ШИНЕЛЬ-КОРОТЫШКА(читает):
"…Лазоревый полковник. Из очей
Катились слёзы по его ланитам…"
Плачет.
ШИНЕЛЬ-ЖЕНЩИНА(машет на него рукой): Ну, ты!.. Лазоревый полковник! Ты нам тут не зарёвывай помещение… А то полы мыть заставлю. Пшёл вон!
Коротышка отходит; она оборачивается к Попову.
Гони, гони ты эти мысли!..
Пауза.
Только любовь, одна она тебя спасёт. Ну скажи, что любишь. Ну!.. Хоть словечко нежное…
Пауза.
ШИНЕЛЬ-ДЫЛДА(читает):
"Что слышу я! Ни слова?.. Иль пустить
Уже успело корни в вас упорство?".
ШИНЕЛЬ-КОРОТЫШКА(читает):
"Тогда должны мы будем приступить
Ко строгости – увы! – и непокорство,
Сколь нам ни больно, в вас -
искоренить!".
ШИНЕЛЬ-ЖЕНЩИНА(выскальзывая из объятий Попова): Ну что ты, глупенький? При посторонних-то… Нетерпеливый… Ведь совсем чуточку ещё подождать.
Одёргивает подол комбинации, возвращается на свой стул и поворачивается к шинелям-мужчинам.
Что там у вас?
ШИНЕЛЬ-ДЫЛДА(читает):
"В последний раз: хотите ли всю рать
Завлекших вас сообщников назвать?.."
ШИНЕЛЬ-ЖЕНЩИНА: Ну, и что?
ШИНЕЛЬ-КОРОТЫШКА: А он (показывает на Попова) отвечает на это:…
(Читает)
"И чем бы там меня вы ни пугали,
Другие мне, клянусь, не помогали".
Отрицал, значит, наличие сообщников.
ШИНЕЛЬ-ЖЕНЩИНА: Да знаем, знаем…
Идите. Будете нужны – я кликну.
Шинели отходят; она – Попову.
Вот ты, оказывается, какой! Безумец. Разве так можно?..
Смотрит вслед шинелям.
Ты с ними не ссорься. Ты не смотри, что они такие… На меня смотри. И меня люби…
Снова садится к нему на колени.
А меня полюбишь – и их… полюбишь… Нас полюбишь, а мы – тебя. А полюбим – и простим. Чего нам не простить? Мы же тогда вместе будем. Любить друг друга будем. А где любовь, там и сны… А сны – уж… Где сны – там уж и всепрощение… Они ведь – от одиночества такие… смурные… Как в детстве. Помнишь? Ты ложился в постель… Один-одинёшенек… И – ручкой… Ну, помнишь? Между ног, под рубашечкой… Дрыг-дрыг!.. И – в тайне. Главное, чтоб папА с мамАн не узнали. Так ведь? Но то – в детстве. А теперь – чего ж таиться? Без папА, без мамАн… Теперь у тебя я есть. Так зачем же – самому?.. Дрыг-дрыг!.. Ты – меня… нас… люби. И не бойся. Никого не бойся (кроме нас)… Тогда и снов своих бояться больше не будешь. Они ж у нас теперь общие будут – сны-то… чего ж там скрывать? Ну иди… иди в постельку… И… жди меня!
Соскакивает с его колен, отходит и смотрит на него.
Ой, смешной!.. Сладенький ты мой! Ты – что же… вот так вот… в штанах… любить меня собираешься? Первый раз такого стыдливого вижу… А ну – скидавАй портки! Ну!.. Ну же, не стесняйся. Что ты, в самом деле? Как не свой…
Попов встает растерянно, потом начинает судорожно стягивать с себя брюки.
Ай, я растяпа! Ай, растяпа!.. А формальность-то соблюсти… Забыла… Протокол! То-то нам бы досталось с ребятами… на орехи… Чуть не погубила всё дело. Иди сюда, серебряный. Быстренько! Вот тебе – ручка, бумага. Подписывай!
Достает из папки лист бумаги, протягивает Попову. Он вертит его недоуменно в руках: лист пуст.
Ну?.. Всё надо подсказывать?.. Пиши: "Же ву зэм". To-есть: "Я вас люблю". Это по-французски.
