Вновь он очнулся оттого, что кто-то растирал его тело. Открыв глаза, он увидел сужающийся низкий свод, и ноздри его уловили вонь прогорклого жира и еще чего-то. Петр приподнял голову: он лежал на полу чума, на шкуре, нагой, и пожилая самоедка в оленьем платье, застегивающемся спереди, - такое называется паница, - растирала его каким-то жиром. Еще несколько своих товарищей он увидел рядом. В центре чума чадил очаг на железном противне. Над ним на шесте висел чайник.
- Спасибо! - сказал он.
Старуха что-то проворчала в ответ.
- Сколько нас? - спросил он.
В это время в чум, откинув шкуру, вошел тот человек, который откапывал его из снега - он был необычно высок и крепок для ненца.
- Ты живой, однако, - заметил он, не без юмора, отбрасывая капюшон малицы.
- Сколько нас? - повторил вопрос Ломоносов.
- Десять и восемь, - сказал человек и для верности показал короткие крепкие пальцы.
- Все, - облегченно откинулся Ломоносов.
- Быстро нашли вас. Не успели замерзнуть. Мои собачки нашли. Последняя вьюга, наверное. Зима вас хотела забрать с собой. Лошадок почти всех впрягла в свои нарты. Только пять уцелело.
- Вауле, - вспомнил имя спасителя Ломоносов, - скажи, ты кто?
- Я? Я простой ненец.
- Ты не простой ненец, - сказал Петр. - По-русски хорошо говоришь.
- Я не богатый человек, но я делаю так, чтобы и нищие ненцы имели малицу и оленей. Я добиваюсь справедливости. Русские приказчики грабят ненцев, за водку забирают шкуры. А полицейские их покрывают. Богатый ненец бедного в черном теле держит. А как жить ненцу, у которого на шее нет серебряной царской медали? Я прихожу к богатому, говорю: дай пастуху малицу, дай оленей. Он дает.
- Значит, ты благородный разбойник.
Услышав неслыханное определение, ненец засмеялся.
- Да, они говорят: ты разбойник, Вауле! А я говорю: у меня есть что-то твое? И они молчат, нечего сказать .
Ломоносов приподнялся на локте:
- Думаю, новый царь посторается дотянуться до каждого угла - дай срок. Смотри - до меня он почти дотянулся… Чем можно отблагодарить тебя за спасение?
Вауле присел, предложил русскому трубку. Когда Петр отказался, он сказал:
- У тебя ружей много, зачем тебе столько? Отдай половину мне. Мне будет чем отбиваться от полиции.
- Хорошо, Вауле, я отдам тебе часть ружей, - сказал Петр. - Ты прав, у нас их немало. Но нам надо выручить из тюрьмы наших товарищей. А когда надо спасать друзей, которых охраняет немалая стража, надо стрелять быстро, и для этого необходимо много оружия. Поэтому я не смогу отдать много. И если кто-нибудь спросит, откуда у тебя это оружие, скажи, что нашел мертвых русских - там, где нашел нас. И похоронил их на месте, а место - забыл.
- Хорошо, - ответил Ненянг.
- Еще у меня есть серебро, и я хотел бы часть дать тебе в благодарность, чтобы ты мог купить на него нужные тебе вещи, оружие, а часть - взамен на продовольствие и шкуры для палаток, - продолжил Ломоносов.
- Ты собираешься кочевать, лючи? - захихикал ненец.
- Я хочу, чтобы ты помог мне забраться на Канин Нос.
- А!.. - тут Вауле произнес какое-то слово, которого Петр не разобрал - вероятно, обозначавшее ненецкое название полуострова. - А что ты там будешь делать? Это тундра и голые холмы. Может, лучше вернешься в парму? В тайге много живет лючи, которые не любят полицию.
- Мне надо быть летом на Канином Носу, на самом его краю.
