- Понял, ваше императорское… высочество. - Петр Андреевич был человек хваткий и все отлично осознал - и именно это ввело его в состояние отчаянной хандры. С одной стороны, благорасположение императора Александра обеспечивало вроде бы его дальнейшую карьеру. С другой стороны, император, казалось, истомлен ношей власти и мог решиться передать ее цесаревичу Константину, который Клейнмихеля терпеть не мог. Было о чем задуматься.
Через несколько дней он стал собираться с докладом о поселенных войсках в Таганрог.
Глава 13
Убийство в Грузино
Роль человека, стоявшего перед цесаревичем, в чем-то касательно деликатных поручений можно было бы сравнить с ролью адъютанта Михаила Лунина при цесаревиче Константине. Но в этом плане скорее с Луниным, пожалуй, можно было сравнить полковника Геруа, ибо их офицерские взгляды на честь вряд ли позволяли собственноручно орудовать мясницким ножом. Но для капитана 16-го пехотного Ладожского полка Терехова подобных ограничений не существовало. Это был смугловатый высокий, широкоплечий человек с мало запоминающимся лицом и водянистыми голубыми глазами. Терехов вечно жил в долг, пока его не нашел Николай и не извлек из служебной лямки для своих целей.
- Ты должен сделать так, чтобы генерал Аракчеев потерял дееспособность, не мог бы действовать против меня, если возникнут обстоятельства…
- Понятно.
- Но помни, что Аракчеев - русский вельможа, и с его головы волос не должен упасть. Однако предупреждение должно быть весьма явственно.
- Понял. Говорят, его сиятельство граф - трусоват. И есть у него любовница, у которой он под каблуком ходит - белорусская дворянка Шумская. Но ходят слухи, что она и не дворянка вовсе, а из графских крепостных происходит. Если с ней что случится, он спужается. - Терехов осклабил желтые зубы. Николай подумал, что русский народ крайне испорчен в душе, и согласно кивнул головой.
После этого Николай отправился в Царское Село, к Александре Федоровне, своей жене, в девичестве принцессе Шарлоте Прусской. Село с его парками представляло настоящий рай. Александра, несмотря на рождение четырех детей, сохранила красоту, унаследованную от покойной матери, прусской королевы, одной из признанных красавиц Европы, к которой был неравнодушен и император Александр Павлович. Всего пару месяцев назад родилась их третья дочь - тоже Александра. Любящий супруг нежно поцеловал любимую жену.
- Смотри, дорогая, - я привез тебе кушак, чтобы ты могла подтянуть свою талию. - Он достал из коробки украшенный золотом и драгоценными камнями дамский кушачок и, вручив его, ласково обнял жену за талию.
- Боже, какое чудо! Надеюсь, оно не обошлось слишком дорого, Никс?
- Нет, милая, - каких-то три тысячи рублей.
- А что ты подарил Вареньке Нелидовой? - шутливо спросила жена.
Николай погрозил ей пальцем:
- Этой темы в доме гвардейского генерала не касаются!
Оба супруга рассмеялись.
…Уныло серая мощеная улица была обрамлена одинаковыми домами, выкрашенными в казенный желтый цвет. Позади первой линии виднелись такие же желтые цейхгаузы, амбары, здания школы, почты, присутствия, станции и ресторана. И даже церковь была выкрашена в тот же казенный цвет. Посреди улицы какой-то унтер-офицер с палкой в руке муштровал людей в мешковатых мундирах поселенных войск.
Это было большое село Грузино, расположенное под Новгородом - вотчина генерала от артиллерии Алексея Андреевича Аракчеева. Подарок императора, превращенный им в образцовое военное поселение и штаб-квартиру округа поселенных войск.
Утром 10 сентября Аракчеев отсутствовал в Грузине. Он инспектировал полк своего имени - Аракчеевский гренадерский. В инспекционных поездках он занимался любимым делом - распекал не угодивших ему офицеров, а затем посылал провинившегося и его подчиненных на гауптвахту.