Попов – со спущенными штанами – пишет.
Она берёт листок, читает, затем рвёт его.
Нет уж, знаете… Ну его, этот французский. Даже и непатриотично как-то… Давайте-ка – по-простому, по-русски: "Я вас люблю"! Ведь любишь же?
ПОПОВ (пишет): "Я вас…
Смотрит поочередно на всех троих.
…люблю". Чего же боле? Что я могу ещё сказать?..
ШИНЕЛЬ-ЖЕНЩИНА: А ничего больше говорить не надо. Этого достаточно.
Подходит к нему и выдирает у него из-под ног его брюки; попутно заглядывает в бумагу.
Подпишись!
Попов подписывается; она забирает листок, идет к столу, укладывает его брюки и листок в коробку из-под торта и перевязывает ленточкой с бантиком.
Вот так! А теперь…
Кладет перед ним еще один лист.
…список сообщников.
Попов, уныло взглянув на неё снизу вверх, покорно начинает писать. Женщина-Шинель и оба Мужчины-Шинели начинают безмолвно плясать вокруг него медленный народный танец; Женщина достаёт из кармана цветастый платочек и плавно размахивает им, поочерёдно прокручиваясь под ручку то с одним, то с другим кавалером. Попов пришибленно строчит на листе…
Внезапно Попов плавно валится – сначала головой на стол, а потом и со стула на пол. Шинели перестают плясать, достают из-за кулис носилки, перекладывают на них Попова, несут его к стоящей в глубине сцены кровати, перекладывают на неё и укрывают его одеялом.
ШИНЕЛЬ-ЖЕНЩИНА(садится на краешек кровати и, поглаживая Попова по голове рукой, поет песенку):
Спи, мой младенец, усни!
В доме погасли огни…
Мышка за печкою спит,
Кошка без мышки храпит…
Глазки скорее сомкни,
Спи, моя радость, усни…
Усни-и-и-и, у-усни…
Затемнение.
Часть третья
На авансцене появляются Шинель-Коротышка и Шинель-Женщина.
ШИНЕЛЬ-ЖЕНЩИНА: Ну, что там у вас?
ШИНЕЛЬ-КОРОТЫШКА(читает по бумаге):
"Попов строчил сплеча и без оглядки,
Попались в список лучшие друзья…
Я повторю: как люди в страхе гадки!
Начнут, как Бог, а кончат – как свинья…
Строчил Попов, строчил во все лопатки,
Такая вышла вскоре ектеньЯ,
Что, прочитав, и сам он ужаснулся,
Вскричал: фуй! фуй!.. Задрыгал
и – проснулся!..".
Они оборачиваются. Около кровати Попова загорается свеча. Попов садится на кровати, откидывает одеяло и видит свои ноги в штанинах. Хватается за голову. Шинели подходят к нему.
ШИНЕЛЬ-ЖЕНЩИНА: Попов, Тит Евсеич?
ПОПОВ: Попов. Тит Евсеич. Советник.
ШИНЕЛЬ-ЖЕНЩИНА: Всё верно… Советник…
ШИНЕЛЬ-КОРОТЫШКА: Пожалте бриться!
Проход на очередной допрос. За столом Шинель-Дылда.
ШИНЕЛЬ-ДЫЛДА(выходя из-за стола навстречу Попову): Кто к нам пожаловал!.. Тит Евсеич, дорогой!..
(Шинелям)
Вы зачем его привели?
ШИНЕЛЬ-КОРОТЫШКА: Так, Ваше ж превосходительство!.. Вы ж – сами…
ШИНЕЛЬ-ДЫЛДА: Что я сам?..
Смотрит на одного, потом на другую, они онемели; он поворачивается к Попову.
Располагайтесь поудобнее, прошу вас. Мы тут – на минуточку…
Попов садится за стол. Шинели отходят.
Что – я сам?!. Это я велел вам поднимать заслуженного человека среди ночи? Я… велел… вести его чуть ли не под конвоем?
ШИНЕЛЬ-ЖЕНЩИНА: Почему "чуть ли"? Мы его под конвоем и привели.
ШИНЕЛЬ-ДЫЛДА: Идиоты! А мне – расхлёбывать?.. Извиняться?.. Ну мало ли что человеку присниться может? Что – во всём умысел искать?
