Светало, и скоро в мастерскую должны были прийти Колины работники. Положение становилось щекотливым, так как трудно было бы объяснить рабочим присутствие в своей комнате двух мужиков, спящих мертвецким сном и храпящих во всю носоглотку. Коля плотнее прикрыл дверь в спальню и включил радио. Оно немного заглушило звуки храпа, но те все равно продолжали пробиваться сквозь музыку и новости, пойманные в эфире. Нечего было и думать о том, чтобы пускать сегодня работников в мастерскую. Придется найти им срочную работу на судах, стоящих в порту. Коля включил приемник на полную громкость и пошел готовить себе завтрак.
Из-за двери раздавалось мощное фортиссимо баховской фуги, исполняемое в унисон двумя кафедральными органами.
Только после полудня, когда солнце давно уже миновало точку зенита и начинало клониться к закату, рев за дверью стих. В Колиной квартире стало уютно и тихо, если не считать того, что вовсю орал радиоприемник, чередуя новости и музыку.
Первым проснулся фон Гетц. Сквозь сон, как будто издалека, до него донеслись два слова: паром "Лапландия". Он проснулся быстро, как будто вынырнул из удушливой и темной глубины на переливающуюся под солнцем поверхность теплого моря.
Паром "Лапландия". Это были чем-то знакомые слова. Фон Гетц мог поклясться, что уже где-то слышал их, причем совсем недавно. Он встряхнул головой, отгоняя сон.
В комнату вошел хозяин, вероятно, озадаченный внезапно наступившей тишиной.
- Скажите, Тиму, - обратился к нему фон Гетц. - Мне приснилось или я действительно слышал, как кто-то сказал сейчас о пароме "Лапландия"?
- А… - беспечно махнул рукой Коля. - Сейчас в новостях про него передавали. - Его вчера вечером потопили.
В мозгу фон Гетца будто вспыхнула яркая лампочка.
"Ну, конечно! - вспомнил он. - Это тот самый паром, на котором эсэсовцы собирались перевозить нас через пролив!"
- Как потопили?! - вырвалось у него.
- Натурально. В щепки. Никто не выжил. Передали, что самолеты выпустили по нему торпеды, а потом сделали разворот и сбросили на место крушения несколько бомб. Никого не спасли с того парома.
- Рауль! Рауль! Просыпайтесь! Да просыпайтесь же! - фон Гетц стал энергично тормошить Валленштейна, который спал, повернувшись лицом к стене и, вероятно, обиженный на то, что такой талантливый дуэт распался, не издавал никаких звуков - ни храпа, ни сопения.
- В чем дело? - Валленштейн нехотя перевернулся на спину и открыл глаза. - Который час?
- Половина четвертого, - сообщил Коля. - Вы проспали почти двенадцать часов.
- Рауль! Вы слышали, потоплен паром "Лапландия"!
- Ну и что? Каждый день кого-то топят. То немцы англичан, то англичане немцев. Зачем было меня будить из-за такого пустяка?
- Рауль! Проснитесь же вы наконец! Это тот самый паром, на котором нас должны были переправить на материк. По-вашему, такое совпадение - случайность?
Сон мигом слетел с Валленштейна, как минуту назад слетел он с фон Гетца.
- Когда? - спросил он у Конрада.
- Вчера вечером. Сегодня уже два раза про тот паром в новостях передавали. Это такая трагедия, - ответил за него Коля.
- Это большое счастье! - волнуясь, сказал Валленштейн. - Боже мой, Конрад! Мы живы! Это не может быть простым совпадением. Это нужно срочно обсудить.
- Давайте обсудим это за обедом. Я здорово проголодался со вчерашнего дня. Вспомните, после Всстервика мы ничего не ели, а это было сутки назад. Тиму, у вас найдется что-нибудь поесть?
- Найдется, - гостеприимно улыбнулся Коля. - Прошу за стол.
