- Благодарю, полковник. Отрядите один эскадрон сопровождать Измайловский полк. Полковнику Симанскому может прийтись нелегко. Василий Васильевич! - обратился он к генерал-адъютанту Левашеву, командиру легкой кавалерийской гвардейской бригады и бывшему командиру гвардейских гусар. - Пока твои гусары и драгуны прискачут, приведи-ка мне полк. Слышно, там идет брожение.
- Слушаемся! - Полковник и генерал-адъютант отъехали исполнить приказание.
- Николай Александрович! - наклонился цесаревич к ехавшему рядом Исленьеву.
- Второй батальон надежен?
Исленев еще более сузил складкой меж бровей свой немногодумный лоб.
- Я в полковнике Шипове не очень убежден, - ответил он дипломатично.
- Хорошо, когда подойдут, - поставим между кавалерией. Так они никуда не денутся. Адъютанта полковника Василия Перовского, внебрачного внука Кириллы Разумовского, Николай послал поторопить Конный полк. Когда колонна преображенцев и кавалергардов подошла к Сенатской площади, Николай увидел тысячу триста московцев, выстроившихся в каре вокруг памятника Петру Первому. А с другой стороны площади, в глубине, за досчатым забором вокруг еще не освященного Исаакиевского собора, виднелись темно-серые кивера Гвардейского экипажа. Тот, кто вступил бы на площадь, мог быть взят в два огня. Поэтому цесаревич велел своим войскам стоять на бульваре, сам прикрывшись от Исаакия за углом большого дома князя Лобанова-Ростовского. Князь в прошлом был военноначальник, а ныне занимал пост министра юстиции и одновременно председателя департамента законов Государственного совета. Позднее этот дом купило и заняло Военное министерство.
В это время в проходе между оградой собора и лобановским домом галопом проскакали два эскадрона конной гвардии в белых парадных мундирах, сверкая кирасами, колонной по шесть в ряд. Орлов скакал впереди. Стоявшие за оградой стрелки экипажа не стреляли. Конногвардейцы остановились на площади напротив Николая. Орлов приложил руку к шляпе и прохрипел:
- Сейчас подойдут остальные.
- Хорошо, - кивнул цесаревич. - Ну, Алексей Федорович, отслужите, что обещали. Займите позицию напротив московского каре! - приказал он.
Орлов молча отдал честь, и конногвардейцы стали в две шеренги спиной к Адмиралтейству прямо перед ружьями каре московцев. Вскоре к ним присоединились новые эскадроны. В эту минут, взглянув в сторону Васильевского острова, цесаревич чертыхнулся и послал роту преображенцев капитана Игнатьева, под прикрытием Конного полка, перегородить Исаакиевский мост. С ротой пошел для верности полковой командир.
Не успели они занять позицию, как на мосту показались две роты батальона финляндцев под командой поручика барона Розена. Колонна остановилась на мосту. Второй полубатальон остался за мостом, туда же подошел Семеновский полк, неизвестно на чьей стороне находившийся. Положа руку на сердце, Николай весьма подозревал, что полк будет заодно с остальными частями бригады и, следовательно, против него.
Рота гренадер вынырнула с набережной и присоединилась к московцам - это был Сутгоф. По Адмиралтейскому проспекту подошел второй Преображенский батальон под командой Ивана Шипова, который немедленно был размещен на углу адмиралтейства, между порядками Конного и стоявшего в резерве, на проспекте, Кавалергардского полков. Подъехал генерал Бенкендорф, который сообщил, что загородные кавалерийские полки будут вскоре приведены. Николай распорядился становить их со стороны Крюкова канала, в тылу Исаакия.
Из собравшейся на проспекте толпы зевак к Николаю Павловичу подъехал капитан Нижегородских драгун с перевязанной черным платком головой - известный многим кавказец Якубович.
- Ваше величество, надо бы помириться с ними… - сказал он цесаревичу.
Тот холодно взглянул на Якубовича и указал на него:
- Взять под арест! Такие парламентеры мне не надобны.
