"Вот гад, - подумал Тимоха. - Будто бы не ты меня в темницу-то отправил".
- Здравствуй, Иван Васильич, - ласково поприветствовал друга Конюхов, не забыв его нового имени. - Как ты, господин мой? Все ли в порядке?
Костка выглядел так, будто сам сидел в темнице не меньше месяца, - всколоченный, словно леший и мятый, будто старая кожа, да еще и весь в клочках липкой паутины…
- Весь подвал-то выпил или нет? - усмехнулся Тимофей.
- Ну разве за один присест такой погреб выпьешь! - вздохнул Костка. - Тут, господин наместник, постараться нужно.
- Панове, - нетерпеливо вмешался пан Юзеф, - давайте ближе к делу перейдем. Итак, пан Конюшевский, вы считаете, что девка была убита кем-то другим, а не вашим паном?
- Истинно так, - кротко согласился Конюхов, осеняя себя крестным знамением.
- Пан Станислав приказал, чтобы вы провели нужное расследование, а потом ему доложили о результатах.
- Как будет угодно ясновельможному пану, - кивнул Константин, - весь сыск проведем в лучшем виде. Только вот… - замялся он.
- Что только, пан Конюшевский? - нахмурился Юзеф.
- Только винца ему поднести треба, - догадался Тимоха и посоветовал: - Но лучше бы пока не наливать.
- Пан Станислав тоже так считает, - покрутил ус шляхтич, - хотя запрета на вино он не отдавал. Это ваш шляхтич, пан Каразейский, вам и решать…
- Пока не докажет, что это не я Витусю убил, не наливать! - отрезал Акундинов, за что и удостоился Косткиного слезливо-печального взгляда, в котором прямо-таки читалось: "За что?!"
Но жалостливый взгляд не подействовал ни на пана, ни на Тимоху, поэтому, вздохнув, как будто его на каторгу отправляют, Костка принялся за дело.
- Юрасик, - повернулся он к холопу. - Постель не меняли? - Хлоп, который не успел уйти и стоял теперь как вкопанный, только кивнул, боясь сказать что-нибудь не то: - Вот, стало быть, ежели девка была тут убита, то сколько бы крови-то на постель-то натекло? Как думаешь, пан Юзеф?
- Много, - коротко ответил понятливый пан.
- А тут? - откинул в сторону Конюхов простыню и одеяло. - Только-только испачкано. Так кровь-то куда делась?
- Ну, может, в одежду впиталась, - предположил пан, но вспомнил: - Хотя она же в одной рубахе была… Юрась, девку-то в чем схоронили?
- Не знаю, пан Юзеф, - пролепетал холоп. - Батька с маткой ее забрали. А из замка отвозили, так девки ее рядном прикрыли, потому как в одной рубахе она была.
- Девок этих - сюда, - негромко распорядился маршалок. - И побыстрее!
Холоп выскочил за дверь, а пан Юзеф в ожидании нетерпеливо стал расхаживать по комнате, напевая под нос какой-то бодрый мотивчик. Ждать пришлось долго. Юзеф, который не привык, чтобы хлопы медлили (да и неизвестно, кого слуги боялись больше - самого пана или его управляющего), не выдержал:
- Юрасика, быдлика, на конюшню отправлю!
- Думаю, пан Юзеф, что он сейчас далеко, - меланхолично отозвался Костка, грустно сидевший на постели.
- Почему это? - почти в один голос спросили шляхтич и Тимофей.
- Так думаю, что девку-то он убил. Вы, панове дорогие, на харю-то его смотрели? - привстал Конюхов с места. - Особенно когда вы, пан Юзеф, девок приказали вести.
- И что? - пожал плечами пан. - Ну, испугался хлоп. Может, сидит сейчас в нужнике да исходит от страха…
- А то, что вот еще что. Вечером, накануне того самого дня, когда девку-то убитую нашли, пан Забельский, с коим мы вина французские пробовали, сказал, что москаль девку зарезал. Я спьяну-то и значения сему делу не придал. А потом, как протрезвел, так и спросил у пана кравчего: откуда, мол, слышал-то? А он ответствовал, что Юрасик, гайдук пана Мехловского, что к москалю приставлен, слугам о том сказал. Стало быть, откуда холоп знал о смерти, если тело нашли только утром? И где пан Каразейский весь день этот и вечер был?