Целиком захваченные новостью про затонувший паром, ни Валленштейн, ни фон Гетц не заметили, что на столе уже нарезаны хлеб, сыр и колбаса, а из горшочка исходит изумительный запах овощного рагу.
Оба набросились на пищу и продолжали говорить с набитыми ртами.
- Как, по-вашему, Рауль, чьи это были самолеты?
- Тут и думать нечего, - пробурчал Валленштейн, дожевывая кусок колбасы. - Самолеты были ваши, немецкие. Больше никто не отважится летать над Эресцином.
- Тогда кто их мог послать?
- Тоже очень простой вопрос. Пойдем методом исключения. Кользига и Бехера за вами прислал Шелленберг. Следовательно, Гиммлер не мог дать приказ на уничтожение парома и СС к этому отношения не имеет. Остаются два человека: Геринг и Канарис.
- А зачем рейхсмаршалу убивать нас?
- Верно, - поддакнул Валленштейн. - Незачем. Следовательно, остается адмирал. Это он хотел вас утопить вместе с паромом и конвоем, как крыс в бочке. СС ему любить особо не за что, а с Шелленбергом они конкуренты, так как оба занимаются одним делом - разведкой. Бехер и Кользиг просто оказались в ненужное время в ненужном месте. Их гибель - простая случайность. А вас, друг мой, теперь с Германией больше ничего не связывает. Мало того что вас разыскивает СД, так вас хотело убить ваше собственное начальство. Покровителей в Рейхе у вас теперь никаких нет.
- Ну и в передрягу я попал! Что же теперь делать?
Валленштейн закончил трапезу и с вальяжной сытостью откинулся на спинку стула.
- Я попробую переговорить с отцом. Может быть, он сможет раздобыть для вас новые документы. Ясно одно. Фон Гетцем вам оставаться больше нельзя. Вам необходимо переменить имя. Советую также изменить внешность. В Германию вам возвращаться нельзя, а в Стокгольме оставаться - тоже опасно. Рано или поздно вас здесь найдут. Вы вчера правильно решили. Вам нужно выбраться из города и осесть где-нибудь в провинции. Лучше даже не в Швеции, а в Норвегии или Финляндии. Тиму, у вас остались дома родственники? Вы откуда родом?
- Из Петсамо, - выдал он свою "легенду".
- Как вы высоко забрались! За полярный круг! Как это вы там не мерзли? Этот город русские переименовали в Печенгу, после того как он отошел к ним два года назад. Пожалуй, этот вариант не подойдет. Может, попробовать укрыться в Норвегии?
- Этот вариант еще хуже, - вздохнул фон Гетц. - Как немецкий военный атташе я знаю дислокацию немецких частей в Скандинавии. В Норвегии расквартирована стрелковая дивизия и бригада из горного корпуса ваффен-СС. Кроме того, в Норвегии много осведомителей и провокаторов. Я там не буду в безопасности.
- Что же тогда делать? - растерялся Валленштейн.
- Что делать?! Что делать?! - вспылил фон Гетц. - Рауль, мы задаем этот вопрос друг другу уже вторые сутки и ни на шаг не приблизились к ответу. Я не знаю, что делать и прямо говорю вам об этом. Может быть, спросим совета у нашего дорогого хозяина? Тиму, что вы могли бы посоветовать?
Коля забыл, что он находится не в родном колхозе и даже не в родной дивизии. Что перед ним сейчас сидят не мордвины и даже не русские, а цивилизованные европейцы, у которых свой, европейский, стереотип поведения. В нестандартных ситуациях, легко разрешимых нашим человеком, привыкшим преодолевать трудности ежедневного выживания на одной шестой части суши, эти дети урбанизации насуют и теряются. Единственная оценка ситуации, которую от него ожидали и которую он был в состоянии дать, звучала бы так: "Тут без бутылки не разберешься".
- Действительно, Тиму, - поддержал фон Гетца Валленштейн. - Как бы вы поступили? Что нам сейчас делать?