С противоположной стороны, со стороны Галерной, показались ряды Павловского полка во главе с полковником Алексеем Федоровичем Арбузовым, креатурой Николая. Позади них ехал конно-пионерный эскадрон.
- Давайте идите! - говорили кавалеристы пехоте. - И не вздумайте попятить: в сабли возьмем.
Павловцы огрызались, но нехотя шли.
Потом со стороны Адмиралтейского бульвара подошел Измайловский полк, ведомый генерал-адъютантом Василием Левашевым. Полк Николай поставил с угла, в сторону Исаакиевского собора, золотые купола которого сверкали на солнце.
В это время подъехал генерал Милорадович в парадном мундире с орденами. Настроение, похоже, у него было не блестящим. Возможно, это объяснялось тем, что незадолго до того он подъезжал в казармы Конного полка и пытался переговорить с Орловым. Но разговор этот не получился.
Глаза генерала остановились на Бенкендорфе, стоящем на полкорпуса позади Николая.
- Говорят, бунт, Николай Павлович? - обратился он затем к цесаревичу.
- Мятеж, Михаил Андреевич, - сказал Николай, пристально глядя на Милорадовича.
- Сейчас утихомирим их! - Генерал не опустил взгляда, небрежно отдал честь и поскакал к строю московцев. Стоявший рядом Нейгардт предостерегающе взглянул на цесаревича. Тот и без этого все понял.
- Филькин! - Николай подозвал егеря, который обычно сопровождал его на охоте и учил стрелять, ибо цесаревич был не меток.
- Да, вашество! - Бородатый егерь в зеленом полушубке подбежал.
- Можешь взять ту мишень? - Николай указал на спину Милорадовича.
- Которую? Его превосходительство? Конешно! - Филькин быстро скинул шапку, обнажив бритую голову, взял к плечу длинноствольный немецкий штуцер и спокойно приложился.
Сзади, со стороны Зимнего, раздался ружейный залп и одиночные выстрелы. Николай резко вздрогнул: стрелять могли как саперы, так и по ним.
Милорадович совсем приблизился к московцам и, подняв шляпу над головой, собрался говорить.
- Стреляй! - приказал Николай.
Егерь плавно нажал на спуск. Выстрел был негромок, до цели далеко - шагов триста. Но Милорадович пошатнулся в седле и сполз на землю. Над площадью раздался общий вздох тысяч людей.
- Какая достойная смерть для полководца, чье имя ничем не запятнано! - сказал Николай окружающим.
В это же время со стороны дворца послышался шум бегущих ног, войска расступились, и показалась толпа из девятисот гренадер в расстегнутых шинелях, с безумными лицами, многие окровавлены. Впереди, точно заяц, несся поручик с растерянным выражением лица, украшенного ухоженными бачками. Гренадеры выбежали на площадь и, приведенные в себя командой, выстроились в каре возле Сената.
А произошло вот что. Как только толпа гренадер, возглавляемых Пановым, ворвалась в ворота Зимнего дворца, во дворе они увидели выстроенных в две шеренги саперов.
- Молодцы, гренадеры! - крикнул им с крыльца комендант, генерал-майор Павел Яковлевич Башуцкий, взмахнув шляпой.
- Это не наши! - воскликнул Панов.
Вбежавшие солдаты остановились от неожиданности, на них продолжали напирать, сумятица росла. Саперы взяли ружья на руку. В этот момент Башуцкий намеренно уронил шляпу, и первая шеренга сапер произвела залп. Упало около тридцати или сорока человек, многие были ранены. Двор окутался дымом.
- Правое плечо вперед, все назад! - закричал перетрусивший Панов. Ответив нестройными выстрелами, гренадеры покатились прочь, в сторону Сенатской площади. Кто знает, что случилось бы, если бы нашелся храбрый человек, решившийся вступить с саперными в рукопашный бой?
В это время, наконец, к Сенатской площади подошла первая Конно-артиллерийская бригада из 32 орудий. С нею ехал начальник гвардейской артиллерии генерал-майор Сухозанет. Николай с облегчением вздохнул: теперь он мог что-то предпринять. Цесаревич подъехал к остановившимся за кавалергардами артиллеристам.