- М-да, - повесил усы пан Юзеф. - Так и мне же, скотина, сказал, что сам видел, как пан Иван девку зарезал. Что вроде как повздорили они из-за чего-то… А ведь я ему еще помалкивать велел…
- Что же вы, пан Юзеф, хлопу поверили, а мне нет? - укоризненно спросил Акундинов.
- Так ведь, пан Иоанн, тут такое дело, что верить никому нельзя, - не стал оправдываться Юзеф. - Все-таки смерть. Хлопу-то какой резон врать? Ваше слово, оно повесомей будет, но все же… Мужичка эта - собственность пана. И здесь пан в своем праве. А пан Станислав повелел бы розыск провести. Мы бы его сразу и учинили, только ясновельможному пану пришлось в Краков отлучиться, к королю. И будьте уверены, пан Иоанн, и на одежду бы внимание обратили, и на нож. А я сердечно прошу прощения, пан Каразейский, что вам пришлось в темнице сидеть. И если вы таите на меня обиду, то я готов дать вам удовлетворение с любым оружием и где угодно.
- Обиду я не таю, - уклончиво ответил Тимофей. - Ну а об удовлетворении - пусть пан Мехловский рассудит. Вы - его дворянин, а я - гость. И мне, как гостю, ссоры с его шляхтой затевать негоже. Да и дело-то еще не закончено… Юрась сбежал, а девок… Где их теперь искать? Девки-то эти могли рассказать кой о чем. И о том, где Витуся одежду свою оставила, и с кем она была перед смертью… Вот, ищи теперь.
- Вона! - пренебрежительно изрек Юзеф. - Ничего, панове, от меня еще ни один хлоп не уходил. А девок сейчас всех из замка построим да расспросим. Надо будет - раком поставим…
Пан Юзеф стремительно вышел из комнаты. Тимоха, оставшись наедине с другом, подошел к нему и крепко обнял.
- Эх, что бы я без тебя делал, - вздохнул он.
- Что бы, что бы, - ухмыльнулся тот уголком рта. - Вечно ты куда-нибудь влипаешь. А я ведь вначале-то и сам решил, что ты эту девку-то порешил. Потом подумал да народец поспрашивал, тогда-то и понял - не ты.
- Ну, спасибо! - саркастически сказал Акундинов. - Хорошо же ты обо мне думаешь.
- Так ведь, Тимоша, как есть, так и думаю, - посмотрел Костка в глаза друга, без слов напоминая ему о прежних делах…
Смотрел Конюхов так кротко, что Тимофею вдруг захотелось дать ему в морду… Но, пересилив себя, парень опустил глаза и пробормотал:
- Нам бы сейчас с тобой да по чарочке…
- Так за чем дело-то встало? - оживился Костка. - Ты же у нас еще в арестантах числишься. Я сейчас к эконому схожу да и возьму чего-нибудь для тебя. Я что, разве уже не твой секретарь?
Конюхов, когда дело касалось выпивки, бывал очень находчив. Причем Акундинов снова удивился тому, как его друг-товарищ умеет приспосабливаться к обстоятельствам. Поэтому не прошло и десяти минут, как он явился вместе с Янко, который волок свою неразлучную корзину.
- Рад за вас, пан Иоанн, - лучился добротой парень, вытаскивая яства и вино. - Да и мне теперь веселее будет.
- А тебе-то чего? - удивился Акундинов. - Какая корысть?
Что это за слово "корысть", произнесенное по-русски, Янко не понял, но по вопросительной интонации смысл угадал верно.
- А выгода мне, пан Иоанн, что можно будет по коридору ходить, чтобы еду вам прямо в комнату носить. Вы ж у нас пока в арестантах числитесь. А где бы арестант ни был: в темнице ли, в покоях ли, - кормить да приглядывать я обязан…
- Ишь ты, - опять удивился Тимофей мудреным правилам жизни в замке. - Почему ты решил, что я в арестантах?
