Выше и ниже ветхого мостика, уже за излучиной, в реку впадали два узких канала, петлявших среди залитой водой низины, где, утонув по самые ноздри, прохлаждались буйволы, а мальчишки и старики с восхода и до заката удили рыбу. К гротам Пятигорья и самой Тюа Хыонг вел первый проток - Иен. То разветвляясь, то вновь смыкаясь в единое русло, увлекал он лодку в край бесконечных болот. Его русло терялось среди цветущего луга, над которым веял дурманящий голову аромат. Даже взглядом нельзя было проследить прихотливый ленточный извив. Берега то расступались, когда он терялся в озерах, то сужались в глубокий каньон, над которым нависали переплетенные лианами стволы и спутанные корневища.
Грациозно нагнувшись над тихой водой, девушка в остроугольной шляпе без устали гребла носовым веслом, проталкивая тяжелую лодку мимо заросших розовыми лотосами сплавин, сквозь шуршащий заслон тростника. На других лодках тоже гребли девушки. С незапамятных времен весло стало женским орудием в стране вьетов. Готовя себя к материнству, из поколения в поколение всходили гибкие вьетнамки на нос тяжелой лодки. Мужчина, как правило старик, оставался сидеть сзади, чуть подправляя кормовым веслом.
В лодке, которая везла Хоанг Тхи Кхюе и Нго Конг Дыка, сидели еще двенадцать паломников: три жизнерадостные старухи, с зубами, покрытыми черным лаком, две молодые пары и семья из Хайфона. Как вскоре выяснилось, хайфонцы перепутали челн. Пагоду Благоуханий они, оказывается, посетили еще вчера, а теперь намеревались обойти гроты вдоль другого протока. Первым понял ошибку отец семейства.
- Куда же это нас везут? - поинтересовался он, когда лодка приблизилась к храму Чинь. - Разве мы тут не были? - толкнул он локтем жену, кормившую грудью ребенка. Она смущенно улыбнулась в ответ: ей было все равно, куда ехать. Старый дремлющий дедушка и мальчик, слушавший пение цикады в ротанговой клеточке, тоже не выказали особого огорчения.
- Вот так раз! - отец семейства почесал затылок и указал пальцем на деревянный настил, исчезающий в тростниковых дебрях: здесь-то я и потерял вчера свою чашку.
Старухи подняли его на смех. Он сначала попытался оправдываться, а потом махнул рукой и засмеялся.
- Это бонзе не надо отыскивать дорогу к пагоде, а я простой человек… Да и какая разница, где ставить свечку? Будда всюду один, он простит.
Хайфонец быстро смекнул, что вторичное посещение святынь тоже дает кое-какие преимущества, и с видом знатока начал рассказывать о каменной статуе Будды, гудящей, как бронзовый колокол, чудотворном озерце "Драгоценная небесная вода" и гроте Шонтэй, где когда-то государи любили играть в шахматы. Насмешницы старухи слушали его затаив дыхание. Из-за черноты лака приоткрытые рты их выглядели беззубыми.
Лодка пристала у небольшого базарчика. Под навесами из пальмовых листьев торговали связками курительных палочек, ладанками, амулетами, священными заклинаниями. Хоанг Тхи Кхюе и Дык повесили на грудь пластинки с Буддой на лотосе, украшенные пятью разноцветными шелковинками, олицетворяющими стихии, и весело зашагали в гору.
Полуденный зной был в самом разгаре. Раскаленный воздух звенел от стрекота насекомых. Слепил глаза тяжелый неистовый свет.
- Надо было нам напиться кокосового молока внизу, - посетовал Дык, останавливаясь, чтобы перевести дух.
- Мы еще не начали подъем, а ты уже устал, - поддразнила его Хоанг Тхи Кхюе. - О-хо-хо! - вздохнула она, запрокинув голову.
