- Пинежский я, оттого знаю. Я Двину-матушку знаю!
- И как?
- Завтра с утрева, как подморозит, - пройдем!
- Хорошо. Вы, - палец майора указал на двоих невезучих служивых, - закопать покойника! Эскадрон! К ближайшей деревне - марш! - И цепочка всадников потянулась по берегу к близлежащему селу. В это время преследуемые уже исчезали в зарослях на противоположном берегу. При виде спокойно уходящих беглецов предводитель жандармов разразился цветистой бранью.
- Я вас! - думал злобно Терехов, глядя на уменьшающиеся точки за рекой.
Глава 39
Пурга
Увидя, что преследователи наткнулись на препятствие, беглецы остановились перевести дух. Андреева осмотрел матрос Ян Стефансон, опытный в борьбе с переломами костей, часто случавшимися на корабельных учениях. Раненому сделали лубяную повязку. Не прошло и часа, как они снова двинулись вперед. Им следовало поторопиться, воспользовавшись задержкой преследователей, неожиданно их настигнувших. Тем более что трех коней они уже загнали насмерть и у них осталось всего три заводных лошади.
Вел их Окулов, бывавший на Пинеге в юности. Шли по зимнику по безлюдному водоразделу, затем попали в долину Кокшеньги, где иногда лишь заснеженное поле разделяло соседние деревни. Это облегчало им пополнение припасов. Избы здесь стояли на высоких подклетях, и в них вели приподнятые крыльца, а амбары высились на курьих ножках, отделяющих их от мерзлой земли и грызунов.
Через два дня вышли к реке Пинеге - на другой стороне виднелось большое старое село, рядом с ним - монастырь. Село называлось Карпогоры - до этого места в любую межень можно было подняться по реке из уездного городка Пинеги. Поэтому здесь происходил известный осенний торг. В селе они заночевали, используя свою подорожную. Купили в лавке разных необходимых припасов и пару охотничьих ружей, отсутствовавших у них при всем разнообразии их вооружения. Здесь же к ним присоединился и нанятый за хорошую плату проводник Павел Куроптев. Куроптев - бывалый молодой мужик, летом ходил на зверобойный промысел на море, а зимой занимался охотой. Мало что связывало его с родным селом. Он легко согласился помочь беглецам, сразу догадавшись, несмотря на наличие подорожной, кто средь зимы явился в пинежскую деревню. Этот парень, с кривым носом и синими глазами, быстро завоевал доверие бывших матросов, да и всех остальных.
- Знаешь, Павлуша, нам надобно пересидеть до лета где-нибудь в тайге, чтобы жандармам надоело нас искать, - не скрываясь, сказал ему Ломоносов. Пинежанин, прищурясь, взгляул на Петра и качнул головой.
- Попробуем, господин хороший!
- На нижнюю Мезень можешь тайно провести?
- Есть там охотничьи тропки в обход гиблых болот, кой-где избы промысловые стоят. Можно…
…Шли через еловую тайгу, через замерзшие болота, на север… Петру странно было думать, что где-то на юге, в Харьковской губернии, уже пришла весна и зазвенели весело ручьи, а здесь лежат еще нетронутые, величественные снега. Мертвая тишина стояла в лесу, нарушаемая лишь звяканьем уздечек, храпом лошадей да изредка голосами, быстро замолкавшими. К вечеру Куроптев вывел их к очередной заимке, где стояла пустая изба и амбар на ножках.
- Здесь переночуем.
…Терехов был в ярости. За селом Карпогоры следы преследуемых терялись. Судя по всему, они должны были уйти на восток. Однако следов не было. Тем не менее он отправил в том направлении, в Усть-Цильму, что стоит на излучине Печоры, полуэскадрон из сорока жандармов во главе с поручиком. Санкт-петербургские жандармы весьма нехотя исполнили приказание. Они должны были четыреста верст пробираться через тайгу зимниками и замерзшими реками.
- Припасы и все необходимое получите у местных властей! - сказал он поручику. - Не пропустите мне их, если пойдут на Урал! Не то…
Поручик понял многозначительное молчание.