- Так сабли-то при вас нет, - просто объяснил Янко. - Ну а шляхтич без сабли и не шляхтич вовсе…
- Так и я без сабли, - обиженно произнес Костка. - А я что - не шляхтич, что ли?
- Ну, так вы секретарь. А секретарь - он по бумажной части. Так же, как пан ксендз - святой отец, что в костеле нашем служит.
- Ладно, оставь добро свое да ступай, - хмуро сказал "шляхтич" Конюхов. - Мы уж тут сами как-нибудь…
- Как угодно, - поклонился Янко и вышел.
Костка и Тимоха уже давненько не сиживали так вот вместе. И неизвестно было, когда им еще раз это удастся.
- Ну, шляхтич, - усмехнулся Тимофей, поднимая чарку. - Выпьем!
- Выпьем, пан шляхтич, - в тон ему ответил Конюхов, опрокидывая свою порцию.
- Тоскливо мне тут, - признался Тимофей. - Скучно.
- А тебе какое веселье нужно? - удивился Конюхов, торопливо наливая по новой. - Живы, в тепле. Девки под боком, вина - залейся. Чего еще-то?
- Эх, Костка, Костка, - укоризненно произнес Тимофей. - Тебе лишь бы водку жрать.
- Ну и что? - хмыкнул приятель. - Тебе что, жалко, что ли? Или ты водку не пьешь?
- К королю надо ехать.
- На хрена? - едва не подавился Костка. - Кто тебя к королю-то пустит? А пустят, так о чем ты с ним толковать-то будешь? Ты что, еще не уразумел, что у короля-то здешнего власти не боле, чем у пана Мехловского, а может, и того меньше. А есть еще Потоцкие, Вишневецкие, Сенявские, Конецепольские, которые побогаче нашего пана будут.
- Да и пан-то наш, пока любы мы ему, так и играется, ровно дите с игрушкой. А коли надоедим, что тогда? А король польский - власть!
- Тимоша, да паны польские своего короля ровно бычка на веревочке водят. Что шляхта на сейме скажет, то король и сделает. Ежели, скажем, на Руси бы такое было, так давно бы царство-государство на клочки бы разорвали. Да и старые-то люди да летописи старинные говорят, что было уже такое. Чуть Русь не просрали!
- Ладно, посмотрим, - не унимался Акундинов, которого слова друга не убедили. - Попрошу пана, чтобы к королю меня отправил.
…Аудиенция у его величества короля Польши, великого князя литовского и князя русского Владислава не доставила радости Тимофею. Король, озабоченный предстоящей войной с Турцией, на которую сейм не давал согласия, принял "Иоанна Каразейского, наместника Вологодского и Великопермского", весьма холодно. Он великодушно позволил облобызать свою королевскую руку, сдержанно выслушал сбивчивый рассказ о злоключениях молодого аристократа, но и только. Хорошо, что у Акундинова хватило ума не болтать о том, что он - сын царя Василия Шуйского. Владислав, отказавшийся от титула русского царя, к самозванцам относился крайне скверно.
- Ну а чего бы вы хотели, пан Иоанн? - усмехнулся пан Станислав, когда они возвращались в замок. - Чтобы король распахнул объятия или кошелек? Объятия-то, положим, он распахнет. А кошелек? В королевской казне даже мыши сдохли… А наш король посылает посольство во Францию… Может, вам лучше отправиться куда-нибудь в другое место и там поискать счастья?
1025 год от эры хиджра (1646 год от Рождества Христова).
Стамбул.
…Падишах Османской империи Ибрагим, властитель, на которого Тимофей возлагал большие надежды, даже не допустил его к себе. А как он мог допустить, если даже и не знал о существовании "наследника" покойного государя Василия Шуйского?
Обидно. А ведь Тимофей уже заготовил вирши, которые он хотел прочесть на приеме у падишаха Османской империи. Строки, может быть, и так себе, но какой же правитель останется равнодушным к лести?
