Попов поднимается со стула. Коротышка ставит его на то место, где только что стоял, сам возвращается на свой стул. На стул Попова садится Дылда.
Ну вот – вы и на моём месте. И что вы должны подумать, когда некто… Некто – Тит (Тит, условно скажем, Евсеевич Попов) станет вам наливать… Наливать! То есть, простите великодушно: не "наливать", а… заливать! Заливать… насчёт каких-то там "обстоятельств"?..
Пауза.
А обстоятельство-то всё состоит в том, что сей некто (не будем повторять имени: Тит или не Тит, какая, в сущности разница?) лёг, извините за выражение, в свою эту… как бишь её?., постель и там (в постели) увидел – что?.. Сон! Сам увидел, прошу заметить. Никто ему этот его сон не показывал, не демонстрировал… не внушал и не трансплантировал в его черепную коробку… Он – сам его увидел. Сам по себе.
Поворачивается к Дылде.
Какие тут могут быть обстоятельства?
ШИНЕЛЬ-ДЫЛДА: Никаких, ваше благородие!
ШИНЕЛЬ-КОРОТЫШКА(Попову):
Вот – это по-честному. И – смело. Вы же отважный человек!.. Так продолжайте в этом же духе.
Снова поворачивается к Дылде.
А ежели обстоятельств никаких тут быть не может, следовательно – тут чистейшей воды – что? А?..
ШИНЕЛЬ-ДЫЛДА: Умысел, выходит.
ШИНЕЛЬ-КОРОТЫШКА(Попову): Ну это уж вы через край хватили. Зачем же так? Не надо перегибать палку. Сами посудите: какой тут может быть умысел? Разве мы в силах нашим сном, так сказать, управлять?..
(Дылде)
Вот и выходит, обстоятельств – никаких, умысла – тоже нет… Что скажете на это, Тит Евсеич?
Поворачивается к Попову.
Его, изволите видеть, тоже Титом Евсеичем зовут.
(Дылде)
Ну… отвечайте.
ШИНЕЛЬ-ДЫЛДА: Не могу знать, ваше благородие.
ШИНЕЛЬ-КОРОТЫШКА: Ну а не можешь, так и пошёл вон. Расселся, понимаешь ли, на месте образованного человека… Ты-то, болван, пожалуй, и по-французски ни бум-бум?
ШИНЕЛЬ-ДЫЛДА: Так точно, ваше благородие! Как есть – ни бум-бум… Позвольте идти?
ШИНЕЛЬ-КОРОТЫШКА: Я же сказал: пошёл вон!.. По-русски, между прочим, сказал, не по-французски…
(Попову)
А вы – присаживайтесь, не стесняйтесь. В ногах правды, сами знаете, нет…
Дылда отходит, Попов садится.
Да… В ногах правды нет! А вот где она, правда-то?.. Искренности, искренности одной нам от вас надо. Чтобы – как говорится… как на духу! Ху-ху!.. Да что там – на духу? Что там – ху-ху? Как – во сне!..
Роется в бумагах, откладывает одни в сторону, другие – бросает в корзину, бормочет.
Та-ак… Это мы уже прошли. А это… это вы отменно сказали: ну – чистый министр!..
ШИНЕЛЬ-ДЫЛДА(читает издалека): "Вдруг на Попова взор его упал…"
ШИНЕЛЬ-КОРОТЫШКА(продолжая перебирать бумаги): Дальше, дальше…
ШИНЕЛЬ-ЖЕНЩИНА(тоже издали):
Да: "взор упал"…
"Как вам пришла охота
Там, за экраном, снять с себя штаны?"
ШИНЕЛЬ-КОРОТЫШКА: Действительно…
Ну – в самом деле!.. Что должен подумать почтенный государственный человек, когда вы… тоже ведь, вроде бы, почтенный и тоже вполне, так сказать, вполне государственный человек… и вдруг… вы… извините за выражение… без… этого… как его?., то есть – без… этих… как их?…
Хохочет.