- Хорошо, лючи. Я помогу тебе. Лучше это сделать скоро, пока снег не начал таять и тундра не превратилась в болота, - согласно кивнул ненецкий Робин Гуд.
Через день Петр почувствовал себя достаточно сильным, чтобы выбраться наружу. Темные чумы из двойной оленьей шкуры, точно стога сена, стояли среди ослепительно белой бескрайней равнины. Над верхушками их вился дым очагов. Поодаль паслись олени, копытами выбивая ягель из-под снега. Ненецкое стойбище состояло из двух десятков чумов, принадлежавших родичам Вауле, или тем, кто пристал к нему. Возле чумов возились несколько детей постарше - малышей из чума на холод не выпускали.
Быстро оправились и остальные товарищи Ломоносова - благодаря тому, что ненцы задушили оленя и накормили русских свежим мясом с кровью и горячей похлебкой. Из-за того, что их быстро нашли и растерли тюленьим жиром, на всю группу оказалось лишь несколько отмороженных пальцев.
Через несколько дней, когда все беглецы окрепли, Вауле решил выполнить обещание и отвезти русских на север, на полуостров Канин Нос. Расположенный между Мезенской и Чешской губой, вытянувшийся в море на двести с лишним верст, он ограничивает с востока вход в Белое море. Никто из мореплавателей, идущих на восток, не минет его. Очертание его острого мыса знакомо каждому зверопромышленнику-помору. Он находится на западном краю Малоземельской тундры, переходящей в Большеземельскую к востоку от реки Печоры.
С раннего утра ненцы при помощи собак стали загонять пасшихся в стороне от стоянки низкорослых полудиких оленей. Нарты поставили поездом из семи штук, - в передние запрягли веером четыре оленя, в последующие шесть нарт - по два, которых поводом привязывали к задку идущей впереди нарты. Таких поездов создалось два. На передние нарты сел ненец-проводник, а на последующие - русские, по двое или по одному, и уложили свой скудный багаж. На последние нарты положили колья и оленьи шкуры для чума. Погода была холодной, поездка - дальней, и поверх своих малиц ненцы надели совики - меховые безрукавки с капюшонами, мехом наружу. Русские тоже утеплились - кто не надел малицу, тот вскоре пожалел: холод пробирался и под тулуп. Однако у всех на ногах теперь были теплые коты из оленьего камуса. Проводники сели на нарты слева, держа в левой руке вожжи, тянущиеся к морде передового (крайнего слева) оленя, в правой руке - длинную палку-хорей, которой слегка тыкали остальных оленей. На прощание вышли и женщины, по случаю отбытия гостей одетые нарядно - в паницах и расшитых бисером шапках. Проводники прикрикнули на оленей, нарты тронулись, снег заскрипел под полозьями. Вскоре санные поезда набрали ход, и русским приходилось крепко держаться за копылья нарт, чтобы не слететь в снег.
Поездка продолжалась несколько дней. Иногда, по вечерам, на полуночной стороне неба беззвучно раскатывалась опалесцирующая полоса света - северное сияние. Оно продолжалось иной раз по многу часов. Небесный огонь завораживал людей. Обычный хруст снега в эту минуту казался звучанием небесных сфер… Наконец они достигли возвышенных холмов на конце полуострова. Береговой откос приподнимался над узкой прибрежной полоской на десять, а то и двадцать сажен. Бескрайней казалась белая равнина замерзшего моря внизу. Здесь Вауле оставил их, возле полуразвалившейся избы промышленников, с достаточным количеством припасов. Они попрощались, и ненец уехал.