Но куда пропали беглецы? Если не на восток - то не отправились же они в голую тундру, к самоедам?! Он отправил следопытов в разные стороны. Наконец, через неделю прибыл усталый Федосов, архангельский фельдфебель, который сообщил, что беглецы ушли вниз по Вашке, в низовья Мезени! Безумцы! Сейчас тундра - ледяная пустыня, продуваемая полярными ветрами! Молодец фельдфебель, и никакого Филькина не надо!
- Как обнаружил?
- Есть охотничьи способы, - ухмыльнулся следопыт. - Кони подкованы не по-деревенски. И еще по г…ну.
- Это как?
- Вестимо, господское г…но, оно не такое, как мужик серит!
- Да? - не на шутку заинтересовался Терехов. - Ну надо ж!
- Люди, на конь! - выскакивает он вон из избы, где квартировал. Из ближайших изб выбегают жандармы, трубач, который трубит немедленный сбор. Через полчаса весь отряд устремляется в тайгу, по зимнику на Мезень. Преследуемые, обходя села, потеряли много времени.
- Мы их нагоним! - ревет Терехов, подгоняя людей. С ними несколько охотничьих собак, приобретенных в Карпогорах.
Между тем беглые декабристы - будем называть их так, коль уж история прилепила это прозвище целой плеяде самых разных людей, - нашли прибежище в суровой северной тайге на самом краю Малоземельской тундры. С большими трудами пробрались они через тайгу. Здесь, в глухих безлюдных местах, надеялись они найти прибежище на несколько месяцев, до начала короткого северного лета.
Не прошло и нескольких дней с тех пор, как они начали обустраиваться. Полусгнившая заброшенная промысловая избенка могла вместить только нескольких из беглецов. Искривленные ветрами ели пошли на шесты и настил для шалашей, накрытых попонами и шкурами, купленными в Карпогорах. В одно утро, когда все были заняты приготовлением завтрака или подготовкой к охоте, в скудный бивак внезапно ворвался поручик Владимир Лихарев. Он стоял на карауле, подальше в лесу, и сейчас его красивое узкое породистое лицо с отпущенными русыми бачками исказилось волнением:
- Господа! Я слышал несколько собак! Я охотник, и не мог ошибиться! До них не более двух верст! Это погоня!
- Друзья! Немедленно все собрать, оседлать коней, навьючить! Мы все успеем! - Ломоносов взвился пружиной, перевернул котел, залив костер, и мгновенно перетянулся подхваченной амуницией. Люди ринулись сворачивать лагерь, и в пять минут одни силуэты шалашей сиротливо выдавали место, где стоял бивак. Все поспешно седлали и вьючили коней, отдохнувших за эти дни и потому могших дать некоторую фору усталым лошадям преследователей.
- Хорошо бы дров и кольев захватить, в тундре с этим гибель! - заметил Куроптев.
- Господа, каждый берет в седло по паре лесин! - распорядился майор, и все офицеры, моряки и солдаты, ворча, разобрали шалаши по седлам. Наконец, сели по коням. В наступившей тишине, прерываемой лишь пофыркиванием коней, теперь уже все расслышали далекий лай собак.
- С версту, а то и полторы! - сказал Куроптев.
- Марш-марш! - отдал команду Ломоносов, и маленький отряд вновь двинулся на север.
…Преследователи обнаружили брошенный лагерь и рьяно ринулись по следам беглецов. Весь день продолжалась погоня, и люди Петра все время слышали за собой лай собак, то удалявшийся, то приближавшийся. Деревья становились все ниже и все реже. Беглецы перешли по льду какую-то речку - Куроптев сказал, что это Пеза, приток Мезени, - и оказались в бескрайней снежной равнине.
- Тундра… - заметил Чижов глубокомысленно. Но все и так это поняли. По глубокому снегу и беглецы, и погоня двигались чрезвычайно медленно, выбиваясь из сил. Теперь они уже видели друг друга на расстоянии версты, или немногим более. Между тем небо стало совсем белесым. Куроптев поглядел на него и выразительно поцокал языком.