Из-за экрана!.. Чуть ли не из… камина!.. Из огня!.. Как чёрт!.. Впрочем, нет, не будем, так сказать, перегибать палку. Как – трубочист какой-нибудь… Трубочист… этакий… И – в таком виде – перед министром!.. Ох, насмешили… и даже, не побоюсь этого слова, порадовали… Да, представьте себе, порадовали… А может – вы… и в самом деле там… того… Скинули потихоньку… эти… как их?.. Да и – в огонь?.. Вот это было бы по-настоящему остроумно. Скинули и – в огонь! И – нет их! Вообще – нет, как не бывало!.. Вот это… остроумно… да…
ШИНЕЛЬ-ДЫЛДА(читает):
"Я не сымал… Свидетели курьеры.
Я прямо так приехал из квартеры…"
ШИНЕЛЬ-КОРОТЫШКА: Послушайте! Почему вдруг – "квартеры"?.. Это звучит как-то… издёвкой. Нет, правда… Звучит – как-то издевательски… Из "квартЕры"!.. С одной стороны – "сымал"… Как какой-нибудь Ванька… А с другой стороны – "квартЕры"!.. Почему это вдруг не просто, не по-человечески, не по-русски, наконец! Почему не "из квартиры"?
ПОПОВ: Ну… это рифма, наверно. Курьеры – квартеры…
ШИНЕЛЬ-КОРОТЫШКА(со вздохом): Опять форма! Рифма… А ведь честнее… и просто приличнее… было бы сказать: "Свидетели, мол, курьеры, что я, мол, в таком вот виде… приехал из квартиры". Разве я не прав?.. Ну да уж Бог вам судья.
Задумывается.
А вы ведь поэт, а?.. Вот, может, где объяснение? Вы стишками в юности не баловались?
ПОПОВ: Это давно было…
ШИНЕЛЬ-КОРОТЫШКА: Как я угадал! Так, может, на том и остановимся: поэт, мол, и – точка! А какой с поэта спрос?.. Ну?.. По рукам?..
Протягивает руку. Попов колеблется, и в тот момент, когда он уже хочет тоже протянуть руку, Коротышка отдёргивает свою.
Не выходит! Пусть вы даже и поэт… Ну – поэт!.. Ну и вышли бы себе в таком виде – наяву!.. Тут всё было бы ясно. Романтизм… эксгибиционизм… и прочее такое… Юношеский максимализм, знаете ли… Вам сколько, извините, лет?
ПОПОВ: Мне? Сорок девять.
ШИНЕЛЬ-КОРОТЫШКА: Сорок девять? Многовато… Ну там… допуск можно сделать… Туда – сюда… Так бы вот и вышли: нудист, дескать, я и… всё такое прочее… А вот почему – не наяву, а во сне, изволите ли видеть? Тут уже… как бы это сказать?., максимализма маловато. Так что, этот вопрос так и остался у нас, батенька, без ответа. Но вы не волнуйтесь. Мы и на него ответим. Не переживайте.
Пауза.
ПОПОВ: Но…
ШИНЕЛЬ-КОРОТЫШКА: А?..
ПОПОВ: Но что ж я-то могу? Теперь уж…
ШИНЕЛЬ-КОРОТЫШКА: Да не переживайте вы так. Вы здесь – значит, разберёмся. Сон – это дело прошлое. Тут уж ничего не поправишь. Да и не исправления нам нужны, а нечто более даже простое. Эфемерное, так сказать…
Углубляется в бумаги. Дылда, топая, походит к Попову, что-то шепчет ему на ухо, отходит. Попов сидит в растерянности. Потом – встаёт, снимает брюки, стоит с ними в руке. Коротышка наконец отрывается от бумаг.
О!.. Вот это искренне! Ай, молодец!.. Во сне – так, и наяву – естественно – то же самое. Это вы сами догадались? Или…
Поворачивается к Шинелям и грозит им пальцем.
Ну, да ничего… Давайте мы вот как поступим… Вы – отдохните. Всё обдумайте, как следует. А потом мы продолжим. Мы – разберёмся, разберёмся, не огорчайтесь. В лучшем виде итог подведём… Ну, до встречи. До скорой встречи, если позволите.
Сгребает все бумаги со стола в корзину для мусора. Туда же отправляет и штаны Попова.