- Мы должны пожить здесь до лета. - Ломоносов был лаконичен с товарищами. С ним согласились, не требуя других объяснений. Путешественники, как могли, утеплили избу, установили чум (ненцы показали им, как это делается) и стали ждать прихода тепла…
Время шло, а лето не приходило. Пронзительные ледяные ветры задували с моря. Продовольствие все ощутимее подходило к концу. У них родилась шутка, что лета на севере не бывает. Долгая северная ночь, когда только призрачное пламя жирового светильника рассекает тьму, изрядно действовала на нервы людям, привыкшим к активной жизни. Спасал только строгий распорядок, установленный Ломоносовым и Чижовым. Чудо, что в этих условиях никто серьезно не заболел, тем более лекарств не было никаких, кроме жира. Чтобы занять себя, занялись починкой спасенных седел и сбруи, смазали их и уложили на хранение. Чистили оружие и набивали патроны, точили клинки. У кого-то были карты - в них стали играть на щелчки. Карты за эту бесконечную весну совсем затерлись.
Между тем время шло, день становился все длинее, и снег растаял, зазвенели тысячи ручьев, земля стала зыбкой, и болота у основания полуострова почти отрезали их от материка. Затем наступило лето, тундра зазеленела, а потом быстро приобрела обычный бурый цвет. Летом в тундре людям досаждает бесчисленный гнус, от которого спасают лишь частые пронзительные ветры с моря, а в безветренные дни выручал лишь дым от костров из плавника, собираемого на берегу. В море попадались еще отдельные льдины. Впрочем, в материковой тундре было еще хуже, и на Канин прикочевали несколько оленеводов, пасших свои стада южнее. С русскими они не общались, хотя и знали об их существовании.
Русские охотились на многочисленных гусей и уток. Охота уменьшала запасы пороха и свинца, но надеялись на будущее. Ловили рыбу, нельму и муксуна в речках. С наступлением лета Ломоносов часто уходил к берегу и смотрел вдаль, нередко затянутую дымкой. Компанию ему составлял и Чижов.
Так прошло около четырех месяцев. Отрезанные от мира люди с каждым днем все больше теряли терпение и веру. Все чаще задавались вопросы:
- Чего ждем? Время идет, мы сидим. К тому же и припасы подходят к концу!
Скука - это ужасное бедствие неподвижного лагеря, все больше отягощала усилия Ломоносова удержать людей от непродуманных действий. Даже его непререкаемый авторитет, установившийся среди этих людей в борьбе с врагом, а затем негостеприимным окружением, начинал давать трещину. Только необходимость борьбы за выживание отвлекала их. Выручало и отсутствие спиртного - вместо него велись долгие задушевные беседы у костра. Люди опьянялись воспоминаниями о службе и доме. Один Ломоносов с Чижовым по-прежнему невозмутимо ждали чего-то, прохаживаясь по берегу и в подзорную трубу высматривая нечто в море. Возле лагеря они навалили целую кучу плавника, сложив большой костер.
Наконец, день настал. Чижов в волнении прибежал в лагерь и крикнул Ломоносову:
- Идут!
- Поджигай сигнальный костер! - крикнул Петр. Заранее наваленную кучу плавника облили водой и подожгли. Черный столб дыма устремился в небо.
Глава 42
Экспедиция
Выбежав на холм, все увидели вдалеке двухмачтовое судно, идущее под прямыми корабельными парусами.
- Бриг, - сказал лейтенант Окулов.
- Бриг "Новая Земля" под командой капитана третьего ранга Федора Литке! - поправил его лейтенант Чижов.
Бриг приближался. Теперь за ним было видно гораздо меньшее судно, шедшее на буксире. На расстоянии полумили от берега бриг замедлил ход и стал, так как в этих местах высокие приливы. Видны были задраенные пушечные порты. Сердца людей невольно замерли - что принес этот корабль: надежду или погибель? Только Чижов и Ломоносов, казалось, не знали сомнений и пребывали в приподнятом настроении.
Вскоре от судна отделилась шлюпка и через четверть часа подошла к берегу. Из шлюпки на берег чертиком выскочил молодой светловолосый моряк в лейтенантском мундире. Он слегка подозрительно глядел на группу людей в поношенных, заплатанных офицерских платьях.
