- Не мне напоминать вам о долге перед Францией, маркиз, - мягко произнес Катру, спуская кошку на пол. - Иди-иди, - пощекотал он ее за ушком. - Перед настоящей Францией, которая была, есть и будет. Вы меня понимаете? Это для нее вы обязаны любой ценой сохранить Индокитай.
- Полагаете, это невозможно?
- Вы, как я вижу, убеждены в обратном, очень жаль.
- Не стану скрывать от вас, мой генерал, - признался Фюмроль, вяло помахивая веером, - но я действительно не верю в то, что можно сдержать японцев.
- Тогда зачем вы здесь? - резко спросил Катру.
- И сам не знаю. Я все еще куда-то бегу, бегу, и не могу остановиться. А уж если быть до конца откровенным, то меня окончательно доконала весть о том, что мы собираемся передать японской полиции списки каких-то агентов Коминтерна. Клянусь честью, такое уже было, мой генерал, и совсем недавно. Меня мучит не столько сам факт, хотя он достаточно омерзителен, сколько навязчивое сознание того, что так уже было. Мы оба помним, чем закончилось все во Франции, и у нас нет оснований рассчитывать на иной конец тут.
- Откуда вам стало известно? - почти не разжимая обескровленных губ, спросил Катру.
- Это имеет для вас значение?
- Да, имеет. Потому что мне не сообщали о подобном требовании японской стороны… Это Жаламбе вам сказал?
- Нет, - Фюмроль медленно покачал головой. - У меня есть иные источники. Как-никак я послан сюда для связи с японцами.
- Слышал, что они не слишком довольны вашей деятельностью, - переменил тему Катру.
- Вы хотели сказать, бездеятельностью? - Фюмроль качнул веером фаянсового болванчика, и тот послушно закивал уродливой, непропорционально большой головой. - Так как же насчет списков, мой генерал? Это правда?
- Решайте сами, раз вы осведомлены много лучше меня.
- Значит, правда. - Фюмроль осторожно положил веер на резной столик, где нежно дымилась чашка ароматного чая с лотосом. В серебряных ажурных блюдечках лежали печенье и арахис, поджаренный с солью и сахарной пудрой. - Скажите, мой генерал, - спросил Фюмроль, рассеянно стирая с орешков тонкую шелуху. - Зачем мы всякий раз ослабляем себя перед решительной схваткой? Из трусости или по убеждению? Флагу с серпом и молотом над Елисейским дворцом Вейган предпочел свастику. Это мне понятно: он действовал по убеждению. Но здесь, в Индокитае, из которого нас все равно рано или поздно вышвырнут, чего мы так трясемся? Думаете, это хоть чуточку умиротворит японцев? Как бы не так! Я терпеть не могу красных. Еще с раннего детства. Когда слушал рассказы про якобинский террор, про какого-то из моих прапрадедушек, которому отрубили голову, у меня сердце ходило ходуном. Впрочем, это так, инфантильная чепуха… Но у меня действительно нет ни малейшей симпатии к коммунистам. И все-таки мне было бы приятнее увидеть в Париже Тореза - он хоть француз, а не эсэсовец в черной униформе. А уж здесь… он пренебрежительно махнул рукой.
- Что "здесь"? Договаривайте.
- Какая нам польза от того, что японцы арестуют еще несколько тысяч красных в Китае или в Гонконге? Будь моя воля, я под занавес, не задумываясь, вооружил бы вьетнамских большевичков. Уж они бы поддали японцам жару! Чего им терять?
- Простите, маркиз, но вы рассуждаете как дитя. Можно подумать, что с тех пор, как бонна читала вам про Дантона и Робеспьера, прошел месяц-другой, а не тридцать лет. Я тоже был бы готов сражаться рядом с коммунистом-французом против нацистов. Но вы не знаете местных условий, мой друг. Я сменил на посту генерал-губернатора Жюля Бревье, провозгласившего демагогический лозунг "ежедневной чашки риса", и только тем и занимался, что разгребал авгиевы конюшни. Это мне выпала нелегкая участь сражаться с кошмаром, который достался нам в наследство от печальной памяти Народного фронта. Легальная компартия, профсоюзы, забастовки? Для Индокитая это было смерти подобно. Можете верить моему опыту. И я рад, что именно мне удалось раздавить многоголовую гидру.