- Что такое?
- Шурга идет. Прятаться надо, иначе конец всем. Заледенеем.
- Пурга? Ну что же, выбор невелик: если нагонят, нам тоже конец.
Между тем Терехова его проводник предупредил о том же. Однако оба отряда продолжали движение, пока резкие порывы северного ветра не принесли первые заряды снега.
- Ваше благородие, помилуйте, надо поворачивать! - уговаривал фельдфебель Федосов Терехова, защищая лицо от снега.
- Нет! Я достану его! - рычал штабс-капитан с белыми от ярости глазами.
Тогда в дело вступил фон Борк, доселе стоически выдерживавший все превратности службы. Он отвел в сторону клапан башлыка, чтобы его речь звучала членораздельно:
- Если вы случайно останетесь живы, как вы тогда объясните государю бессмысленную гибель пятитдесяти его солдат? - Ротмистр глядел Терехову глаза в глаза. Тот понял опасность момента, затем взглянул на серую пелену, в которой исчезли преследуемые, и приказал:
- Разворачиваемся! Мы их на смерть загнали! Трупы разыщем и подберем позднее!
Жандармам, подгоняемым в спину пронзительным ветром, с трудом удалось достичь границ леса и укрыться за редкими деревьями.
Между тем беглецы, скрепившись друг с другом веревкой, продолжали движение навстречу порывам ветра и залпам снега. Наконец сила ветра стала такой, что валила с ног коней. Уже нельзя было видеть своей руки в сплошной ревущей снежной буре. Все почувствовали, что коченеют. Ничто, кроме леса, который выстаивает, теряя в борьбе тысячи сломанных деревьев, не способно выдержать натиск полярного урагана. Люди и кони легли плотной кучей, чтобы согревать друг друга. Кони были принесены в жертву, составив периметр человеческой группы. Однако холод постепенно проникал в глубь тел, присыпаемых снегом. Смерть казалась неизбежной…
- Прощайте, товарищи! - сказал Ломоносов, но даже рядом сидящие едва могли услышать его за ревом бури…
Глава 40
Торжество победителя
Спустя примерно три недели отощавший Терехов во главе оставшихся жандармов въезжал в Санкт-Петербург. Он вполне мог чувствовать себя триумфатором. Попытка отыскать замерзшие тела беглецов в заснеженной тундре даже не предпринималась - все было и так очевидно. В тот же день он явился для доклада к императору. Николай, как обычно, принял его в своем кабинете. Присутствовал только генерал-адъютант Бенкендорф.
Войдя чеканным шагом, Терехов вытянулся как по струнке. Он доложил:
- Ваше величество, ваши враги уничтожены, чему свидетелем полсотни ваших жандармов! В плен взят один, майор Поджио. Геройски погиб ваш личный егерь Филькин.
- Царствие ему небесное! - заметил император облегченно, так как гибель людей, способных под носом у него взорвать Петропавловскую крепость, его немного успокоила. Правда, оставалась Вторая армия, авангард которой был ощипан под Белой Церковью, но не побежденная. Однако под началом храброго Раевского, никогда не хватавшего звезд в стратегии, она была куда менее опасна, чем под началом самоустранившегося Витгенштейна. Тот все-таки в 1813 году покомандовал всей русской армией.
- Трупы захоронил?
- Земля была мерзлая. По весне медведи съедят, - на голубом глазу соврал штабс-капитан.
- Хорошо, Терехов, - сказал император. - Представлю тебя к следующему чину. А пока - даю тебе неделю на отдых. Нет, пожалуй, две.
- Служу вашему императорскому величеству! - отчеканил Терехов и, сделав оборот, звеня шпорами, удалился парадным шагом.
- Узнаешь у Поджио имена сих "героев" и озаботься, чтобы в глухих углах Сибири появились их могилы. Дворяне, все ж - без могил неудобно.
- Слушаюсь, ваше величество, - наклонив голову, генерал-адъютант сделал отметку.