Между тем к станции подъехал верховой офицер в мундире майора поселенных войск. Он справился, у себя ли граф, и, узнав, что отсутствует, пожелал оставить у него дома срочно доставленный пакет.
В доме графа проживала его домоправительница и любовница Анастасия Шумская, в девичестве Минкина. То есть до того, как граф исправил ей подложные документы о дворянстве. Четверть века назад чернявая цыганская дочка пленила сердце, или то, что ниже, Алексея Андреевича, и пока не выпускала это из своих цепких ручек.
Собственно, проживала она во "флигеле", роскошном особняке по другую сторону улицы от двухэтажного графского дома. За домом располагался богатый сад, куда выходила разукрашенная веранда, с которой Минкина отдавала распоряжение дворне. Вот и сейчас она там задержалась:
- Всыпьте ей горячих, да так, чтобы встать не могла! - крикнула она во двор. И не ушла прежде, чем послышался свист розог и крики наказываемой девушки.
Настасья Филипповна чувствовала приближение критического для женской красоты возраста и поэтому старалась самых красивых девушек забрать к себе в прислуги, чтобы они не соблазнили ее любвеобильного патрона. Здесь она могла измываться над ними как хотела. Беспричинная злоба теперь на нее накатывала часто.
Минкина решила прилечь передохнуть в большой зале. Однако не успела она опуститься на кушетку, как в комнате бесшумно, как привидение, появился офицер в форме поселенных войск. Настасья Филипповна успела подумать, что внешность у него ничего и можно было бы воспользоваться отсутствием графа… Но в этот момент в руке у него появился большой нож, и Минкина поняла, что - все… Офицер нанес профессиональный удар ножом по горлу жертвы, которое рассек до позвоночника. Затем он придержал содрогающееся тело, помогая ему без лишнего шума опуститься на пол. Уже умирающей женщине он нанес несколько беспорядочных ударов в грудь и живот - не из садизма, а чтобы имитировать непрофессиональное нападение. Для того же резанул ее по ладоням - создавая впечатление, что она пыталась защититься. Окровавленный нож, удачно подобранный на пустой кухне, бросил тут же на пол - улика того, что убил кто-то из прислуги.
Офицер настороженно огляделся водянисто-голубыми глазами. Но никого не было. После того как Минкина наказала свою комнатную девушку, крики которой все еще доносились из сада, к ней вряд ли кто-то решится приблизиться, пока настроение ее не улучшится… Все складывалось удачно. Убийца так же незаметно, как и появился, покинул дом, и вскоре скакал в Санкт-Петербург с докладом.
…Получив из Грузина известие о том, что "Настасья Федоровна очень больна!", Аракчеев вскочил в карету и велел гнать до Грузина не останавливаясь. С ним ехали командир полка фон Фрикен и главный доктор военных поселений Миллер.
Узнав, что на самом деле она умерла, Аракчеев впал в дикую истерику, а затем в прострацию, из которой не выходил сутки. В это время полковник фон Фрикен принял свои меры к расследованию: всю дворню Минкиной, двадцать четыре человека, заковали по рукам и ногам и поместили под замок.
Когда к Аракчееву вернулась способность соображать, он понял, что конечно же не забитая дворня прикончила его ненаглядную госпожу. Он написал письмо императору Александру, где сообщал об убийстве любовницы и то, что, по его мнению, "смертоубийца имел помышление и обо мне…". В том же письме, не спрашивая дозволения, он уведомлял, что "по тяжкому расстройству здоровья" передал все дела генерал-майору Эйлеру.
Отдельным рескриптом государя начальник штаба Отдельного корпуса военных поселений генерал-майор Петр Андреевич Клейнмихель был немедленно командирован из Таганрога в Новгород, чтобы курировать расследование. По дороге он заехал в Санкт-Петербург, где заглянул к цесаревичу.
- Граф Аракчеев полагает, что покушались на него.