Да!.. Простите… Одна формальность. Чуть не забыл. Протокольчик подписать!.. Вы – поэты, а мы – извините уж великодушно – люди подневольные: обязаны не только дух, но и букву соблюдать.
Достаёт обратно из корзины листок, разглаживает его, кладёт перед Поповым. Подходит Дылда, достаёт из кармана ручку, перегибается через Попова к столу и расписывается вместо него.
Вот и славно. До свиданья, любезнейший Тит Евсеич!
Рвёт этот листок и бросает в корзину. Шинели отводят Попова в глубину сцены к кровати. Дылда укладывает его, Женщина – укрывает. Все три Шинели уходят, но и после этого продолжают слышаться за сценой их мерные шаги.
Кровать с лежащим Поповым начинает медленно двигаться к тому месту, где она стояла вначале действия. По мере её движения шаги уходящих становятся тише, а свет убавляется. Дважды во время этого процесса Попов вскакивает и садится на кровати. В эти моменты свет усиливается, а шаги начинают звучать так же громко как вначале движения. Попов ложится, движение кровати продолжается. Наконец, Попов, по видимости, засыпает, кровать устанавливается в исходное положение. Наступает тишина, всё погружается во мрак.
Часть вторая
Около кровати Попова загорается свеча.
Все три Шинели с гитарами в руках приближаются к спящему и, опустившись на одно колено, сладкими голосами запевают колыбельный романс.
Романс
Я задремал, главу понуря,
И прежних сил не узнаю;
Дохни, Господь, живящей бурей
На душу сонную мою.Как глас упрёка, надо мною
Свой гром призывный прокати,
И выжги ржавчину покоя,
И прах бездействия смети.Да вспряну я, Тобой подъятый,
И, вняв карающим словам,
Как камень от удара млата,
Огонь таившийся издам!..
Попов открывает глаза, смотрит поочерёдно на каждую из Шинелей и садится. Увидев, что он проснулся, Шинели встают с колен и отходят, а затем подходят к нему поодиночке, и каждый исполняет один куплет совершенно другого романса (испанского).
ДЫЛДА:
Тихо над Альямброй,
Дремлет вся натура,
Дремлет замок Памбра,
Спит Эстремадура!..
КОРОТЫШКА:
Дайте мне мантилью,
Дайте мне гитару,
Дайте Инезилью,
Кастаньетов пару…
ЖЕНЩИНА:
Дайте руку верную,
Два вершка булату,
Ревность непомерную,
Чашку шоколаду!..
Дылда берёт из кулисы чашку и, пронеся её мимо протянувшей руку Женщины, передаёт её Попову, который берёт чашку и начинает пить шоколад. Шинели-мужчины отдают свои гитары Женщине, и она уходит с ними за кулисы.
ШИНЕЛЬ-ДЫЛДА(достав из кармана бумагу, читает): "Советник – Тит, Евсеев сын, Попов -…"
Останавливается в недоумении.
ШИНЕЛЬ-КОРОТЫШКА(читает):
"Все ниспровергнуть власти был готов!"…
Бьёт колотушкой в гонг. Оба подходят к Попову и сдёргивают с него одеяло. Видно, что Попов – в брюках. Они многозначительно переглядываются и тщательно укрывают его одеялом.
ШИНЕЛЬ-ДЫЛДА: Попов, Тит Евсеич?
ПОПОВ: Да. Чем могу служить?
ШИНЕЛЬ-КОРОТЫШКА: Советник?
ПОПОВ: Советник.
Коротышка смотрит на Дылду и машет рукой. Дылда достаёт бумагу и читает.
ДЫЛДА:
"Министр мигнул мизинцем. СторожА
Внезапно взяли под руки Попова,
Стыдливостью его не дорожа…".
Коротышка сдергивает с Попова одеяло, тот встает на ноги.
КОРОТЫШКА: Пожалте бриться!
Как и в начале, Шинели ведут Попова. Дылда гасит свечу. За столом сидит Женщина. На ней – гимнастёрка. Шинели-мужчины остаются стоять за спиной Попова, который садится на стул.
ШИНЕЛЬ-ЖЕНЩИНА: Фамилия?
ПОПОВ: Попов.
ШИНЕЛЬ-ЖЕНЩИНА: Имя?