- По скольку у вас зарядов на орудие? - спросил он командира бригады.
- Нет ни одного, ваше величество! - Бравый полковник Александр Нестеровский пожирал его глазами. - Мы прямо из парка!
- Так какого х…! Что это значит, генерал?! - Цесаревич резко обернулся к Сухозанету, остановившемуся в нескольких шагах от него. Иван Онуфриевич изрядно перетрусил под этим разъяренным взглядом.
- Сейчас исправлю, ваше величество! - И генерал, развернув коня, поспешно ускакал.
Между тем противники Николая Павловича лишились главнокомандующего. Генералы Потапов и Воинов, которым Николай велел сопровождать себя, чтобы иметь перед глазами, вряд ли дерзнули бы выступить в этой роли, видя, какой быстрой была расправа с заслуженным вождем генеральской оппозиции. Смертельно раненного Милорадовича подняли люди из собравшейся толпы. Михаила Андреевича положили в чью-то карету и увезли в близлежащие кавалергардские казармы. Когда его вносили на чьей-то шинели в казарму, подъехал генерал Бенкендорф, который некоторое время холодно смотрел на Милорадовича, словно желал убедиться, что тот обречен. Затем он уехал. Среди людей, несших раненого генерала, оказался вор, который обобрал умирающего.
Воспользовавшись временной растерянностью противников, на уговоры московцев был тотчас отправлен адъютант Главного штаба, директор канцелярии, полковник лейб-гусар Илларион Бибиков. Но хорошего из этого ничего не вышло - Бибикову офицеры набили морду: издалека было видно, как они рвут ему ментик и тычками отправляют восвояси.
В это же время великий князь Михаил, в сопровождении генерал-адъютанта Левашова, подъехал к ограде Исаакия и спросил моряков: почему они не хотят присягнуть государю Николаю?
- Можем ли мы, ваше высочество, взять это на душу, когда тот государь, которому мы присягнули, еще жив и мы его не видим? И теперь, когда от нас требуют новой присяги, не приходит он сам нам сказать, что точно отказался быть государем. Почему?
- Да нет же, я сам ездил к нему за отречением, и он его подписал, сказав, что уже стар начинать царство. Такова же была воля и покойного государя. Клянусь вам! - Михаил перекрестился.
- Мы готовы верить вашему высочеству, - отвечали матросы, - да пусть Константин Павлович сам придет подтвердить нам свое отречение, а то мы не знаем даже, где он.
Таким образом, в третий раз повторить свой подвиг и урезонить еще один полк великому князю не удалось.
В это время находившийся с моряками лейтенант Вильгельм Кюхельбекер, однокашник и друг поэта Пушкина, прицелился в великого князя из пистолета. Но восемнадцатилетний мичман Петр Бестужев не дал ему выстрелить и вместе с двумя матросами разоружил.
- Не хватало нам еще тут цареубийства! - кричали они.
За это доброе дело Николай Павлович закатает мичмана Бестужева на двадцать лет на каторгу.
По Адмиралтейскому проспекту подошел Егерский полк, возглавляемый генералом Бистромом. Он остановился следом за Измайловским, напротив Гороховой улицы; однако с противоположной стороны бульвара перед ними стояли порядки конной артиллерии. Генерал с докладом к Николаю не явился, остался стоять с полком. На вопрос подъехавшего адъютанта цесаревича Бистром ответил, что полк весьма ненадежен и потому он не рискует покинуть солдат.
Генерал Сухозанет вернулся по Гороховой улице, приведя легкую пешую батарею Первой бригады, из четырех орудий, под командой поручика Ильи Бакунина.
- Сколько у вас зарядов? - спросил цесаревич командира батареи.
- Десять, как положено иметь на первый случай! - отрапортовал бравый поручик, пожирая глазами начальство.
Николай размышлял. Если сейчас выставить пушки на площадь, то они будут накрыты с тыла. А за оградой Исаакия картечь или несколько ядер вообще мало что сделают - разве, пролом для атаки пехоты. Но что же тогда предпринять?