- Ну, он не так далек от истины. - Острый взгляд сине-голубых глаз Николая заставил молодого генерала потупиться.
- Как мне вести расследование? - спросил Клейнмихель.
- А как бывало в Риме, когда раб убивал хозяина дома, - что делали с рабами?
- Казнили всех.
- Ну, у нас в России, слава богу, смертной казни нет, - зато есть кнут, после которого не все выживают, - сказал Николай. - Подарочек братцу не удалось передать?
- Только частично. Государь приболел. Теперь очень опасается отравления. Раз как-то камешек в хлебе ему попался - так он начштаба Дибичу поручил расследовать это дело.
- Да… Трудно. Но ты придумай уж что-нибудь, Петр Андреевич… У Аракчеева еще помощник ведь есть, подполковник Батеньков, если не ошибаюсь. Говорят, талантливый человек… - Клейнмихеля перекосило при упоминании его главного соперника по службе.
…Николай понимал, что его клевреты элементарно трусят. Дать слишком большую дозу - значит попасть под подозрение в цареубийстве. Нужен был человек, для которого такое деяние будет лишено ореола святотатства. Тот, кто был участником предыдущего ночного темного дела в Михайловском замке, - а таких Александр от себя почти всех удалил. Но некоторые остались…
И фельдъегерь повез письмо от цесаревича к лейб-медику Виллие, в котором помимо выражения беспокойства о здоровье государя (тревожные сведения от Клейнмихеля) был вписан еще шифрованный сигнал от Джорджа Доу. Получив послание, медик нахмурил узкое чело: он не любил действовать своими руками, хотя решительности ему было не занимать. Когда-то, более четверти века тому назад, несколько эмигрантов с туманного Альбиона - Уэйли, Шервуд и некоторые другие - приехали, чтобы помочь молодому цесаревичу Александру, имеющему склонность к Британии… Теперь настала пора перевернуть последнюю страницу этой истории…
Между тем Клейнмихель чужими руками вынудил признания у несчастных рабов Минкиной. После допросов с пристрастием суд Уголовной палаты осудил первую группу виновных в составе поваренка и пяти женщин к наказанию кнутом. Из них несовершеннолетний парень, якобы убийца, и две девушки умерли во время наказания. Военные поселения были устрашены и почувствовали твердую руку нового начальника…
Глава 14
Дурное известие
Петр Ломоносов вместе со своей женой гостил у тестя - помещика Жукова. Вскоре после возвращения из княжеств он уехал в Грецию - сражаться с турками под началом Дмитрия Ипсиланти. Пробыв там год, воротился разочарованным: потомки Ахилла не показали себя отчаянными воинами. Пребывая там, он регулярно ссылался с полковником Пестелем, сообщая наиболее интересные моменты происходящего. После того как Англия решила прямо вмешаться в борьбу, у нее появилось немало сторонников, которых возглавлял ненавидящий русских грек Маврокордато. Возвратившись домой через Пруссию, Петр некоторое время искал себе занятия по душе. На гражданской стезе он ощущал себя рыбой, выброшенной на сушу. Но к тому времени вернулся из Франции Михаил Лунин, вновь поступивший на службу в войска. Он был приписан к гродненским гусарам, стоявшим в Варшаве, и стал адъютантом цесаревича Константина Павловича.
Возвращение Лунина из Франции, где он вел рассеянную жизнь философа, много общался в салонах с выдающимися умами страны и с самыми отчаянными реакционными клерикалами, как подозревал Петр, было вовсе неслучайно. По-видимому, оно было прямым следствием недавно состоявшегося прихода к власти во Франции реакционной клики наследника, будущего короля Карла Х. Обретению власти этим кабинетом, надо сказать, сильно способствовали весьма многочисленные, но, как один, неудачные заговоры карбонариев, открывшиеся во Франции совершенно неожиданно. Они заставили реакцию действовать решительно, чтобы предотвратить новую революцию. Однако Петр подозревал, что половина этих заговоров не обошлась без Михаила, почему и шансов на успех они не имели изначально. Недаром английские агенты, пересекавшиеся с Луниным в Париже, сообщали на Альбион, что это чрезвычайно опасный человек, которого невозможно переиграть. Мавр сделал свое дело и вернулся.