- Сейчас надо послать письмо к Раевскому. Он отрезан весенней распутицей в юго-западом крае. Предложить ему почетные условия капитуляции - отставку с мундиром, неприкосновенность жизни его близких и сослуживцев. Мы взяли в плен его сына, не так ли?
- Боюсь, что последний аргумент непригоден. При Бородино он вывел своих сыновей, еще мальчиков, перед войсками, подавшимися под натиском французов. Он сделал это, как другие кидают неодушевленное знамя в ряды вражеских войск, чтобы побудить своих солдат к борьбе во имя чести. Жизнь сыновей для него - ничто по сравнению с долгом, - заметил Бенкендорф.
- Хорошо, что напомнил, Александр Христофорович, - сказал Николай и задумался…
Спустя пару недель, в середине апреля месяца, к дворцу в Тульчине, где находился штаб армии, подъехала коляска. Ее сопровождал небольшой конвой: в нынешнее время, когда всякий темный люд почувствовал ослабление начальства, - вещь не лишняя. Из коляски вышел человек лет сорока, невысокого роста, в статском платье. Лицо его, сухощавое, энергичное и спокойное, скорее походило на лицо англичанина, нежели русского. Рядом с ним спрыгнул наземь сопровождавший его от въезда в Тульчин драгунский подпоручик. Приезжий обратился к часовым, вызвали дежурного офицера. Тот, вежливо поздоровавшись, с немалым удивлением узнал визитера и повел его к начальству.
В зале дворца находились командиры Второй армии - генералы Николай Раевский и Павел Киселев.
- Не чаял вас видеть, Михаил Семенович, - сухо сказал, наклонив свой римский профиль, Раевский.
- Давно не виделись, граф, - добавил Киселев.
- Господа, - сказал наместник Новороссии, граф Михаил Воронцов. - Я приехал к вам как гонец. Точнее будет сказать - принес вам оливковую ветвь мира. Не к чему проливать русскую кровь, ее и так было пролито достаточно.
- От кого вы? - спросил Киселев.
- От государя Николая Павловича, Павел Дмитриевич, - ответил визитер. - Позволите присесть? - И, не дожидаясь приглашения, опустился на стул верхом, чтобы не измять фалды фрака.
- Вы гонец от узурпатора? - заметил Раевский.
- Как ни назовите, он крепко сел в Петербурге. Давече я получил письмо от отца, из Лондона, - вы знаете, хоть он в отставке, но по-прежнему, как и в бытность свою послом, вхож ко двору британского короля. Он сообщил мне, что британский монарх признает только Николая, а такое признание дорогого стоит в Европе.
- Что же он предлагает? - прервал витию Раевский.
- Родные братья, в конце концов примирятся, так или иначе. Польшу он оставит брату. Вам предлагает: Николай Николаевичу, по вашему влиянию в войсках, выйти в отставку с полным удовлетворением, с мундиром, пенсией, почетом; Павлу Дмитриевичу, человеку еще нестарому, - продолжить службу; через несколько лет получить высокую должность при дворе. Нескольких человек возьмут как возмутителей мятежа, с ними поступят мягко - крепость или Кавказ. Так мы спасем тысячи жизней русских солдат, которые с вашей стороны погибнут бесполезно: вы ведь не революционеры какие, господа, для которых чем больше крови, тем лучше.
- А если нет? - спросил Раевский.
- Тогда, на радость туркам, - борьба вашего корпуса и дивизии Орлова против нескольких корпусов, хорошо вооруженных артиллерией. На Сабанеева вы ведь не можете положиться, верно? Мне докладывал об этом Липранди. При всех ваших военных талантах, Николай Николаевич, вам не победить.
- Да, вы правы, - спокойно заметил Раевский. Он на секунду задумался: после пленения дивизии Волконского, из Киева не поступало никаких конкретных обещаний. Генерал Щербатов не претендовал на лавры беззаветного поборника принципов престолонаследия. Блокада николаевскими войсками корпусов союзников Константина с каждым днем становилась все надежнее. Из центральных областей России перебрасывались послушные полки.