ПОПОВ: Тит.
ШИНЕЛЬ-ЖЕНЩИНА: Отчество?
ПОПОВ: Евсеевич.
ШИНЕЛЬ-ЖЕНЩИНА(манит его пальцем, он приближается): Сейчас они уйдут…
Машет рукой, он отодвигается.
Чин?
ПОПОВ: Советник.
ШИНЕЛЬ-ЖЕНЩИНА: Как же это вас, господин советник, угораздило?..
Манит пальцем, он приближается.
Отвечайте: "Это был сон".
Машет рукой, он отодвигается.
ШИНЕЛЬ-ЖЕНЩИНА: Ну…
ПОПОВ: Это был сон.
ШИНЕЛЬ-ЖЕНЩИНА: Да уж это-то как раз нам отлично известно. Да!.. Только ведь сон-то сну – рознь.
ПОПОВ: Как, простите?
ШИНЕЛЬ-ЖЕНЩИНА: Рознь, говорю…
Иной сон – понимаете – в руку, а иной…
Манит пальцем, он приближается.
…в ногу.
Машет рукой, он отодвигается.
ПОПОВ: В ногу.
ШИНЕЛЬ-ЖЕНЩИНА: Куда?
ПОПОВ: В ногу!
ШИНЕЛЬ-ЖЕНЩИНА: В ногу?
Хохочет.
Ой, уморил… Ай да Попов! Ай да Тит Евсеич!.. Ну – молодец!
(Шинелям)
Слышь? Я ему говорю: "Иной сон – в руку…", а он мне отвечает: "А иной – в ногу". Класс!.. Ну развеселили… Вот, болваны, что значит – человек! Не человечишко там какой-нибудь… плёвый…
Плюет на пол и смотрит на них, Шинели тоже плюют.
…который попадёт, к примеру, сюда и в первую же минуту обделается со страху… А… очень даже… наоборот… клёвый! С большой буквы: Человек! Вы-то, дурни, к примеру, могли бы меня вот так срезать?
ШИНЕЛИ-МУЖЧИНЫ(в один голос): Никак нет!
ШИНЕЛЬ-ЖЕНЩИНА: То-то… А он за словом в карман не полез. Да у вас, небось, и карманов нет?
ШИНЕЛИ-МУЖЧИНЫ(распахивают шинели и показывают голые ноги): Так точно! Никак нет…
ШИНЕЛЬ-ЖЕНЩИНА: Фу, мерзость какая!..
(Попову)
Вот с кем работаем… Увы, как говорится, и ах!.. А что поделать? Образованные, культурные люди все советниками устроились, а то и… министрами. А у нас – изволите видеть – одни подонки…
ШИНЕЛЬ-КОРОТЫШКА: Матушка-голубушка! Ну, зачем уж так-то?.. Подонки!
ШИНЕЛЬ-ЖЕНЩИНА: Я – в переносном смысле. Не в смысле – подонки, а в смысле… то, что на донышке осталось… Да-с!
Машет рукой, и шинели удаляются.
Ну вот мы и одни… Можно поговорить по душам.
Идет и садится Попову на колени.
Что ж это за жизнь такая, а, Тит Евсеич?.. Вы – умный человек (это уж помимо того, что – остроумный)… Так объясните мне, дуре деревенской, что происходит!.. Бегаем, суетимся, врём на каждом шагу… И минутки выкроить не можем – сесть, поглядеть в глаза друг другу, высказать, что на сердце накопилось. Так и жизнь проходит. За деревьями леса не видим. Да что ж это я! В кои веки выпала возможность поговорить о сурьёзном с сурьёзным человеком, а я – всё о глупостях каких-то…
Вскакивает с его колен и вдет на свое место за столом.
А время на месте не стоит. Это ведь только кажется, что его много. Ведь кажется, а?
ПОПОВ: Ну, это как сказать…
ШИНЕЛЬ-ЖЕНЩИНА: А так и скажите. "Кажется, мол, что времени предостаточно".
ПОПОВ: Пожалуй, иной раз действительно бывает такое впечатление.