Перед ними высилась почти отвесная, заросшая цепкой ползучей растительностью стена. Мечевидные зазубренные листья и длинные стебли с загнутыми шипами делали ее неприступной. Узкая каменистая тропка, круто уходящая вверх, совершенно терялась в первозданных дебрях. Пчелы-мясоеды сонно вились над исполинскими, болезненно изогнутыми цветками, источавшими душный тлетворный запах. В каменных расселинах дремали большие зеленые ящерицы с оранжево-пятнистым брюшком, медленно переползали по мостам из лиан почти неразличимые в листве жуки-богомолы.
Какой невероятный, всепоглощающий порыв подвигнул человека поселиться в диких джунглях, где все враждебно, чуждо людской природе и где, кроме немыслимой удаленности от суетных соблазнов мира, нельзя ничего обрести? Год за годом и век за веком вырубали отшельники каменные ступени и белым щебнем, чтобы не заплутать в ночи, мостили тропы. В известковых кавернах горы воздвигали они алтари, метили священным знаком источники, из многотонных каменных плит, странно звучащих под ударами, высекали богов и чудовищ.
Трудный путь, который предстояло пройти паломникам, олицетворял идею творения. Намекая на восьмеричное восхождение к совершенству Нирваны, где обрывается круговорот перерождений, он должен был напоминать еще и о титаническом труде безымянных строителей. Паломники, приезжавшие сюда из многих провинций, едва ли задумывались над глубинным смыслом буддистской догматики. Но, с детских лет познав истинную цену труда, они уважительно склонялись перед памятью тех, кто перекинул мосты через пропасть и воздвиг на вершинах каменные символы бессмертия и красоты.
Сверкая желто-зеленой глазурью, стояли многоярусные башни перед зеленым пологом дикого леса. В них хранился пепел и угли погребальных костров. И прежде чем почтить богов, люди молитвенно складывали ладони перед этой горсточкой праха.
Вместе с другими паломниками Кхюе и Дык зажгли благовонные палочки перед позолоченными статуями, наряженными в праздничные одежды, и, взявшись за руки, отправились в дальнейший путь. Спускавшиеся вниз с улыбкой уступали им дорогу, нараспев повторяя слова непременного благословения:
- А-зи-да фа-ат!
Лица людей светились радостью исполненного долга.
- Ази-да фат, - ответил на очередное приветствие Дык. - Скажите, Белый Нефрит, - обратился он к девушке, потупя взгляд, - о чем вы просили богов у алтаря?
- Я благодарила за весть об отце. Не сердитесь на меня, старший брат, но этого требовал обычай. И не думайте, пожалуйста, что я забыла ваши наставления. - Она лукаво заглянула ему в глаза. - А зачем вы сами поставили свечку, если не верите в милость святых отшельников?
- Мы должны вести себя, как все, - ответил Дык. - Иначе на нас могут обратить внимание… И еще мне захотелось, - запинаясь добавил он, - чтобы моя свеча курилась рядом с вашей.
Обогнув возвышенность, они вышли на открытое место. Жаркий иссушающий ветер с лаосских гор дул теперь прямо в лицо. В глаза летела колючая известковая пыль. С лесистого склона скатывались черные лоснящиеся черви, похожие на кольца марсельской колбасы.
- Давайте поскорее пройдем это место, - трудно дыша, сказала девушка. - За поворотом должна быть тень, и мы сможем немного передохнуть.
Но им еще долго пришлось взбираться по каменистой тропе под палящими лучами солнца. Давно осталась позади хайфонская семья, решившая закусить на берегу лесного ручья, и влюбленная парочка, которая останавливалась во всех уединенных уголках. Одни лишь старухи упрямо шагали вслед, оглашая стрекочущее безмолвие джунглей стуком посохов и возгласами "Ази-да фат!"