- Хочу привести еще один немаловажный аргумент. У всех у нас есть люди, крепостные. Безусловно, подневольные земледельцы - не самое лучшее выражение богатства для просвященного государства. Но отмену его надо готовить постепенно и сверху. Безумный Сергей Муравьев-Апостол бросил зажженную спичку в стог сена! Он призвал крепостных мужиков к восстанию против господ! Весть об этом распространилась. И сейчас то здесь то там полыхают бунты. Если распря продлится, они возрастут, и возможна новая пугачевщина! Это факты. Мы все потеряем.
- Да, как же, Сергей-то Муравьев хорош, чуть не оставил вашу тещу без ее ста тысяч мужиков, Михаил Семенович! - хрипло рассмеялся генерал Раевский.
- При чем здесь графиня Браницкая? Речь идет о принципах власти в России и об угрожающем нам хаосе! - возмутился Воронцов.
- Ну что же, - Раевский медленно поднял свою гордую голову и посмотрел наместнику Новороссии в глаза: - Если необходимо, я уйду в отставку.
- Это хорошо, вы настоящий патриот, Николай Николаевич! - облегченно вздохнул Воронцов.
- Тогда, господа, я предлагаю составить об этом письмо новому государю. Подпишет его старик Витгенштейн, который вообще непричастен к данным событиям по причине своей болезни. А вы, Павел Дмитриевич, - обратился он к Киселеву, - могли бы лично отвезти письмо в Санкт-Петербург и с глазу на глаз объясниться с Николаем Павловичем.
- Мы наслышаны об истории с Луниным, - к месту заметил Раевский.
- Напрасно, Лунин - личный адъютант Константина, человек отчаянный и политически весьма опасный. Павел Дмитриевич же - храбрый генерал, со связями при дворе, известен как человек вполне разумный и не склонный к авантюрам. Мной получены гарантии для вас, Павел Дмитриевич, - лично от государя. Ну же?
- А как командиры дивизий? Полков? - спросил Раевский.
- Для Орлова брат выпросил индульгенцию, а остальные находились в вашей команде, Николай Николаевич. Они ведь не были никуда посылаемы, стояли на месте? В чем их вина? Единственно, пострадает ваш зять, Волконский, - но тут уж ничего нельзя было поделать, он взят с оружием. Авось государь будет милостив, получив ваше прошение об отставке… Разумеется, и сын ваш будет выпущен безо всяких условий…
- Да, вы правы. Наверное, следует поступить так, как вы советуете, - согласился Киселев после минутных раздумий…
Раевский согласно кивнул, как бы завершая историю противостояния…
Глава 41
Ненцы
…Очнулся Петр оттого, что какой-то человек тормошил его и откапывал из-под снега. На человеке была цельноделанная из оленьей шкуры рубаха с капюшоном, мехом внутрь, - малица. На поясе висели большой нож в ножнах из мамонтового бивня, рог для пороха и курительная трубка в чехле. Лицо человека, в первую секунду смутное, затем обрисовавшееся четко, было не то что совсем азиатским, но высокие скулы и жесткий черный волос, выбившийся из-под капюшона, объяснили Ломоносову, что перед ним самоед , то есть ненец. Метель уже, судя по всему, прекратилась - судя по цвету неба, было уже утро.
- Ты кто? - с трудом разлепляя застывшие губы и ломая сосульки, намерзшие на усах, спросил майор.
- Вауле Ненянг меня зовут. Ты хорошо, что живой лючи. Кто ты? Зачем ты здесь?
Перед лицом смерти Петр решил не кривить душой:
- Я Ломоносов, мятежник… Мы бежали от жандармов. Нас восемнадцать…
- Я тоже не люблю полицейских и урядников, - ответил ненец и куда-то потащил Петра за плечи по рыхлому снегу. Впрочем, недалеко. Он взвалил его на нарты и привязал. Судя по возгласам его товарищей, которые слышал теперь Ломоносов, нашли и других беглецов. Ненец стал растирать его лицо и мазать чем-то. Потом он исчез. Прошло некоторое время, и нарты тронулись, заскрипел снег, фыркали олени. Постепенно Петр заснул…