- Давайте выпьем, - просто ответил Коля и, видя неполное понимание своего предложения, уточнил: - По чуть-чуть.
- Что?! - в один голос переспросили его гости.
- Давайте выпьем, - повторил Коля, не понимая, что говорит глупость. - Давайте выпьем, и все встанет на свои места.
Фон Гетц и Валленштейн какое-то время молча смотрели на Колю.
- Он прав! - радостно воскликнул фон Гетц.
- Ге-ни-аль-но! - протянул Валленштейн. - Я слышал, что распивать на троих - это русский национальный обычай. Давайте все вместе пойдем в какое-нибудь кабаре, посмотрим программу, полюбуемся ножками кордебалета.
- В гаштет, - поправил фон Гетц.
- В гаштет, - согласно кивнул Валленштейн.
- А может, вы сначала переоденетесь? - подал голос рассудка Коля.
Решено было пить так, как это позволено делать только высшей, арийской, расе. По пути к гаштету выяснилось, что у них троих в этом плане много общего. Фон Гетц был несомненным арийцем, Валленштейн, можно сказать, принадлежал к нордической расе как швед (его еврейская составляющая была деликатно выведена за скобки), а Тиму Неминен был признан типом, приближающимся к нордическому, на правах уроженца страны Суоми. Поэтому в предстоящем распитии горячительных напитков всем надлежало руководствоваться древнегерманской традицией, как к тому призывали доктор Геббельс и сам великий фюрер германской нации. Знаток истории Валленштейн попробовал было, напомнить, что эти самые тевтонские рыцари, бывало, набирались до такой степени, что шесть оруженосцев не могли водрузить их на боевого коня, не говоря уже о том, что копье падало на землю, щит сползал с руки, а сам рыцарь, не попадая в стремена, все норовил соскользнуть вниз. Но фон Гетц - сам потомок славных тевтонцев - ничего подобного не мог припомнить за своими предками. Семейное предание, подробно живописавшее доблестные бранные подвиги рыцарей-предков, наглухо молчало об их поведении в быту, если не считать того, кто на ком был женат и сколько дал потомства женска и мужеска полу. Впрочем, это уже не существенно.
Подвальчик, в который они ввалились, приняв его за гаштет, спустившись по крутым ступеням, внизу переходил в неожиданно просторный зал, который был бы хорошо освещен, если бы не темная обивка стен и потолка. Из-за темного цвета панелей в зале установился полумрак. Свет слабел по мере отдаления от центра, и возле стен царила уже уютная темнота, не раздражающая глаз посетителя. Вдоль стен стояли столики, разделенные между собой ажурными перегородками. Таким образом, соседи не могли видеть друг друга, а видеть посетителей за столиком у противоположной стены им мешал свет, бьющий в середину зала. Торцовая стена была завешана темно-синей кулисой, из-под которой выбегал низкий подиум, примыкавший к крохотной круглой сцене посреди зала.
Молодой кельнер в белой рубашке и с большим белым же полотенцем, заткнутым вокруг черных брюк, любезно встретил их и проводил за столик.
- Если господа побудут у нас, то через час начнется вечернее представление, - сообщил он, приняв заказ.
- За счастливое спасение! - поднял тост Валленштейн, когда кельнер принес и расставил выпивку и закуски.
- За Мааруфа! - фон Гетц поднял свою рюмку.
- За Мааруфа, - согласился с ним Валленштейн и залпом выпил.
Фон Гетц повторил его движение.
Коля, посмотрев сначала на Валленштейна, потом на фон Гетца и оценив их настрой, поднял свою рюмку, подержал ее некоторое время в руке и… поставил обратно.
"Кто-то из нас должен быть трезвым, - решил он. - Немец со шведом, кажется, попали в какую-то историю, из которой чудом выбрались. Настрой у них боевой. У нас в деревне мужики так пьют перед дракой село на село. Если и я буду пить вместе с ними, то через пару часов мы окосеем в хлам".
