать армию генерала Бота.
Пушки вели по позиции буров беглый огонь картечью, стрелки поливали ее свинцом, и время от времени то тут, то там падали сраженные бойцы Сорвиголовы. Гибли люди, таяли и запасы патронов, которые в такой обстановке расходовались с угрожающей быстротой.
Двести человек против целой армии! Но так было лишь в самом начале этого героического противостояния. А теперь? Сколько же все-таки их осталось? Шестьдесят? Пятьдесят? Сорок?
Сорвиголова не знал.
Его бойцы уже не видели и не слышали друг друга, они помышляли только о том, чтобы как можно теснее прижаться к земле под свинцовым и стальным ураганом, бушевавшим над ними, и все-таки изловчиться ответить огнем на огонь, уже почти не целясь. Да в этом и не было нужды: на позицию надвигалась сплошная масса людей и коней, снова ринувшихся на приступ.
Примчался вестовой генерала Бота. Раненный в плечо, весь в поту и крови, он упал рядом с командиром Молокососов.
– Что слышно? – спросил Жан. – Как идет переправа?
– Плохо. Огромные трудности. Сильно мешает подъем воды… Генерал просит продержаться еще хоть четверть часа…
– Продержимся!
Молокососы усилили огонь. Они опустошали свои патронташи, расходуя остатки боеприпасов.
Англичане сосредоточили огонь на траншее, в которой скрывались последние защитники ущелья. Пули буквально перепахивали каждый клочок земли, нащупывая зарывшихся в нее бойцов. Спешившиеся драгуны приближались ползком, медленно и осторожно, и каждая минута казалась вечностью…
Горстка отважных продолжала таять – теперь вместе с командиром осталось всего двадцать стрелков. Рядом с Жаном затих убитый наповал переводчик Папаша. Еще одна пуля угодила в переносицу доктору Тромпу – он умер мгновенно, даже не вскрикнув.
И наконец наступил момент, когда Сорвиголова, Фанфан и все остальные, кто еще оставался в живых, израненные, покрытые запекшейся кровью и пылью, поднялись в своих окопах и выпрямились во весь рост. Десять последних бойцов – и десять последних патронов.
– Сдавайтесь! Сдавайтесь!.. – кричали англичане.
Вместо ответа Фанфан принялся насвистывать марш Молокососов, а Сорвиголова в последний раз скомандовал:
– Огонь!
Грянул нестройный залп, а затем несколько звонких голосов прокричали:
– Да здравствует свобода!..
С английской стороны ударили сотни винтовок, и эхо в скалах подхватило звук выстрелов.
Проход к броду через реку Вааль был свободен – его больше некому было защищать. Эскадрон Молокососов перестал существовать, но его жертва не пропала даром: армия генерала Бота была спасена.
Авангард британской армии вступил на позиции защитников прохода с опаской. Солдаты двигались осторожно, то и дело озираясь по сторонам. Впереди, ведя в поводу коней, двигались драгуны. За ними следовал отряд конных волонтеров-канадцев под командованием капитана, печально взиравшего на следы кровавого побоища в ущелье.
Внезапно при виде двух тел в груде мертвецов у него вырвался горестный вскрик:
– Сорвиголова!.. Маленький Жан!.. Праведный Боже!..
То был добрейший канадец Франсуа Жюно, которого превратности войны снова свели с его юным другом. Наклонившись, он приподнял тело Жана и заглянул ему в лицо. Остекленевшие глаза, синие губы, мертвенная бледность… У добряка-канадца замерло сердце.
– Ну уж нет, – пробормотал он, – маленький Жан не погиб, не может этого быть! А его товарищ?
Осмотрев Фанфана, канадец убедился, что тот еще дышит.
– Надо все-таки попробовать…
С этими словами капитан Жюно вскинул Жана себе на плечи.
– Бери другого и следуй за мной, – приказал он одному из своих волонтеров.
Тот легко поднял невесомое тело Фанфана, и оба зашагали в сторону от прохода, где юношей неминуемо раздавили бы копыта коней и колеса орудий.
Выйдя из ущелья, канадцы уложили Молокососов у подножия скал и стали осматриваться – не видно ли где санитарной повозки.
Ждать пришлось недолго. Вскоре неподалеку появился всадник с повязкой с красным крестом на рукаве.
– Доктор Дуглас! – вскричал, завидев его, капитан Жюно. – Вы?.. Какая удача!
– Капитан Жюно! Чем могу служить, друг мой?
– На вас вся надежда… Умоляю, ради нашей дружбы!.. – продолжал Жюно.
– Да говорите же, в чем дело, дорогой капитан!
– Видите этого молодого человека? Это Сорвиголова, командир знаменитых Молокососов. Второй юноша – его лейтенант, Фанфан.
– Дети, сущие дети… – сокрушенно проговорил доктор.
– Да. И герои притом. Но дело вот в чем, доктор: Сорвиголова – француз. Я познакомился с ним в Канаде и полюбил этого мальчика, как сына. И у меня сердце разрывается, стоит мне только подумать, что он умрет.
– Но ведь бедный мальчик, кажется, уже скончался, – усомнился доктор. – А впрочем, сейчас посмотрим…
Доктор прильнул ухом к груди Жана.
– Черт побери, да он жив!.. Сердце бьется. Правда, слабо, очень слабо…
– Жив?! – не помня себя от восторга, вскричал Жюно. – Какое счастье!
– Погодите радоваться, капитан, его жизнь висит на волоске.
– О нет, дорогой доктор, он выкарабкается, я знаю! Жан не из тех, кто сдается. Да и ваше искусство уже совершило немало чудес…
– Будьте спокойны – я сделаю все, чтобы вернуть этих мальчиков к жизни!
– Благодарю вас, доктор, от всей души! Таких услуг порядочные люди не забывают вовек…