- Мне трудно что-либо возразить вам, потому что вы действительно долго варились во всей этой каше, а я всего лишь желторотый неофит. И если бы мы не готовились драпать отсюда, ваши слова, несомненно, произвели бы на меня большое впечатление. А так… Не все ли равно, кто тут останется после нас?
- Далеко не все равно. Я знаю Деку и отдаю себе отчет в том, что сегодня он здесь нужнее меня. Свобода от принципов дает большую свободу маневра. Уверен, что Деку тактикой мелких уступок и долгих проволочек удастся выиграть время и спасти Индокитай для Франции. С японцами можно хоть о чем-то договориться, а коммунисты… - Катру безнадежно махнул рукой. - Я уж не говорю про коллаборацию: Сталин и Гитлер - союзники. Именно поэтому мы были вынуждены вести стремительную и всестороннюю атаку на коммунистические организации. Только истребив их, мы сможем добиться того, чтобы Индокитай сохранил спокойствие и преданность Франции. Поймите, маркиз, что именно сложная военная обстановка толкала нас на безжалостные действия. Я хорошо изучил местные условия. Внутри страны Франция не встретила бы такой оппозиции, такого сопротивления своему присутствию и протекторату, если бы не компартия. Она насчитывает в своих рядах приблизительно тридцать тысяч членов, людей непреклонных, опасных, слепо верящих в свою доктрину.
- Тем более стоит попробовать привлечь их на свою сторону в противоборстве с Японией.
- Невозможно. Несмотря на фанатизм и вероломство японцев, они прагматики. Если им будет выгодно, они пойдут на любой, даже самый немыслимый компромисс. С коммунистами же договориться невозможно. Они идут до конца, не считаясь с потерями, и не успокоятся, пока не проглотят все целиком. Не только сотрудничество, но даже временное соглашение с ними…
Лихорадочно замигав, потухли лампы. Умолк голос диктора в радиоприемнике. Зеленый глазок индикатора остывал в глухой тьме.
- Черт знает что такое, - Катру раздраженно позвонил колокольчиком.
- И часто так бывает? - откинувшись в кресле, спросил Фюмроль.
- Последнее время чуть ли не ежедневно. Наверняка саботаж! Я приказал полиции произвести расследование, но они что-то не торопятся. Здесь вообще не торопятся. Тотальное размягчение мозгов. Но меня это уже не касается. Все свое уношу с собой.
Неслышно ступая, вошел с зажженным канделябром Тхуан и унес недопитые чашки.
- Да, чуть не забыл! - спохватился Катру. - Могу я обратиться к вам с просьбой?
- Сделайте одолжение, мой генерал. Все, что в моих силах…
- Безусловно, в ваших. Возьмите Тхуана, маркиз. Он один из немногих, к кому я искренне привязался в этой стране. Хочется передать его в хорошие руки. Вы не пожалеете.
- Рад услужить вам, только боюсь, что вашему кудеснику станет скучно. Я всего лишь одинокий чиновник, без друзей и без связей. Едва ли мне удастся создать подобающую обстановку в своей норе. Не случайно я все никак не могу расстаться с отелем.
- Как вы могли убедиться, Тхуан для меня не только кулинар, но и камердинер, и мажордом. Несмотря на то что в штате заполнены все вакансии, он работает за троих. И все потому, что сумел сделаться незаменимым. Он одинок и всю свою заботу перенесет теперь на вас. Вам будет уютно под его опекой.
- Мне остается лишь от души поблагодарить вас, - поддался уговорам Фюмроль.
- Это мне следует выразить благодарность.
- Скажите, мой генерал, сегодня электричество отключалось уже дважды? - сменил тему разговора Фюмроль.