Кидается к столу, роется в бумагах.
Вот! Глядите: прямо сказано… "Бог весть, с какой причины"… Да?.. Это значит, что он – однозначно не виновен! Причина-то – какая?
ШИНЕЛЬ-ЖЕНЩИНА: Какая?
ШИНЕЛЬ-ДЫЛДА: Бог весть какая! Поняли? Все вопросы – к Богу…
ШИНЕЛЬ-ЖЕНЩИНА: Да?.. Но мы же не по церковному ведомству… Не знаю… Вы нам велели разобраться, мы – и того… А надо – так мы его и обратно отвести можем.
ШИНЕЛЬ-ДЫЛДА: Под конвоем?
ШИНЕЛЬ-ЖЕНЩИНА: Естественно.
ШИНЕЛЬ-КОРОТЫШКА: Вот именно.
Форму-то надо соблюдать.
Не выдерживает и начинает хохотать, двое других смеются тоже.
ШИНЕЛЬ-ЖЕНЩИНА: Это даже очень обидно. Мы стараемся, а вы нас – прямо как детишек…
Все продолжают смеяться.
ШИНЕЛЬ-ДЫЛДА: Ну, вы… не обижай… не обижайтесь…
Хохочет в голос.
ШИНЕЛЬ-ЖЕНЩИНА: Ой, не могу!..
ШИНЕЛЬ-КОРОТЫШКА: Ладно, будет вам. Ихнее благородие ждут, а вы – вона что!..
Дылда возвращается за стол. Шинели отходят на почтительное расстояние.
ШИНЕЛЬ-ДЫЛДА: Весёлый народ… С нами не соскучитесь.
(Попову)
А ведь и вы – тоже весёлый человек. Вон сны вам какие… игривые… снятся. Прямо карнавал какой-то… Прямо – по Бахтину… сто лет спустя…
ПОПОВ: Простите… А если не заглядывать так далеко… Нельзя ли?..
ШИНЕЛЬ-ДЫЛДА: Можно! Вам – всё можно. Вы здесь – как дома. Будьте, как говорится, как дома… Да это и есть ваш дом. А мы… мы тут только так… попИсать (то есть – пописАть) зашли… Мы – не более, как… обслуживающий персонал, что ли. Не хочется использовать слово "лакеи" (уж больно потасканное, повАнивающее, между нами скажу, слово), хотя… оно б точнее всего тут бы подошло.
Вскакивает, достаёт из кармана белый носовой платок и, повесив его себе на согнутый локоть, сгибается перед Поповым в полупоклоне. Потом берёт со стола пустую тарелку, бегло протирает её о локоть, подставляет Попову.
Угощайтесь, сделайте одолжение! А это вот…
Придвигает ещё одну.
…для косточек.
ПОПОВ: Да-да… Я согласен… Это всё очень… очень остроумно.
ШИНЕЛЬ-ДЫЛДА: Как я рад, что вы – оценили!
Поворачивается к шинелям.
Он – оценил!
(Попову)
Они ведь тоже старались. Впрочем, вы как-то так сказали это слово… "остроумно"… несколько вяловато… Будто хотели продолжить: но… Неужели у вас, так сказать, за пазухой… ещё осталось спрятанным какое-то "но"?
ПОПОВ: Я хотел сказать: но… хотелось бы… поближе к делу…
ШИНЕЛЬ-ДЫЛДА: И прекрасно! Опять, выходит, наши желания совпадают. И я жажду… я тоже жажду к делу перейти… Но мало ли, думал: вдруг Тит Евсеич не в настроении о делах сегодня говорить, так мы б и на более позднее время всё это перенести могли. Но – раз уж вы сами так вот прямо и рвётесь к делу…
Берет ручку и бумагу.
Фамилия?
ПОПОВ: Что?
ШИНЕЛЬ-ДЫЛДА: Я спрашиваю: фамилия?
ПОПОВ: Чья? Моя?
ШИНЕЛЬ-ДЫЛДА: Ваша.
ПОПОВ: Попов.
ШИНЕЛЬ-ДЫЛДА: Как? Вот так просто: "Попов"?
ПОПОВ: Да. Вот так просто: "Попов"!..