- За нашего гостеприимного хозяина! - фон Гетц палил по второй, едва выпив первую.
- За Тиму! - Валленштейн опять поддержал друга. - Ей-богу, Тиму! Вы славный парень! С вами можно иметь дело! Вы мне понравились еще во время нашей с вами поездки в Польшу. Не знаю, что бы я тогда без вас делал. Да вы совсем не пьете.
- Я пью, - успокоил его Коля. - Вы закусывайте, пожалуйста.
На сцену из-за кулисы тем временем выскочил маленький живчик лет пятидесяти с апоплексическим пунцовым лицом и туповатой добрейшей улыбкой. Блестки, нашитые на не по размеру большой фрак, при каждом его движении пускали зайчиков, отражая верхний свет.
- Дорогие господа и дамы! Meдам эт месью! - обратился он к сидящей за столиками, одному ему видимой публике, сложив свои красные ручки на аккуратном животике. - Мы начинаем вечернее представление. Честь имею предложить вашему вниманию первый номер нашей программы - французские комические акробаты "Три-Жюно-Три". Попросим!
Аплодируя сам себе, кафешантанный конферансье удалился за кулису, а на сцене возникли три малорослых, но крепких паренька в облегающих трико, которые, кривляясь и дурачась, стали подбрасывать и ронять друг друга. Без смеха смотреть на них было невозможно.
Зрелище ненадолго отвлекло честную компанию от выпивки, но Валленштейн скоро опомнился и налил по третьей.
- За что пьем? - осведомился Коля, поднимая свою рюмку так, будто и в самом деле был залихватский выпивоха.
- За победу! - уверенно сказал фон Гетц.
- За скорейшее окончание войны! - поправил его Валленштейн.
Две рюмки, описав в воздухе полуокружность, опрокинулись в немецкий и еврейский желудки. Коля опять не пил.
"А ведь вот он - Интернационал! - подумал он. - Все так, как нас учили на политзанятиях. Немец, швед и мордвин сидят и пьют за одним столом".
Акробатов сменила томная грудастая девица с глубоким декольте, позволявшим нескромным взглядам любоваться ее прелестями, и гораздо более глубоким вырезом на спине, из которого акульими плавниками выпячивали лопатки. Низким прокуренным голосом под аккомпанемент гитары и скрипки девица затянула французский шансон, сильно отдающий цыганским "Очи черные".
Фон Гетц вспомнил Париж и загрустил. Он начал хмелеть.
Девица скрылась в кулисе, а на ее месте появился фокусник в хламиде, перешитой из шелкового банного халата.
- Еще по одной? - спросил Валленштейн.
- Валяйте, - кивнул фон Гетц.
Начал хмелеть и Валленштейн.
- Смотрите, Конрад, - толкнул он фон Гетца локтем. - Да не туда! Левее. Еще левее. Вам не видно с вашего места.
- Что там такое?
- Ну как же вы не видите?! - сокрушался Валленштейн. - Летчик!
- Какой летчик? - фон Гетц повернул голову в ту сторону, в которую указывал Валленштейн, но никакого летчика не увидел. Мешал свет над сценой.
- Немецкий. Из люфтваффе. Ваш коллега. И как это он оказался в Стокгольме?
- Из люфтваффе, говорите? Давайте, сделаем для него что-нибудь приятное. Как у нас с деньгами?
- Порядок, - успокоил Валленштейн, похлопав себя по карману, в котором лежал бумажник.
- Тогда, Рауль, давайте, пошлем ему бутылку шампанского.
- Замечательная идея! - Валленштейн с энтузиазмом щелкнул пальцами, - Кельнер!