ШИНЕЛЬ-ЖЕНЩИНА: Обманчивое, обманчивое, любезнейший Тит Евсеич! Времени как раз у нас и в обрез, почти нет его. А успеть – ох как много надо! Вы их не слушайте…
(Жест в сторону Шинелей-мужчин)
Хоть горы золотые они вам сулить станут – всё тлен. Для мыслящего человека – пшик и не более того. А душе иного надо: в самой себе разобраться. А к этому только одна тропинка ведёт… Ну? Вы же знаете?
ПОПОВ(заученно): Искренность.
ШИНЕЛЬ-ЖЕНЩИНА: Почти… Почти в точку попали. Но – "почти" не считается. Не для того мы – тут с вами, чтобы приблизительные ответы находить. Приблизительность – это ж, как, простите, подслеповатость какая-то… А ведь нам одно-единственное, но зато уж самое точное словечко найти требуется. И вот оно, как ключик золотой, все двери нам отвОрит. Вы согласны со мной, любезнейший Тит Евсеич?
ПОПОВ: Простите, я… не совсем понял…
ШИНЕЛЬ-ЖЕНЩИНА: Чего ж тут непонятного?.. Насчёт ключика и… сквАжинки…
ПОПОВ: Сква… Сква… Чего изволите?
ШИНЕЛЬ-ЖЕНЩИНА: Чего заквакал? Сква, сква… Ты что, импотент, что ли?
ПОПОВ: Я?.. Простите…
ШИНЕЛЬ-ЖЕНЩИНА: Не прощу! Вот этого я вам никогда не прощу.
ПОПОВ: Да я… собственно…
ШИНЕЛЬ-ЖЕНЩИНА: Наконец-то! Понял. Догадался… А я уж – и так, и этак…
Идет и снова садится к нему на колени.
А ты – ни в какую. Милый ты мой! Титушко ненаглядный!..
ПОПОВ: Как-с?
ШИНЕЛЬ-ЖЕНЩИНА: А вот так-с! Ненаглядный и – всё тут!..
Обнимает его и целует, потом грозит пальчиком.
Ну уж теперь – гляди… Сам согласился, чтоб желание моё – выполнилось. Так уж грех отступать… Мне от тебя чего нужно-то? Это им, мужикам, искренность нужна… ещё какая-нибудь глупость… А мне, бестолковой, – мне… хотя б и неискренней, а – любви!..
ПОПОВ: Неискренней?
ШИНЕЛЬ-ЖЕНЩИНА: Неискренней! А – любви… Хоть обманИ меня, да только любИ!.. Понял? Люби. Бесценный ты мой!..
Оборачивается к шинелям-мужикам.
Эй, ты, дылда!..
ШИНЕЛЬ-ДЫЛДА: Это вы – мне?
ШИНЕЛЬ-ЖЕНЩИНА: Тебе, тебе… А ну-ка, почитай нам… оттуда… чего-нибудь.
ШИНЕЛЬ-ДЫЛДА(достает свои бумаги и читает):
"Один оставшись в небольшой гостиной,
Попов стал думать о своей судьбе.
А казус вышел, кажется, причинный!
Кто б это мог вообразить себе?
Попался я в огонь, как – сноп овинный!.."
ШИНЕЛЬ-ЖЕНЩИНА(снова целует Попова): В огонь, в огонь, родименький!.. И сгорим мы с тобой в нём оба: золы не останется…
ПОПОВ: Что? Как?.. Почему – золЫ?..
ШИНЕЛЬ-ЖЕНЩИНА: А ты чего хотел? Сгореть – так ещё чтоб золА осталась после тебя?
ПОПОВ: Нуда, нуда!..
ШИНЕЛЬ-ЖЕНЩИНА: А фигу с маслом не хочешь?
ПОПОВ: Фигу?
ШИНЕЛЬ-ЖЕНЩИНА: С маслом!
ПОПОВ: Не хочу…
ШИНЕЛЬ-ЖЕНЩИНА: Ишь ты! Какой привередливый…
(Дылде)
Читай дальше.
ШИНЕЛЬ-ДЫЛДА(читает):
"Но дверь отверзлась, и явился в ней -
С лицом почтенным, грустию
покрытым…"
Поворачивается к Коротышке, тот подходит.