- По-моему, нет. У меня весь вечер горел свет. А в чем дело?
- Мне показалось, что в "Метрополе" ток отключился несколько раньше. Возможно, просто перегорели предохранители… Как вы считаете, Америка вступит в войну?
- Рузвельт едва ли позволит нацистам доканать Англию. Но, с другой стороны, в конгрессе слишком сильны изоляционистские тенденции. Как вы находите Жаламбе?
- Своеобразный человек, - осторожно заметил Фюмроль.
- Это прирожденный охотник на двуногую дичь. Плюс ко всему у него начисто отсутствуют какие-либо принципы. Незаменимые качества для службы в колониях. С Деку он, безусловно, сработается.
- А я?
- Это ваш долг. Без вас Деку нелегко будет придать отношениям с японцам нужную тональность.
- Тогда прикажите Жаламбе хотя бы для острастки арестовать несколько японских агентов. В Азии не любят угроз, но уважают силу.
- Я уже не властен отдавать распоряжения, мой друг. Дождитесь Деку. Возможно, его вам и удастся убедить.
Глава 5
Приближался тэт чунг тху - один из прекраснейших дней года, когда под яркой и совершенной в своей завершенности луной пятнадцатой ночи люди встречают середину осени. Веселым карнавалом с затейливым фейерверком и пляской чудовищ в ярко раскрашенных масках из папье-маше празднуют на вьетнамской земле плодотворящее полнолуние. Неуловимый волнующий миг таинственного преображения природы, когда льдисто мерцает на листьях банана широкий след улитки и роса придает нефритовую полупрозрачность зеленым зернам риса.
В ночь тэт чунг тху поднимаются со дна морей перламутровые раковины и, приоткрыв створки, нежатся в лунном сверкании, придающем жемчужинам волшебный матовый холодок.
В эту ночь детям дарят сладости и затейливые игрушки. На рынке Донгсуан и ремесленных улицах долго не затихает праздничное столпотворение. Дети сами вылавливают из аквариумов золотых рыбок, выбирают в Бумажном ряду пестрые фонарики и веера. А в Серебряном ряду в театре Кайлыонг рокочут барабаны. Жизнь и смерть встречаются в осеннее полнолуние. Отмирает колос и остается зерно. Уходят старики и смеются дети. В поминальном храме дэне тлеют спиральные свечи перед темными статуями древних героев. Полыхает в небе, рассыпаясь дымными звездами, счастливый дракон - повелитель грома. Бойко раскупаются воздушные шары и хлопушки в лавках, а рядом мастер нарезает впрок ритуальное золото из тонкой фольги и многоцветные бумажные деньги. Его товар, внешне неотличимый от пестрой карнавальной мишуры, предназначен для печальных обрядов. Может быть, уже завтра на чьих-нибудь похоронах эти деньги и золото бросят в огонь. Струйкой прогорклого дыма отлетят они в небо, чтобы мог расплатиться усопший на заставах нездешних дорог.
В самый разгар карнавала из ворот главного губернского управления жандармерии, что находилось в Барабанном ряду, по соседству с "Обществом умственного и морального совершенствования", выехал крытый фургон. Завывая сиреной, он медленно продвигался сквозь оживленные толпы, заполнившие и тротуары и мостовые. Монтер Нго Конг Дык бежал за фургоном до самого озера и отстал только у белой тюа, когда, вырвавшись на простор, шофер в полицейской форме дал полный газ.
Когда жандармы оцепили помещение "Сентраль электрик", Дык находился на электростанции. И это спасло его. Узнав о начавшихся арестах, он, а с ним еще трое товарищей без промедления выбежали на улицу и разошлись в разные стороны.