- День добрый, господа. Разрешите представиться - лейтенант Василий Кротов. Кто вы? - спросил он.
Все представились. Услышав фамилию Ломоносова, Кротов удивленно приподнял брови, а при имени Чижова воскликнул:
- Это вы, Николай Алексеевич?! Помните меня, я ходил мичманом у лейтенанта Рейнеке на Белом море?
- А где Рейнеке сейчас?
- А он нынче Кольское побережье обследует.
- Да, теперь я вспоминаю вас, - ответил Чижов, внешность которого и вправду сильно изменили прошедшие полгода тягот и лишений, и только человек, хорошо знавший его, мог теперь опознать в нем некогда блестящего флотского лейтенанта.
- Что вы здесь делаете, господа? - спросил Кротов.
- Мы можем сказать это только капитану, на борту судна, - ответил Ломоносов.
- Хорошо, прошу в шлюпку.
Приглашением лейтенанта немедленно воспользовались Ломоносов, Чижов и Окулов. Остальные, не отрывая глаз от судна, пошли, как им велел Петр, собирать зимовку.
Вскоре шлюпка стукнулась о борт покачивающегося на волнах брига. Поднявшись на судно, оказавшееся не столь большим, Ломоносов оказался лицом к лицу с невысоким худощавым человеком в капитанской форме, узкое лицо которого украшали горбатый нос и разбойничьи усы. Они поздоровались как незнакомые друг с другом люди.
- Федор Петрович! - воскликнул Чижов, поднявшийся следом за Петром.
- Николаша, дай обниму тебя, бродяга! - раскрыл ему объятья капитан. Это был Федор Литке, полярный исследователь, с которым Чижов проделал несколько трудных плаваний к берегам архипелага Новая Земля.
- Петр Ломоносов! - представился предводитель беглецов, пожимая небольшую крепкую руку исследователя.
Литке окинул великана оценивающим взглядом.
- Добро пожаловать на борт, господа… Звероловная экспедиция!
Вскоре несколькими рейсами шлюпки люди Ломоносова со всем их багажом, включая запас оленьих шкур, были переброшены на судно. На "Новой Земле", экипаж которой увеличился почти на треть, сразу сделалось теснее. Предупрежденные Петром заранее, беглецы усердно изображали частную зверобойно-исследовательскую экспедицию, попавшую в трудные обстоятельства.
Подняв людей на борт, моряки времени зря тратить не стали - ведь северная навигация так коротка, дорог каждый день! Бриг сразу снялся с якоря и двинулся в море. За ним на буксире болталась небольшая двухмачтовая шхуна, на борту которой можно было прочесть слово: "Енисей". Экспедиция Литке в очередной, пятый раз отправлялась на Новую Землю.
Федор Литке, бывший парой лет моложе Ломоносова, начинал в 1812 году гардемарином под началом мужа своей сестры кавторанга Сульменева (в будущем - адмирала). Он проявил отменную храбрость в деле под Данцигом. Затем в качестве гидрографа плавал в знаменитую кругосветку на шлюпе "Камчатка" под началом будущего адмирала Головнина в 1817–1819 годах. А с 1821 года на шестнадцатипушечном бриге "Новая Земля" занимался исследованием сурового полярного архипелага, состоящего всего из двух островов, протянувшихся почти на тысячу верст к северу.
Когда суда удалились от берега на безопасное расстояние, Федор Петрович пригласил в свою каюту на обед нескольких офицеров из числа гостей. Под видом обеда у них прошло совещание в отсутствие лишних ушей. В маленькой каютке сидели, едва ли не на коленях друг у друга: сам Литке, Ломоносов, лейтенанты Кротов, Чижов, Окулов и поручик Лихарев.
