АНТИГОНА:
Не знаю, где, но вижу я – Афины!..
СВЕТЛОВИДОВ:
И путники нам говорили то же…
АНТИГОНА:
Так не пойти ль узнать названье места?
СВЕТЛОВИДОВ:
Узнай, дитя…
Она встает и уходит; он шарит руками около себя и нащупывает гитару, оставленную Мефистофелем, берет ее в руки, осторожно ощупывает, проводит рукой по струнам, вслушиваясь в красивое звучание.
Все мы – святые и воры
Из алтаря и острога!
Все мы – смешные актёры
В театре Господа-Бога…
Встает сдирает с головы колпак, бросает его прочь, смотрит в зал, играет и поет.
Так хорошо и привольно
В ложе Предвечного Света…
Дева Мария – довольна:
Смотрит, склоняясь, в либретто…– Гамлет?.. Он должен быть бедным.
Каин?.. Тот должен быть грубым…
Зрители внемлют победным,
Солнечным ангельским трубам!..Бог, наклоняясь, наблюдает…
К пьесе Он полон участья:
– Жаль, если Каин – рыдает,
Гамлет – изведает счастье…Так не должно быть – по плану!
Чтобы блюсти упущенья,
Боли – глухому тирану -
Вверил Он ход представленья!Боль вознеслася горою,
Хитрой раскинулась сетью…
Всех утомлённых игрою
Хлещет кровавою плетью!Множатся пытки и казни,
И возрастает тревога:
Что, коль не кончится праздник
В театре Господа-Бога?!
Оглядывается, потом кладет гитару осторожно на пол, рассматривает декорационный хлам.
Что, коль не кончится праздник
В театре Господа-Бога?..
Что это я? Где?.. Какой праздник?.. Ах, да! Мой бенефис!.. Так ведь он же кончился!.. Кончился давно спектакль… Вот так фунт!.. А я что же? Что я-то здесь делаю? Кругом – ночь, пустота…
Достает из кармана спички и зажигает свечу в оказавшемся перед ним декорационном канделябре, пытается осветить им черную пустоту зала.
Вот так штука!.. Я – что же… В уборной уснул?.. Спектакль давно уже кончился, все из театра ушли, а я?.. Преспокойнейшим манером храповицкого задаю… Ах, старый хрен, старый хрен!.. Старая ты собака! Так, значит, налимонился, что – сидя уснул! Умница! Хвалю, мамочка!..
(Кричит)
Егорка! Егорка, чёрт!.. Петрушка! Заснули, черти, в рот вам дышло, сто чертей и одна ведьма!
По темной сцене проносится сатанинский хохот и затихает вдали. Светловидова испуганно прислушивается, оглядывается. Прикладывает ладонь ко рту, кричит громким шепотом.
Егорка!..
Подождав, садится на табурет, а свечу ставит на пол.
Ничего не слышно… Только эхо и отвечает… Егорка и Петрушка получили с меня сегодня за усердие по трёшнице, – их теперь и с собаками не сыщешь… Ушли и, должно быть, подлецы, театр заперли…
Крутит головой.
Пьян!.. Уф!.. Сколько я сегодня ради бенефиса влил в себя этого винища и пИвища, Боже мой!.. Во всём теле перегар стоит, а во рту двунАдесять язЫков ночуют… Противно…
Пауза.
Глупо… Напился старый дуралей и сам не знает, с какой радости. Уф!.. Боже мой!.. И поясницу ломит, и башка трещит, и знобит всего, а на душе – холодно и темно, как в погребе. Если здоровья не жаль, то хоть бы старость-то свою пощадил, шут Иваныч!..
Безумное эхо проносится в воздухе, многократно повторяясь.
ЭХО: Старость, старость, старость, старость, старость!..
Пауза.
СВЕТЛОВИДОВ: Старость… Как ни финти, как ни храбрись и ни ломай дурака, а уж жизнь прожита… Шестьдесят восемь лет уже тю-тю, моё почтение! Не воротишь… Всё уже выпито из бутылки, и осталось чуть-чуть, на донышке… Осталась – одна гуща… Так-то… Такие-то дела, Васюша… Хочешь – не хочешь, а роль мертвеца пора уже репетировать.
За его спиной в луче света возникает Тарелкин.
ТАРЕЛКИН: Решено!.. Не хочу жить… Нужда меня заела, кредиторы истерзали, начальство вогнало в гроб!.. Умру!.. Но не так умру, как всякая загнанная лошадь умирает: взял, да так, как дурак, по закону природы и помер… Нет!.. А умру наперекор и закону, и природе; умру себе в сласть и удовольствие; умру так, как никто не умирал!.. Эх!..
Со свистом и хохотом пропадает.