Великий Ибрагим-султан
В руце сжимает ятаган.
Его боится всякий грек,
И серб, и русич, и узбек.Великий Ибрагим-султан,
Ты самый главный у осман.
Европа пред тобой лежит,
А Азия как лист дрожит.Зверями правит лев един,
А у людей ты - властелин!
Ты - царь царей, ты - падишах.
Врагам своим внушаешь страх.К твоим стопам я припадаю,
О помощи к тебе взываю!
Я об одном тебя молю -
Помочь несчастному царю!
Дальше, по мысли Акундинова, турецкий султан спросит: "Какую же помощь хочет мой брат - русский царь?". И вот тут-то Тимоха расскажет обо всех обидах, которые ему причинили. А на деле - дуля с маслом!
Великий визирь, коему "наследника" передали вместе с депешей от господаря Молдавии Василия Лупы, не спешил принимать решение. Что за человек Иоанн Каразейский, который, обмолвившись, вначале назвался Тимофеем… Будь он католик, двойное, а то и тройное имя никого бы не удивило (чем больше святых покровителей, тем лучше!), но у православных это не принято. Иван-Тимофей, правда, сумел объяснить, что был вынужден так долго скрывать свое истинное имя, что и сам стал забывать его. Правдоподобно. Но… Что-то смущало главного сановника великой империи.
Бумага, в которой царь Михаил давал во владение Иоанну Васильевичу Вологду и Пермь, выглядела убедительно. И как доложили визирю опытные люди, и печати, и подпись дьяка - подлинные. Но кто же, как не он, потративший полжизни на интриги, мог лучше знать, что любую грамоту можно подделать?
"Возможно, - размышлял визирь, - гяур и не лжет. Возможно, что он действительно сын покойного царя Василия Ивановича Шуйского. Только что это даст Блистательной Порте?"
Османская империя сейчас не имела ни сил, ни средств, чтобы начинать новую войну. Хлопот хватало с Польшей, Австрией и Трансильванией. Воевать с Россией, чтобы усадить на престол нового царя, - это даже и не смешно! До сих пор не отстроены крепостные стены Азова, разрушенные казаками, а из одиннадцати башен удалось восстановить только семь…
Господарь Молдавии скупо отписал, что "человек называет себя сыном бывшего русского царя Василия Шуйского и прибыл от короля Польши Владислава". Василий уверял, что Иоанн-Тимофей был нищ, а все его имущество сводилось к дорожной сумке да паре русских серебряных "чешуек", годных только для приваживания рыбы. Сам же "наследник" кричал, что господарь Молдавии обокрал его, отобрав все деньги, а главное - фамильную дамасскую саблю, которую в роду Шуйских передавали из рода в род.
Визирь опасался сразу отвергнуть пришельца… Вдруг после смерти Ибрагима новый правитель будет недоволен своим первым министром, который упустил возможность провести игру, имея на руках фигуру царя Иоанна Васильевича? Но надо было решить - останется ли фигура на доске всего лишь падати или сумеет пройти в хасти? Останется ли он Ивашкой (так по-русски?) или станет государем всея Руси Иваном V? И если ошибешься, то что же тогда? Отставка? Но отставка визиря, в отличие от прочих, влечет за собой не ссылку в Магриб или Бурсу, а шелковый шнурок, на котором положено самому же и удавиться…
Великий визирь размышлял. Как поступить? Василий Лупа, к которому нежданно-негаданно "свалился" очередной русский "царевич", не хотел ссориться ни со своим повелителем-султаном, ни с начинавшей усиливаться Россией. Пару лет назад в Молдавию заходил один такой самозванец, что называл себя сыном Дмитрия Иоанновича и уверял, что в Москве ему будут рады. В Москву его и отправили. Правда, привезли не целиком, а только кожу с головы. Для визиря было бы куда проще, если бы и этого прирезали где-нибудь в Яссах. Теперь же так просто отмахнуться от Иоанна нельзя. Интриганов и клеветников, толпящихся у трона больного падишаха, и разнообразных наследников хватает. А очередь желающих занять пост великого визиря тянется от Стамбула до Янины. Решив, что лучший судья в этом споре - время, визирь приказал отправить русского "царевича" в собственный сераль, препоручив его наблюдению старых слуг. Но так, чтобы не стеснять гостя.