С детства приученная к долгим походам, Кхюе легче переносила трудности подъема. Только на открытых участках, где не было деревьев, защищавших от солнца и жаркого дыхания губительных лаосских долин, ей становилось немного не по себе. Стремясь быстрее миновать мертвые, добела выжженные пространства, она прибавляла шаг. Дык едва находил в себе силы не отставать. Потомственный горожанин, к тому же болезненный и хрупкий, он обливался потом и учащенно дышал, поминутно отирая локтем горячий лоб, на котором налипли раздавленные мошки. На одном из поворотов он всей тяжестью налег на сухой ствол, нависающий над дорогой, но перевести дух не удалось. Тонкая, как палец, змея, приютившаяся среди ветвей, высунула острую головку и сгинула в траве. Дык тихо вскрикнул, неуклюже отпрыгнув в сторону.
- Что случилось? - обернулась Кхюе.
- Змея, - с трудом выдохнул он. - Зеленая и длинная, как лиана.
- Это древесная, - объяснила девушка. - Не пугайся, - и подала ему руку.
Будь Дык сейчас один, он бы ничком свалился под первым же деревом и оставался бы там до тех пор, пока не выровнялось дыхание и не просох пот. Перед глазами колыхалась жаркая красноватая мгла. Ему казалось, что он не сможет сделать ни шага дальше. Почти теряя сознание, он все-таки продолжал взбираться все выше и сам поражался тому, что еще может идти. Сквозь пот, заливавший глаза, он видел только белый дымящийся щебень и раскаленное небо за ним. Втягивая воздух сквозь стиснутые зубы, мысленно считал шаги, то и дело сбиваясь со счета и начиная сызнова. Щадя его, девушка пошла медленнее, терпеливо дожидаясь, когда он отставал. Она уже ни о чем не спрашивала, а только подбадривала веселыми возгласами.
- Осталось совсем капельку! - неустанно повторяла она. Но до конца все еще было далеко и негде даже присесть на узкой тропе. Среди устилавшей редкие ниши пыльной сухой листвы шуршали лесные клопы и многоножки. Дык пришел в себя от ласкового прикосновения.
- Здесь мы отдохнем, старший братец, - тихо сказала девушка, увлекая его в густую тень пальмовой кровли.
Там, на бамбуковых, устланных циновками подмостках блаженно подремывали усталые путники. Добродушная толстуха с яркими от бетеля губами распаренным черпаком из кокоса щедро разливала чай. В кипящем чане вместе со свежими чайными листьями мелькали ветки. С первыми глотками горьковатой обжигающей жидкости Дык обрел способность воспринимать мир во всей его полноте. Вкусный запах дыма щекотал ноздри, он радовался беззаботному смеху голых ребятишек, кувыркающихся в пыли, и полной грудью вдыхал живительный, почти осязаемый сумрак. В дальнем углу сидел худой старик. У его ног стоял горшок с вязкой зеленоватой жидкостью, в которую он обмакивал тонкие бамбуковые стрелы. Перед домашним алтариком стояло блюдо с белыми и лиловыми лепестками. В дыму курений смутно золотились подношения: бананы, плошка риса, медная кружка с водой. Дык не заметил, как его сморил сон. Пока он спал, не выпуская из рук чашки, Хоанг Тхи Кхюе обмахивала его плетеным веером. Оживленно болтая с хозяйкой, она не спускала глаз с тени, которая острым углом медленно наползала на тропу. Надо было вновь отправляться в дорогу.
- Не иначе, твой муж рос неженкой, - толстуха дружелюбно подмигнула девушке. - Смотри не разбалуй его вконец. - Она засмеялась, отчего серебряные мониста тонко зазвенели на ее пышной груди. - Пусть он теперь отгоняет от тебя мух, а ты поспи. Жена и муж во всем должны быть одинаковы, словно палочки для еды.
- Некогда, матушка, - стараясь не встретиться с хозяйкой глазами, заторопилась Кхюе. - Нужно успеть все обойти и вернуться к лодке. - Она осторожно погладила Дыка: - Вставай.
Приободренные отдыхом, они зашагали по горячему щебню, вспугивая стрекоз. О близости пещер свидетельствовали все чаще встречавшиеся каменные жертвенники, где шелестели на ветру засохшие цветы. Окруженные колючей изгородью ананаса, одиноко высились деревянные божницы, насквозь источенные термитами. На расчищенном от ползучих растений известковом склоне были высечены магические символы, позеленевшие от времени и туманов.