И сейчас именно новое реакционное правительство Франции наконец решилось вторгнуться в революционную Испанию, вопреки воле Англии, чего никак не делали предыдущие, более либеральные кабинеты. В Петербурге наконец могли вздохнуть спокойно, ибо еще один очаг революции, раздутой островитянами, был затушен.
Именно Лунин, благодаря своему положению, помог Петру вновь попасть на службу, несмотря на тот хвост, что тянулся за Ломоносовым после случая с Клейнмихелем. Петр был без должности приписан к Подольскому кирасирскому полку, стоявшему в Варшаве. Тогда же он посватался к Марии Жуковой, женился на ней, и теперь у них рос сын.
Петр был без ума от своей жены. Он любил ее страстно, и ему трудно теперь было провести вдали от нее даже две недели. Однако то, что находилось вне семьи, не давало столько поводов для оптимизма. Жизнь в Польше пришлась Петру не очень по душе - слишком многое здесь напоминало о том, что только десять лет назад Варшавское герцогство вошло в состав Российской империи. Несмотря на благоволение к полякам Константина, женатого на графине Грудзинской, они не отвечали взаимностью. В Царстве Польском, в наступившую мирную эпоху, жизнь большинства обывателей была лучше, чем в России. Быстро росли промышленность, торговля и население. Но местные жители все это не связывали с покровительствующей русской властью. Много говорили о незалежности и шляхетности. Русских считали захватчиками, и такому открытому человеку, как Петр, не нравилась скрытая за притворными улыбками неприязнь поляков.
Но тут, как говорят, не было счастья, да несчастье помогло. Слухи о возможной войне с Турцией оживились. Однако Подольский кирасирский полк на эту войну наверняка не пошел бы. Между тем Петр имел неплохой опыт в молдавских делах. Под этим предлогом он попросил помощи по переводу в войска Второй армии, которая наверняка приняла бы участие в походе. Здесь ему посодействовал и Павел Пестель, который несколько лет был старшим адъютантом командующего армией. И вскоре Петр оказался приписан к 19-й пехотной дивизии Седьмого корпуса, стоявшей в Умани.
На дивизию недавно был поставлен один из государевых любимцев, боевой генерал-майор Сергей Григорьевич Волконский. Такая замена старых начальников на более молодых и боевых генералов и полковников проходила с некоторого времени в Шестом и Седьмом пехотных корпусах, нацеленных на Турцию. Кстати, успешному переводу Ломоносова именно в эту дивизию способствовало и то, что некогда как раз Волконский инструктировал Лунина для поездки во Францию, передавая свои парижские связи…
…Ломоносов явился лично к командиру дивизии. Худощавый князь Волконский встретил его добродушно, протянул руку и улыбнулся своей своеобразной улыбкой, которая происходила оттого, что все верхние зубы были выбиты в бою и вместо них стояли искусственные. Он говорил слегка шепелявя:
- Наслышан я о ваших поездках на юг. Думаю, что ваш опыт может нам пригодиться через некоторое время.
- Буду очень рад. Как скоро приступать к службе?
- Вы ведь недавно женились? Пока никаких дел нет, летом можете располагать собой - это ваш отпуск. Наслаждайтесь семейной жизнью, она может быть недолгой. Вероятно, осенью у нас побывает государь и отдаст нам свои распоряжения. Поэтому вам к ноябрю следует решить все свои личные дела и быть здесь.
В это время в кабинет командира дивизии стремительно вошла молодая женщина невысокого роста. Ее смугловатое лицо, обрамленное темными волосами, не было очень красивым, но в ее порывистых движениях кипела энергия, лучившаяся в ее карих глазах. Генерал нежно привлек ее к себе.