Дык немного успокоился и смог трезво оценить положение. Он понял, что совершил ошибку, не договорившись с ребятами о встрече. Он остался совершенно один, без крова над головой и без денег. Домой возвращаться было рискованно, а студента Лe Виена взяли еще на прошлой неделе, после разгона солдатской демонстрации. Тогда же, узнав об арестах агитаторов на военных базах Тюха, Окап и Митхо, скрылся в неизвестном направлении Танг. Других явок Нго не знал. Слоняясь по улицам, он решил искать приют на сампане дедушки Лиема. Там можно было спокойно выждать несколько дней, пока уляжется азарт погони, чтобы попытаться потом установить связь хотя бы с ребятами на электростанции. Прежде, однако, следовало узнать, кого взяли. Дык знал, что задержанных доставляют на внутренний двор, куда, разумеется, не проберешься. Он рассчитывал только на случай. Вдруг фургон остановится перед главным подъездом, и хоть на миг покажется чье-то знакомое лицо или кто-нибудь из арестованных ухитрится бросить записку. Но, кроме машин, которые то въезжали, то выезжали из железных, выкрашенных ярко-зеленой краской ворот, он ничего не увидел. Лишь однажды показалось, что в сумраке зарешеченного оконца мелькнуло скуластое лицо студента Ле Виена, и Дык безотчетно побежал за машиной.
"Как глупо", - подумал он, провожая ее взглядом. Оставалось одно: искать приюта на сампане.
Дедушка Лием встретил Дыка как родного. Заметив однажды, что молодой монтер теряется и бледнеет при виде внучки, старик стал считать его женихом. "Девочке и вправду пора замуж, - с бесхитростной мудростью рассуждал он. - Недаром говорят, что лиана взбирается ввысь только благодаря дереву. А Дык парень надёжный, несмотря на свою молодость, выбился в синие куртки, и ей не придется голодать в его доме. Главное, была бы любовь, а все остальное придет само. Когда любишь, так и клубень водяного каштана кажется круглым, а не любишь - даже плод мыльнянки станет кривым".
- Здравствуй, внучек, здравствуй, - ласково обнял его Лием. - А мы с внучкой уже заждались тебя.
- И что это вы, дедушка, говорите! - гневно притопнула крохотной ножкой Хоанг Тхи Кхюе. - Вовсе я не ждала. Это у вас с ним какие-то дела, - она решительно тряхнула длинной косой и убежала, ловко перепрыгивая с сампана на сампан, бросив на бегу: - Ну я рада вам, старший братец.
Дык что-то смущенно пролепетал и сунул старику пакетик леденцов, купленный им на последние деньги в Сахарном ряду.
- А ведь у меня и вправду есть дело к тебе, - сказал Лием. - Мудрый Танг просил передать, что ожидает тебя у миеу Красного бамбука, близ Пагоды Благоуханий. Вижу, ты готов кудахтать, как курица над креветками, - похлопал он юношу по плечу.
- Так оно и есть, дедушка! - радостно рассмеялся Дык. - Это первая счастливая весть за долгие дни тревоги и горестей… А куда Хоанг Тхи Кхюе убежала? - Ему показалось, что разом минули беды, кончились все испытания. Пританцовывая от нетерпения, он рвался на берег, где под коричневой завесой воздушных корней баньяна его ждала девушка.
- Эх, парень! - сочувственно вздохнул Лием. - За приливом придет отлив. Радостный день недолог - короче вершка. Прежде чем прыгать на одной ножке, подумал бы, как станешь добираться до пагоды.
Старик был, как всегда, прав. До Тюа Хыонг - священной для каждого вьетнамца Пагоды Благоуханий - было километров шестьдесят - путь неблизкий. Тем более что пролегал он через городки и реки прилегающих к столице провинций Хадонг и Шонтэй, где у каждой переправы, у каждого городского шлагбаума стоял полицейский пост. Если Дыка действительно ищут, то ближайшие заставы уже оповещены о его приметах. Даже если и удастся выбраться из Ханоя по реке, все равно не избежать расспросов на переправах Хадонга и Шонтэя в полицейских будках близ мостов и переправ.
- Чего молчишь? - поинтересовался Лием, завертывая в лист бетеля орешек арековой пальмы и щепотку известки. - Хочешь? - предложил он Дыку.