В это время он заметил, что гренадеры начали перестраиваться в колонну к атаке. Похоже, сторонники Константина собирались выйти с площади, и сил блокировать их у него недоставало. Действовать необходимо было немедленно.
Николай подозвал полковника Василия Перовского.
- Бэзил, передай приказ Орлову: атаковать московцев!
Глава 28
Взрыв
Получив приказ, Орлов разгладил усы и сказал назначенным атаковать командирам первого и второго эскадронов полковникам Захаржевскому и Велио:
- Атаковать на таком небольшом расстоянии, по гололеду и без отпущенных палашей - самоубийство. Но нам не привыкать. Под Аустерлицем не уцелел почти никто. Так выполним свой долг. - И громко приказал: - Первая шеренга! К атаке!
Эскадроны отделились от своих и выстроились к атаке.
Весь фас каре московцев взял прицел.
- Марш! Марш! - скомандовал Орлов. Конница без особого воодушевления пошла в атаку.
В этот момент перед строем московцев выбежал Михаил Бестужев и крикнул:
- Отставить! - Этим он предотвратил расстрел конногвардейцев.
Со стороны каре, однако, прозвучали разрозненные выстрелы, большей частью, правда, ушедшие в воздух или попавшие в кирасы, которые заставили всадников поворотить коней и отойти на прежнее место. При этом развернувшиеся кавалеристы прошли перед фронтом каре и могли быть уничтожены одним залпом, если бы пехотинцы этого захотели. На этом атака завершилась. Похоже, что гвардейцы не хотели сражаться друг с другом. Безуспешно повторив пару раз этот маневр, Орлов посчитал долг выполненным. В результате несколько человек все же были ранены, а у полковника Велио, командира второго эскадрона, раздроблена рука, которую пришлось отнять.
Между тем, отдав приказ Орлову атаковать, Николай Павлович подозвал полковника Геруа.
- Ну, Александр Константинович, зарабатывай генерал-адьютантство. Закопай мне моряков.
- Слушаюсь! - Поднятая к шляпе рука полковника слегка дрогнула, но лицо осталось спокойным. Геруа отъехал от скопища густых золотых эполет, проехал по Гороховой, выбрался к Исаакиевскому собору со стороны Крюкова канала. Здесь он спешился и подошел к забору, не обращая внимания на случайных прохожих. С этой стороны войск не было и забор моряками не охранялся. Полковник опустился на колено, приподнял камень, открыв выложенную мхом, собирающим влагу, выемку, в которой обнаружилось нечто, напоминающее спуск новейшего капсюльного пистолета, и уходящую в землю гуттаперчевую трубку, наполненную серым зернистым веществом.
- Господин полковник, что вы де… - молниеносно развернувшись направо, Геруа увидел моряка из 27-го флотского экипажа, вероятно, решившего присоединиться к гвардейцам. Рука полковника нырнула под фалду мундира и появилась, сжимая кортик. Моряк схватился за свой, но удар начальника саперов был стремителен как укус змеи. Со стоном моряк повалился на снег, заливая его кровью. Геруа развернулся к таинственному механизму, взвел курок и спустил. Сверкнул огонек, раздался слабый щелчок, и гуттаперчевый шнур занялся шипящим пламенем, стремительно ушедшим в глубь земли.
Пока какие-то прохожие бросились на помощь раненому моряку, полковник подошел к своему коню, сел в седло и уехал прочь.
Петр Ломоносов появился на Сенатской площади как раз в ту минуту, когда сюда подошла гренадерская рота Сутгофа. Евгения Оболенского, принявшего на себя главенство, он нашел одновременно с артиллерийским штабс-капитаном Иваном Пущиным. Артиллерист, торопясь, доложил, что Сенат пуст, сенаторы уже принесли присягу Николаю и разъехались. Сторонников Константина, включая членов Государственного совета Лопухина и Мордвинова, вероятно, не предупредили о собрании, и они также отсутствуют. Оболенский пожал плечами и ответил, что его более беспокоит отсутствие Трубецкого.