- Познакомьтесь, майор, - это моя новая женка, Мария Николавна.
Молодая женщина сделала небольшой книксен. Майор наклонил голову:
- Петр Ломоносов!
Жена Волконского с любопытством на него поглядела.
- Очень приятно, - ответила она красивым контральто.
- Кстати, жена - ваша четвероюродная кузина - дочь нашего корпусного начальника, генерала Раевского. Вы не знакомы?
Теперь Петр уловил в ней нечто общее - в округлости лица, решительном подбородке, непокорных кудрях волос, горящем энергией взоре - с героем Отечественной войны.
- Увы, нет, - ответил он.
- Между прочим, почему вы не попросили протекции родственника при переводе ко мне? - полюбопытствовал генерал.
- Мы не близки с семьей моей троюродной тетушки, - дипломатично ответил Петр.
К чему было объясняться, что представителю захиревающей, хотя и наиболее прямой, ветви ломоносовского рода, у которой остался от прежнего благополучия лишь баронский титул елизаветинских времен да доходный дом, не хотелось быть бедным родственником при знаменитом полководце и богатейшем помещике.
- Ну что же - я вас не задерживаю, ступайте, - отпустил его Волконский.
- Слушаюсь! - Майор отдал честь и удалился. Уезжая из дивизионного штаба, он вспомнил историю, рассказанную ему Пестелем под большим секретом, для того чтобы он не был запросто со своим новым дивизионным командиром:
- …Когда союзники, только одолевшие корсиканского льва в его логове, в конце 1814 года собрались в Вене, зашел вопрос о вознаграждении победителям. Государь Александр потребовал себе Герцогство Варшавское, воевавшее против России, и с ним - польскую корону. Своему свату и союзнику, Прусскому королю, он запросил еще больший кусок - Саксонию, курфюрст которой был верным клевретом Наполеона.
Но тут вмешался Талейран, представлявший Людовика Восемнадцатого, ныне умершего, а тогда считанные месяцы назад усаженного на трон союзниками. Он повел интриги с Меттернихом, и дело кончилось тем, что англичане, до того воевавшие только на море (не считая десанта в Португалию), австрийцы и французы объединились. Они стали вслух подсчитывать, сколько войск они смогут выставить против русских и пруссаков, проливших больше всего крови в войне с Наполеоном. Александр запальчиво ответил, что война его не пугает. А меж тем вспомнил, что император Бонапарт легко отдавал своим союзникам то, что ему никогда не принадлежало (например, Финляндию и Бессарабию - России). Государь вызвал к себе князя Сергея Волконского, решительность которого ему была известна по совместным с полковником Бенкендорфом партизанским действиям в двенадцатом году, и сказал ему:
"Езжайте сударь в Париж, поговорите с бывшими генералами Бонапарта, и пошлите кого-нибудь на остров Эльбу, сказать пленнику: русский царь от войны устал и ему и за Одером дел хватает". И в 1815 году Наполеон вернулся с Эльбы, и начались его знаменитые "Сто дней". И союзникам пришлось пролить немало крови, чтобы снова окончательно победить его. Англичанам, австрийцам и менее - пруссакам, подоспевшим лишь к самому исходу роковой битвы Ватерлоо. Русская же армия не торопилась на поле боя. Поэтому ее новый вход в Париж был блистательным, слова совета, которые государь повторил вновь восстановленному Людовику, были лучше поняты, и союзники больше не помышляли о войне с Россией из-за Польши…
История была поучительна и выставляла князя Сергея более искушенным в интригах человеком, чем могло показаться при взгляде на его открытое лицо.
- Вряд ли он опишет эту историю в своих мемуарах, если таковые будут, - заметил Пестель в конце рассказа.
Теперь Ломоносовы всей семьей гостили в поместье Жуковых.
- Как тебе служится у цесаревича? - Каждый приезд тесть задавал зятю один и тот же вопрос.