Наконец тропа выровнялась и впереди показался красный мостик, за которым виднелись ворота с иероглифами и вечный спутник тюа - дерево дай. Отчетливо несло сыростью и сладковато-удушливой вонью помета летучих мышей.
Когда Кхюе и Дык вошли под своды пещеры, им показалось, что они заглянули в ад. Глубоко внизу клубились густые пары, пронизанные жгучими точками тлеющих свечек. Густой запах можжевельника и сандала царапал горло, ел глаза. Высоко под каменной аркой гулко перекатывалось эхо. Потревоженные летучие мыши метались во мгле. От вечного дождя, которым проливались охлаждавшиеся под каменным сводом испарения, земля под ногами разбухла и сделалась скользкой. Переход от ослепительно жаркого полдня к моросящему мраку был настолько резок, что начал бить простудный озноб. Пропитанные курениями душные волны тумана не позволяли разглядеть лики богов. Изваянные из прозрачного кальцита, они словно изнутри наливались красноватым свечением, представая в новом обличье, тревожа и усыпляя нескончаемой изменчивостью. Все ниже становились гладкие своды, нависавшие причудливыми складками, напоминавшими досковидные устои баньяна. Порой кто-то из паломников пробовал постучать по ним камнем, и тогда вся пещера наполнялась тревожным и гневным рокотом. В нем явственно различался то звон угасающей бронзы, то надтреснутый жалобный вой, от которого замирало сердце. Хотелось поскорее вырваться из этого удушливого, то в жар, то в холод бросающего тумана. Но сзади напирали все новые толпы, и оставалось только идти вперед, вздрагивая невольно от скользкого прикосновения гладких стен. Блуждая под тихим дождем от алтаря к алтарю, паломники теряли ощущение времени и окончательно запутывались в лабиринте. Лишь безотчетно повинуясь нетерпеливым толчком в спину, они в конце концов оказывались под той же самой оплетенной лианами и корнями аркой, с которой начинали свое нисхождение в подземелье.
Такова была легендарная Пагода Благоуханий. Поражая воображение, она одновременно навевала забвенье. Мало кому удавалось припомнить потом внутреннее убранство пещерной тюа, облики ее богов и героев. В неверном, причудливо преломленном озарении мерещились фантастические видения, мнились знамения и вещие знаки. И чем меньше запоминалась паломнику таинственная пещера, тем сильнее начинало работать его воображение, когда он, вернувшись в родные края, принимался повествовать о виденных чудесах.
Подобно остальным, Кхюе и Дык были вынесены людским потоком на площадку, откуда они впервые заглянули в туман преисподней. Следом за ними показались и знакомые по лодке молодожены. Обрадованные новой встречей, обе пары, словно стремясь поскорее освободиться от наваждения, решили продолжить обход святынь вместе.
- На обратном пути мы могли бы как следует осмотреть храм Тхиентю, - предложили молодожены.
- Это было бы чудесно! - закружилась на одном месте Кхюе. - Давайте так и сделаем. Ты согласен?
- Разумеется, - Дык задумчиво улыбнулся в ответ, но тут же опомнился и, обращаясь к молодоженам, попросил: - Возьмите ее, пожалуйста, с собой. Мне нужно еще навестить знакомых… - он запнулся и, глядя в сторону, бросил: - В общем, увидимся в лодке.
В пещеру он вступил, упрямо нахмурив брови. На сей раз она не произвела на него столь сильного впечатления.
- Я ищу часовню Красного бамбука, - обратился он к первому же монаху, которого сумел различить в полумгле только по бритой голове.
- Пройди к главному алтарю, - был ответ. - Там тебе укажут дорогу.
Часовней Красного бамбука назывался небольшой грот, соединенный с пещерой долгим извилистым коридором. Престарелый тучный монах вручил Дыку электрический фонарик и наказал придерживаться правой стороны подземного перехода.