- Приедет Милорадович, нас поведет! - уверенно заявил Пущин, на что Оболенский задумчиво покачал головой.
Ломоносов видел, как построился против них, сверкая кирасами, Конный полк; как был поставлен между порядками конницы батальон Ивана Шипова, как по Галерной выдвинулся Павловский полк, а на углу, возле лобановского дома, выстроились ряды измайловцев, недоступные огню Гвардейского экипажа. Он понимал, что риск проигрыша возрастает с каждой минутой. Между делом Ломоносов сходил к конногвардейцам и перебросился с ними несколькими словами, из которых стало ясно, что они не в восторге от перспектив междуусобной бойни. Об этом он сказал Оболенскому, братьям Бестужевым и Щепину-Ростовскому. В этот момент показался генерал Милорадович. Он скакал к войскам в сиянии своей славы, и вдруг в тот момент, когда собрался приветствовать их, вздрогнул, осел в седле, с его лица стерлись краски жизни, и он нелепо съехал на землю. Тысячные отряды людей вздрогнули в едином порыве.
Петру отчетливо становилось ясно, кто контролирует ситуацию. Потом показались бегущие гренадеры и растерявшийся Панов. Взятие Зимнего дворца не удалось. Панов оправдывался большими потерями, но налицо была нехватка не более полусотни людей.
- Надо выводить людей с площади, - сказал Ломоносов Оболенскому.
- Один батальон в Исаакии удержит позицию, а остальным тут делать нечего. Рано или поздно заряды к орудиям доставят и нам конец.
- Хорошо, возьмите гренадер и стройте к атаке: выйдем мимо Крюкова канала.
Майор отправился через площадь к Панову.
- Стройтесь в колонну, пойдем мимо Исаакия.
Однако едва они перестроились, как началась атака кавалергардов на московцев, повторявшаяся несколько раз. Гренадеры хотели оказать помощь, но едва сдвинулись, как конные пионеры толкнули павловцев вперед, и войска едва не сошлись в рукопашной. А затем…
Затем точно само небо раскололось в огненной вспышке - сияющая глава Исаакия, будто вершина вулкана, разверзлась в огне и, поколебавшись мгновение, рухнула вниз, во двор, где стояли роты моряков Гвардейского экипажа. Грохот пролетел над площадью, порывом ветра сдувало шапки с людей, обрушившийся храм заволокло облаком дыма. Геруа перестарался с количеством взрывчатки. Петр сразу признал мощный взрыв артиллерийского пороха, но кто бы объяснил это тысячной толпе зевак, которая при виде такого проявления небесного гнева в едином порыве опустилась на колени, истово крестясь.
До колонны гренадер долетели вопли и стоны сотен раненых. Сотни моряков были задавлены насмерть рухнувшими вниз сотнями тонн камня, и еще несколько сотен ранено или ушиблено обломками.
В этот момент на площади показались солдаты, катившие пушки; орудия были уже заряжены картечью.
- Увы, я должен пролить кровь моих подданных в первый день моего правления! - сокрушенно сказал Николай сопровождающему его генерал-адъютанту графу Иллариону Васильчикову. Васильчиков был прежним командующим гвардейским корпусом, его отставили после истории с бунтом в Семеновском полку. (Тогда же и его начштаба Бенкендорф был переведен на дивизию.) Несмотря на прошлые разногласия, Николай с Васильчиковым сразу нашли общий язык - оба были людьми жестокими и властолюбивыми. Кроме того, оба они ненавидели любимца прежнего царя - генерала Аракчеева. У пушек суетился, наводя, полковник Нестеровский. Затем он отбежал назад, показывая, что все готово к залпу.
- Пальба орудиями по порядку; правый фланг, начинай! Первая! - звонким голосом затем крикнул Николай, поворотясь к артиллеристам. Однако выстрел не прозвучал.
- Что ты не стреляешь?! - накинулся поручик Бакунин на канонира.
- Свои, вашбродь… - отвечал тот, медля.