ШИНЕЛЬ-ДЫЛДА: Тут… обе буквы "о"?.. Случайно, не – ПотАпов? А то ещё, знаете, бывает даже "Поповский" или "Попович". Ах, нет, "Попович" – это космонавт!..
ШИНЕЛЬ-КОРОТЫШКА: Раз у меня был даже "ПоповничЕнко"… Или – "ПоповнИченко"? Нет! "ПоповничЕнко". Представляете?.. Каких только фамилий на свете не бывает!
ШИНЕЛЬ-ДЫЛДА: Да… Каких только не бывает… Хотя – чтО я?.. Ведь вы же и сами… мастер их изобретать… Просто – лепить, так сказать, из воздуха!.. Как? Как это там… у вас?
ШИНЕЛЬ-ЖЕНЩИНА(достает бумагу и читает):
"Явились тут на нескольких листах:
Какой-то "Шмидт", два брата
"Шулаковы",
"Зерцалов", "Палкин", "Савич",
"Розенбах",
"Потанчиков", "Гудим-Бодай-Корова"!..
Передает бумагу Коротышке.
ШИНЕЛЬ-КОРОТЫШКА(читает):
"Делаверганж", "Шульгин",
"Строженко", "Драх",
"Грай-Жеребец", "Бабков", "Ильин",
"Багровый",
"Мадам Гриневич", "Глазов", "Рыбин",
"Штих",
"Бурдюк-Лишай"… и множество других.
ШИНЕЛЬ-ДЫЛДА: Да!.. Вот это фамилии – так фамилии… "Бурдюк-Лишай"!.. Музы ка! Не то, что какой-то там… Попов!
Помолчав.
Имя?
ПОПОВ: Что вы?
ШИНЕЛЬ-ДЫЛДА: Имя ваше?
ПОПОВ: Тит.
ШИНЕЛЬ-ДЫЛДА: Отчество?
ПОПОВ: Евсеевич.
ШИНЕЛЬ-ДЫЛДА: Чин какой имеете?
ПОПОВ: Советник.
ШИНЕЛЬ-ДЫЛДА: Советник… Хороший чин. Благородный. Не так чтобы слишком высокий, но и не маленький. Как раз между министром и каким-нибудь там… Да… Ну, в общем, есть куда падать, если что… Не так ли? Да… Я всегда с гордостью говорю: "Советник Попов!". Ведь я – тоже советник. И тоже – Попов. Вот совпадение, а?.. Хотя – вы правы – это к делу не относится. А вот – что относится? Как вы думаете?
ПОПОВ: Не знаю. К сожалению.
ШИНЕЛЬ-ДЫЛДА: Не знаете?.. Ну что ж, так и запишем…
Задумывается.
Не любите вы нас. Это нехорошо. Не для вас, конечно. Вам-то – что? Мы – страдаем! Ну ладно. Давайте взвесим всё это на беспристрастных весах Фемиды, как говорится…
Берёт тарелки, которые он ранее предлагал Попову в качестве угощения, ещё раз протирает о локоть, сдувает пыль. Делает знак. Шинели приближаются. Дылда вручает тарелки Женщине.
Закрой глаза. Нет, так не пойдёт. Платок у кого-нибудь есть? Какой-нибудь платок?.. Что?.. Нет?.. Ах вы, растяпы!..
(Попову)
Тит Евсеич! Платочек не одолжите? Мы вернём, не извольте сомневаться.
Попов достаёт из кармана платок. Коротышка завязывает глаза Женщине и отходит в сторону. Она стоит с завязанными глазами, держит перед собой руки с тарелками (как чаши весов).
ШИНЕЛЬ-ДЫЛДА: Вот и давайте рассудим… Искренности мы от вас… Ждали? Ждали.
Заглядывает в первую тарелку.
Увы, милейший Тит Евсеич!.. Увы… О любви… Молили? Молили…
Заглядывает во вторую.
И опять же могу повторить то же самое: увы!.. О любви – не меня ли вы мило молили и в туманы лимана манили меня?.. И – увы!.. Увы, милейший Тит Евсеич!.. А ведь вы – и не любите, и не говорите прямо, что… дескать… не люблю! Или там – ненавижу! Или – хоть бы и помягче: не испытываю, мол, особой… перед вашей особой… особой какой-то симпатии. Да?.. Ни то, ни сё, ни кукарЕку!.. Как же нам быть с вами? Подскажите…
Попов пожимает плечами.