Оказавшись в одиночестве, Тимофей скучал. В семалыке - мужской половине дворца - ему отвели несколько комнат. Сам первый министр - визирь приезжал домой редко и беседовать с русским не стремился. Слуги, выполнявшие обязанности соглядатаев и охраны, других языков, кроме турецкого, не знали. Был бы вместе с ним Конюхов, так было бы хоть с кем поговорить. За несколько лет скитаний бок о бок с другом Акундинов уже настолько привык, что старший и более опытный друг (когда трезв!) всегда поможет дельным советом! Но Костка, подхвативший лихоманку, остался в Варне. Жив ли он?
Кормили сносно. Конечно, по сравнению с изобилием пана Мехловского турки питались просто. Но после брынзы и кукурузных лепешек, коими полгода потчевали при дворе скуповатого молдавского господаря, плов с бараниной и бешбармак были весьма неплохими блюдами. Но все равно - привыкшему к людям Тимофею было тяжко. В гаремлык (женскую половину) его, понятное дело, не пускали…
Но все же, пожив с недельку, Тимофей обжился. А когда понял, что арестантом его никто не считает, то повеселел и принялся гулять по городу.
Стамбул был огромен. Можно было бродить целыми днями, угадывая среди домов и кварталов сохранившиеся развалины Ромейской империи. Рассматривая главную мечеть, бывшую двести лет назад храмом Святой Софии, Акундинов не испытал ни малейшего огорчения. Что ж, на месте турок он сделал бы то же самое!
Но памятники и храмы вызывали меньший интерес у Тимофея, чем рынки. В каждой из частей - махалл - Стамбула был свой "чарши" - рынок под крышей и множество торжищ - базаров. Соленый запах моря, смешанный со сладко-приторными запахами огромных рынков, суета и многоголосица создавали для столицы Турецкой империи ту неповторимость, которая отличала этот город от всех других столиц, где Тимофею довелось побывать. В нем не было неторопливой степенности Москвы, холодной надменности Кракова, бедности Ясс или пышной нелепицы Вены.
Тимоха с интересом наблюдал, как смуглолицые персы развязывали тюки со слежавшимися за долгую дорогу драгоценными коврами и мыли их в источнике под городской стеной, отчего узоры становились только ярче. Узкоглазые и желтолицые уроженцы "Чины" показывали звонкую фарфоровую посуду. Если покупатель хотел взять большую партию, но сомневался, то прямо на его глазах разбивалась любая чашка или плошка, и показывался гладкий излом. Но даже больше, чем фарфор, Акундинову приглянулся нежно льющийся шелк, который не пользовался у турок спросом, однако охотно разбирался купцами-христианами.
Индийские гости, которых выдавала ясность во взоре и тонкие, по сравнению с прочими восточными людьми, скулы, предлагали серебряные украшения - тончайшие цепочки, дутые перстни, серьги и браслеты по баснословно дешевой цене. "Эх, - вздохнул про себя Тимофей, - это бы добро да на Москву - озолотился бы!" Он представил, как скупает полпудика украшений и сбывает все это добро где-нибудь на Ордынке…
Немцы, англичане и французы, узнаваемые по европейскому кургузому платью, продавали стекло, оружие, вина, благовония.
Были тут и бородатые земляки, ходившие в Царьград из Твери, Нижнего Новгорода и Устюга Великого, не говоря уже о самой Москве.
Поначалу хотел было постоять и потолковать с народом, но передумал. Зачем? Ну, познакомишься, ну, водочки выпьешь, а дальше-то? Да еще, не приведи Господь, наткнешься на кого-нибудь из знакомцев…
Русичи торовато вели торговлю холстом и ворванью, воском и медом, костью морского зверя, рыбьим клеем, который высоко ценили здешние ювелиры.