- Нет, спасибо, дедушка, - отказался монтер. Он не любил бетель, от которого рот поминутно переполняется красной, как кровь слюной и обморочно холодеет в висках. - Я все прикидываю, как мне поскорее добраться до места.
- Экий ты прыткий. Сто путей - тысяча ошибок. Не о быстроте думать надо, а о надежности. Я не спрашиваю тебя, зачем ты едешь к мудрому Тангу. У рыбы бонг своя печень, у рыбы боп - своя. - Лием сплюнул за борт алую жижу. Губы его потемнели. Живее полилась речь. - Я не стану докучать тебе советами, сынок, но послушай, что мы надумали с внучкой. Сампан…
- Неужели собираетесь плыть?! - обрадовался Дык.
- Что ты суетишься и выскакиваешь вперед, как слепой колдун перед свадьбой? - выказал неудовольствие Лием. - Да, я решил поставить парус. Вода улеглась, ветры дуют благоприятные, и сампан в полном порядке. Я на днях его осмотрел, немножко законопатил, и теперь на нем можно плыть хоть до Сайгона. Старая рубаха, да ладно заштопана. Понял?
- Спасибо вам за все, дедушка, - с чувством промолвил Дык.
- Можешь не благодарить, сынок. Нам и без того пора было сниматься с места. Засиделись.
- Но вы же, наверное, намеревались плыть в залив Бакбо?
- Какая разница, куда плыть? Без длинных дорог не узнаешь, хорош ли конь. Собирались в Бакбо, а пойдем на Вьетчи. Ясно? А там попробуем спуститься по реке Дай и доставим тебя прямо к переправе Дук. Доволен?
- Еще бы, дедушка! Я ведь так привязался к вам и сестрице Кхюе… - он замолк, испугавшись, что сказал слишком много.
- Мы тоже полюбили тебя, - спокойно ответил Лием и, словно все у них было решено и договорено, ввернул подходящую пословицу: - Девушка без мужа - что лодка без руля, парень без жены - что конь без узды.
- Да я бы с радостью, - залился краской Дык. - Только не знаю, как Белый Нефрит… И притом у меня же ничего нет.
- Как так ничего? А голова? Руки? Ценнее этого, сынок, в мире только сердце. Скажу тебе прямо, что лучшего мужа для внучки и не желаю. А уж как с ней поладить, ты сам решай. Тут я тебе не помощник. Девушка знаешь как? Бранит того, кто выпивает бутылку, а замуж выходит за того, кто выпивает две. Вот и смекай.
- Вы думаете, она не станет возражать, если я поплыву с вами?
- А ты сам ее об этом спроси, не будь трусом.
- Но она хоть знает, куда мы направляемся!
- Все, что решает сделать мужчина, уже давно решила за него женщина. Когда пришли с вестью от Танга и внучка узнала, что ты поедешь в Пагоду Благоуханий, она сама велела мне ставить парус. И то правда, надо же возблагодарить Будду за счастливое воскрешение ее отца из мертвых? Как ты думаешь?
- Еще бы! - с горячностью откликнулся Дык. - Легче вырваться с того света, чем из клетки Пулокондора.
- Вот и ладно. Вместе и пойдете по священным местам, а я подожду вас где-нибудь у переправы. Прошло мое время карабкаться в гору. - Лием выплюнул жвачку и подтолкнул Дыка: - Теперь можешь идти…
На другое утро старый сампан тихо вышел из заливчика и, ловя попутный ветер напруженным парусом, медленно поплыл против течения Красной реки. Потянулись бесконечные рисовые поля, окаймленные пальмовой порослью. Изредка меж стволов мелькали белые тюа. Темные католические соборы угрюмо высились на холмах. За сто с лишним лет острые шпили с крестами так же примелькались, как крыши из рисовой соломы, печи для обжига кирпича и черные доты у переправ.
К тропам, ведущим в знаменитые пещерные храмы и тюа, затерянные в непролазных джунглях, можно было приблизиться только на лодке. В долбленых челнах, которым не страшны заросшие болотными травами отмели, отплывали паломники от дощатой пристани Дук.