Ну это мы тоже умеем…
Пожимает плечами; потом делает знак Коротышке.
ШИНЕЛЬ-КОРОТЫШКА(читает по бумаге):
"Небесный свод сиял, так юн и нов,
Весенний день глядел в окно, так весел,
Висела пара форменных штанов
С мундиром купно через спинку кресел…".
ШИНЕЛЬ-ЖЕНЩИНА(читает):
"И – в радости – уверился Попов,
Что их Иван там с вечера повесил".
ШИНЕЛЬ-КОРОТЫШКА (продолжает):
"Одним скачком покинул он кровать
И начал их в восторге надевать.
– То был лишь сон! О, счастие!
О, радость!..
Моя душа, как этот день, ясна!..".
ШИНЕЛЬ-ДЫЛДА:
Стоп!.. Что? Как там?
ШИНЕЛЬ-КОРОТЫШКА:
"Моя душа, как этот день, ясна!.."
ШИНЕЛЬ-ДЫЛДА:
"Ясна", говорите?.. "Счастие"?
"Радость"?..
ШИНЕЛЬ-КОРОТЫШКА:
Ну, да!
(Читает)
"Не сделал я Бодай-Корове гадость!
Не выдал я агентам Ильина!..".
ШИНЕЛЬ-ЖЕНЩИНА(читает):
"Не наклепал на Савича! О, сладость!
Мадам Гриневич мной не преданА!..".
ШИНЕЛЬ-КОРОТЫШКА(читает):
"СтражЕнко – цел, и братья ШулакОвы
Постыдно мной не ввержены в оковы!..".
ШИНЕЛЬ-ДЫЛДА: Стоп!.. Как вы сказали? "Постыдно"?..
Берет у него бумагу и сам читает.
"Постыдно мной не ввержены в оковы!".
А!.. Каково? "Постыдно мной не ввержены…".
(Попову)
Так вы уж не со стыда ли… Так… так… Сердечный вы человек… Так? Или – не так?.. Только – как же это совместить? То у вас "душа ясна"… а тут же у вас и что-то такое… постыдное… возле этой души корячится… Как это? Ну-ка!..
Поворачивается к Женщине и делает вид, что кладёт что-то на чашу весов. Рука Женщины с этой тарелкой опускается, а вторая – поднимается вверх.
ШИНЕЛЬ-ДЫЛДА: Вот он – стыд! Да!.. Весомо, весомо… Ну а сюда – душу… То бишь – ясную душу! Да?..
Кладёт на вторую "чашу" нечто воображаемое; "весы" не шевелятся.
Ай-я-яй!.. Не выходит. Не получается уравновесить. Вот незадача… А как же вы в сердце своём чаши-то эти уравновешиваете? А?.. Ведь уравновешивали же. Жили себе – не тужили. До советника дослужились. К министру на приёмы являлись… Являлись? Являлись!.. Ночами спали спокойненько… Неужто с такой вот… кривобокой… душой? Это ж мУка.
Шлепает Женщину по спине, она выпрямляется; Дылда смотрит на Коротышку.
ШИНЕЛЬ-КОРОТЫШКА(читает):
"Попов строчил – сплеча и без оглядки,
Попались в список лучшие друзья;
Я повторю: как люди в страхе гадки -
Начнут, как Бог, а кончат, как свинья!..".
ШИНЕЛЬ-ДЫЛДА: Да уж… Постой: как там?
ШИНЕЛЬ-КОРОТЫШКА:
"…как люди в страхе гадки".
ШИНЕЛЬ-ДЫЛДА:
В страхе, значит!.. Страх? Ну конечно! Ах, милый вы мой! Что ж вы сразу-то не сказали? И себя, и меня заставили голову ломать. Да неужто ж мы – такие страшные?.. Неужто вы нас так боитесь?.. Или, может, эти весы нам врут? Ведь и так бывает? Эй, весы!..
Шлепает Женщину по заду; тарелки судорожно задергались вверх-вниз, потом успокаиваются.