- …Когда вскоре после Нового года Коля Чижов пришел ко мне с предложением подхватить вас на борт и переправить в устье Оби, меня чуть "кондратий" не хватил. Однако потом, во время дороги из Санкт-Петербурга в Архангельск, я все обдумал и нашел ваш план вполне исполнимым - при определенной доле везения, конечно. И разумеется, при полной конспирации - я пустил среди матросов историю о контрабандной операции, и они отнеслись с полным пониманием, - рассказывал Литке. - Хорошо, что с вами едет опытный зверобой - это укрепит вашу глупую легенду о поиздержавшихся офицерах, которые решили поправить свои дела охотой на морского зверя.
- Как там, на Большой земле? - поинтересовался Ломоносов. - Нас ищут, или перестали?
- Вы, господа, однако, и наделали шуму - по дороге на Архангельск стояло несколько жандармских кордонов, - я, конечно, догадался, что они по вашу душу. Порт Соломбалу трясли немилосердно, сколько контрабанды пострадало! К счастью, давно прекратили.
- К счастью, мы их перехитрили, - заметил Чижов. - Что там, в Санкт-Петербурге?
- Шестого марта привезли покойного государя, семнадцатого должны были хоронить. Столпотворение у гроба! О взрыве Петропавловки почти перестали говорить. Ходит весьма основательный слух, что видели арестованными князя Шаховского, Муханова и капитан-лейтенанта Бестужева.
- Слава богу, они живы! - воскликнули все.
- Не знаю, надолго ли… - покачал головой Литке. - Да, между прочим, вы в курсе? В начале мая скончалась супруга последнего государя, Елизавета Алексеевна! Все были просто поражены - нестарая еще дама… Правда, болела…
- Да? - удивился Ломоносов. - Она и правда тяжко болела… Но я знаю также, что за нее многие высказывались, как за преемницу покойного императора…
Наступило молчание на несколько секунд. Затем Литке слегка наклонил голову:
- Что случилось, того не изменить, господа… - Он разлил по маленьким стаканчикам немного водки. Все выпили.
- Однако закончу рассказ: ситуация с экспедицией была критической. Лишь в последний момент Николай Петрович Румянцев, отставной канцлер, уже больной, сумел выделить средства. Все держалось лишь на его преданности науке. Увы, но великий старик недавно скончался, и что будет с северными исследованиями далее, я не знаю. Пока же единственная наша надежда на будущее - нужды Российско-Американской компании, в которой состоят и августейшие особы… Однако интересы компании простираются больше на восточные пределы нашей страны… К счастью, наши регулярные экспедиции к Новой Земле возбудили надежды и в Архангельске. Советник северного округа корабельных лесов Павел Иванович Клоков составил проект о возобновлении плавания из Архангельска в Сибирь. Его поддержал средствами крупнейший судостроитель, сахарозаводчик и купец Вильгельм Бранд. Два эти человека снабдили экспедицию шхуной "Енисей", которая должна проникнуть в Карское море и пройти к устью Оби. Таким образом, ваши интересы и интересы экспедиции сошлись. Ну, правду говоря, я пошел к Бранду и сказал, что, по всей видимости, нынче последний раз иду на Новую Землю и это последний в обозримом будущем шанс пройти в Карское море…
- Федор Петрович, почему же море, лежащее у самых русских земель, оставалось столь долго не обследованным? - спросил заинтересованно Ломоносов.
- Вам известно, господа, что русские плавали в устье Оби еще во второй половине XVI века? - ответил Литке. - На реке Таз, впадающей в Обскую губу, стоял торговый город Мангазея, построенный по приказу Бориса Годунова, куда со всей Сибири везли пушнину. Именно там разбогател устюжанин Ерофей Хабаров, двинувший потом на Амур и почти завоевавший для России эту великую реку.
- Но, видно, в Смутное время отечественные мореходы приохотились беспошлинно торговать мехами с иноземцами, приплывавшими на наш север. И первые, еще слабые Романовы предпочли в 1620-е годы запретить плавать морем в Сибирь. Двести лет назад была совершена эта глупость. Северная торговля прекратилась.