Однако произошло непредвиденное. Кельнер принял заказ и с бутылкой шампанского на подносе заскользил к столику, за которым сидел пилот, очевидно, тоже не совсем уже трезвый. Кельнер поставил шампанское на стол пилота, но не ушел, а задержался, вероятно, остановленный расспросами. Он сначала показал рукой на столик за которым сидели Коля, фон Гетц и Валленштейн, а потом стремительно исчез. Опираясь на стол обеими руками, поднялся летчик в расстегнутом кителе, в петлицах которого несли в своих когтях свастику орлы люфтваффе. Не совсем твердой походкой он направился к столику, за которым сидел наш "интернационал". Бутылку шампанского пилот держал в руке так, как пехотинец держит гранату.
- Ну, что? - навис он над столиком, покачивая бутылкой.
- Простите?.. - интеллигентно улыбнулся Валленштейн.
- Ну, что?! - свирепел летчик.
Попахивало скандалом и дракой.
Коля тут же прикинул в уме, что если он резко встанет и заедет летчику с левой в челюсть, то тот, пожалуй, не успеет среагировать.
- Это вы мне?! - пилот яростно потряс бутылкой.
- В чем дело, геноссе? - пока еще миролюбиво спросил фон Гетц.
- Геноссе?! - пуще прежнего взвился пилот. - Какой я тебе "геноссе", рожа нейтральная?! Пока мы там, на Восточном фронте, льем свою кровь, вы, нейтралы, сибаритствуете в своей Швеции в тишине и покое! А мне, - он постучал себя в грудь кулаком. - Мне, обер-лейтенанту Смолински, вы суете это пойло, которым поите ваших шлюх?! Да я вас сейчас за это!..
Обер-лейтенант никому не успел сообщить, чем именно он здесь и сейчас собрался заняться, потому что Коля-таки выполнил задуманное. Он резко вскочил и левым кулаком, как это не раз бывало у них в деревне, въехал разъяренному летчику в ухо.
Тот рухнул как подкошенный. И не никнул.
Тут же у столика возникли двое вышибал, которых привел кельнер, трусливо прятавшийся за их спинами.
- Ничего страшного, - спокойно объяснил ситуацию Коля. - Наш друг выпил лишнего, вот и поскользнулся. Помогите мне, пожалуйста, господин подполковник.
Услышав магическое "господин подполковник", вышибалы переглянулись между собой, посмотрели на кельнера и молча ушли. А Коля с помощью фон Гетца усадил поверженного буяна на четвертый, незанятый стул, положив его руки и голову на стол. Со стороны вполне могло показаться, что гуляет компания четырех старых друзей. Один из них устал, чуток превысив свою норму.
VI
Мы как-то выпустили из поля зрения четырех весьма серьезных, влиятельных и уважаемых людей, которые не играют в нашем рассказе первых ролей, но оказывают на судьбы наших героев - Коли, фон Гетца, Штейна - такое же влияние, какое оказывают магнитные бури на стрелку компаса. Интересно посмотреть, чем занимались Гиммлер, Шелленберг, Канарис и Головин в эти первые дни лета 1942 года.
Пожалуй, наименьшее влияние на Колю и фон Гетца сейчас мог оказывать Гиммлер, рейхсфюрер СС и министр внутренних дел. В начале лета сорок второго года у него хватало других забот, потока которых можно разделить на три главных направления.
Во-первых, СС оставались ответственными за "окончательное решение еврейского вопроса". Пять месяцев назад в Ванзее высшее гитлеровское руководство приняло решение очистить для немцев ряд областей внутри Германии и на захваченных территориях Восточной Европы от "расово неполноценных" - евреев, цыган, славян, литовцев. Работа предстояла титаническая: выявить, задержать, переместить на сотни километров и изолировать для дальнейшего планомерного уничтожения миллионы человек. При всей немецкой педантичности, аккуратности и исполнительности, при всей широте полномочий рейхсфюрера задача эта была не так проста, как это могло показаться человеку, далекому от системы исполнения наказаний.
Вторым направлением деятельности рейхсфюрера было постоянное и неуклонное усиление роли СС в государстве и обществе. В частности, он много внимания уделял созданию новых и укреплению старых частей ваффен-СС.