- Пробуй правой рукой стену, и Ты не заблудишься, - повторил он, приподнимая край шелкового занавеса, за которым чернела округлая дыра. - Тебе сюда.
Танга он нашел в голой сумрачной келье. Все ее убранство составляли циновка и кокосовая чашка.
- А где ваши книги? - удивился Дык.
- Мне приходится работать в другом месте. Ничего не поделаешь. Я просил приюта и получил его. Взамен от меня требуется только одно: подчиняться здешнему уставу.
- Монахи знают, кто вы?
- Они меня ни о чем не спрашивали, - улыбнулся Танг. - А ты сразу начал с допроса.
- Вы мне не доверяете? - вспыхнул Дык.
- Если так, то зачем ты здесь? - спокойно возразил Танг. - Никогда не стремись узнать больше, чем это нужно для дела, - он мельком глянул на юношу. - Легче перенести допрос, когда тебе и в самом деле нечего сказать врагу. Если, кроме боли, ничто не мучит, можно перетерпеть.
- Что еще может мучить?
- Страх проговориться… Но не будем больше об этом, парень. У нас слишком мало времени.
Танг подсел поближе к окошку и принялся внимательно рассматривать привезенные Дыком фотографии. - Ты знаешь, что здесь? - спросил он, бережно упрятав отпечатки в черный пакет.
- Догадываюсь. За день до ареста студент говорил о письме Петэна новому генерал-губернатору. Это оно?
- Ты привез очень важные сведения. Угроза японского вторжения нависла над нашей страной. Что тебе поручено передать на словах?
- Японский посол в Виши Кото Сотомацу потребовал от Дарлана признания преимущественных позиций Японии на Дальнем Востоке, - на одном дыхании выпалил Дык. - Он настаивал на предоставлении японской армии некоторых льгот в Северном Индокитае.
- Так и сказано: "некоторых"? Ты ничего не перепутал?
- Все верно, товарищ Танг.
- Под этим расплывчатым определением скрывается страшное слово - оккупация. - Танг вынул из конверта снимок. - Вот что маршал Петэн пишет в секретном послании адмиралу Деку: "Я приказал моему правительству открыть с Японией переговоры, которые, избегая рокового для Индокитая конфликта, должны сохранить наши основные права". - Он повернул отпечаток к свету. - Студент не говорил тебе, где именно удалось сфотографировать письмо?
- Нет. Он же не знал, что его возьмут… Но я думаю, что там же.
- Похоже, что так, - задумчиво кивнул Танг. - В углу есть пометка "Фюмролю - для сведения" и неразборчивая подпись… Возможно, самого Деку.
- Значит, товарищи рисковали не зря, - вздохнул Дык.
- Да, бумаги исключительно ценные. Вишисты, судя по всему, готовы уступить. Они продали свою страну, теперь продают нашу. Для нас это не явилось неожиданностью. Меня другое смущает. Слишком уж беспечен этот новый майор. Тебе не кажется?
- Не знаю, - честно признался Дык, польщенный тем, что такой человек, как Танг, интересуется его мнением. - Я не задумывался над этим. Радовался удаче, и все.
- И напрасно. Не забывай, что АБ следуют за нами по пятам. Массовые аресты, в ходе которых мы лишились самых лучших товарищей, должны послужить нам суровым уроком.
- Вы думаете, что письмо… - робко начал Дык.
- Может оказаться началом широко задуманной провокации? - досказал за него Танг. - Да, такая мысль у меня шевельнулась. Меня очень настораживает поведение этого Фюмроля. Я встречал европейцев, которые совершали под влиянием тропикантос поистине безумные поступки. Но ни один из них не швырялся с таким поразительным постоянством секретными документами. Боюсь, что это неспроста. Либо он не тот, за кого себя выдает, и тогда его появление в Ханое нужно рассматривать как начало крупной полицейской операции, либо… - Танг не договорил. - Одним словом, как бы радость не обернулась слезами, - быстро закончил он.
- Что же теперь делать? - растерянно спросил Дык.