СВЕТЛОВИДОВ (съежившись под этим хохотом и не оглядываясь): Смерть-матушка не за горами…
Выходит на авансцену, смотря в зал.
Однако, служил я на сцене сорок пять лет, а театр вижу ночью, кажется, только в первый раз… Да, в первый раз… А ведь курьёзно, волк его заешь!..
Всматривается в темноту.
Театр в ночи кажется мне каким-то колдовским местом, где словно духи живут, притаились под ворохом декораций… Актёры ушли, а души их (роли, ими произносимые) словно живут ещё, шуршат кулисами. Половицами скрипят… Где-то тут и моя душа скрипит – отдельно от меня… Пока я сплю, забывшись пьяным сном… Она всё бормочет чужие слова, живёт чьей-то жизнью, страдает чужими страданиями… Словно призраки, бродят оставленные без присмотра роли: убийцы, сказочники, короли… Шепчут стихами Шекспира, тирадами Грибоедова, интонациями Щепкина, Станиславского, Вахтангова… Вздыхает в углу старый рояль, и клавиши его судорожно вздрагивают, вспоминая гремевшую на балу у Фамусова мазурку…
Подходит к рампе, всматривается в зрительный зал.
Ничего не видать… Ну суфлёрскую будку немножко видно… Вот эту литерную ложу, пюпитр… А всё остальное – тьма! Чёрная бездонная яма, точно могила, в которой прячется сама смерть. Брр!.. Холодно! Из залы дует, как из каминной трубы… Вот где самое настоящее место духов вызывать!
(Кричит)
Э-ге-ге-гей!..
Вдали, в другом луче света, появляется Призрак.
ПРИЗРАК (отвечает таким же криком) Э-ге-ге-ге-ге-гей!..
СВЕТЛОВИДОВ (призраку):
Куда меня ты хочешь завести?
Здесь говори. Я далее не двинусь.
ПРИЗРАК:
Ну так внимай мне!
СВЕТЛОВИДОВ:
Я готов.
ПРИЗРАК:
Почти
Уж наступил тот час, когда я должен
Мучительному серному огню
Себя вернуть…
СВЕТЛОВИДОВ:
Увы, несчастный дух!
ПРИЗРАК:
Жалеть меня не надо. Обрати лишь
Свой слух со всем вниманием к тому,
Что я открою.
СВЕТЛОВИДОВ:
Говори. А я
Обязан это выслушать.
ПРИЗРАК:
А также -
Обязан отомстить, когда услышишь.
СВЕТЛОВИДОВ:
Услышу? Что?
ПРИЗРАК:
Дух твоего отца,
Приговорён я Нашим Судиёй
В ночи бродить, а днём – гореть в огне,
Пока все нечестивые деянья,
Свершённые в мои земные дни,
Не вЫжгутся, не вычистятся напрочь…
Когда б мне не было запрещено
Рассказывать о тайнах моего
Тюремного жилища, я бы мог
Такую повесть пред тобой излить,
Что самое незначащее слово
Её способно б было уязвить
Глубь сердца твоего, кровь молодую,
Горячую – оледенить, заставить
Глаза, как звёзды от небесных сфер,
Отторгнуться от собственных их впадин,
Сплетённые и спутанные кудри
Твои – разъединить и каждый волос
Отдельный водрузить стоймя, как иглы
На раздражённом дикобрАзе… Но -
Увы! – секреты Вечности не могут
Земным ушам из плоти и из крови
Доверены быть. Слушай, слушай, слушай!
Когда отца родного ты любил…
СВЕТЛОВИДОВ:
О Боже!..
ПРИЗРАК:
Отомсти… О! Отомсти…
Ты понял? Отомсти же за его
Подлейшее и – самое средь всех
Других – бесчеловечное убийство!
СВЕТЛОВИДОВ:
Убийство?! Как?!..
ПРИЗРАК:
Убийство и всегда
Деяние подлейшее – и в лучшем
Из вариантов… Но вот это вот!..
Вот это – всех подлее! Всех подлее,
Необъяснимей и бесчеловечней!..
СВЕТЛОВИДОВ:
О, дай, дай поскорее мне узнать
Про это, чтобы я – на крыльях, быстрых,
Как у молитвы или у любовной
Мечты, – мог понестись к моему мщенью!
ПРИЗРАК (сбрасывает балахон и оказывается Мефистофелем):
Я вижу: ты – готов! Да, ты – готов!
Попался?.. Ты – готов. Да и тебе
Бесчувственнее б надо было быть,
Чем тот лопух, бурьян, что безмятежно
Пустил ростки на Леты берегу,
Реки забвенья в вечном царстве мёртвых,
Чтобы тебя могло не всколыхнуть
Такое…
СВЕТЛОВИДОВ: Какое "этакое"?
МЕФИСТОФЕЛЬ: Ты что – "Гамлета" не читал? "Актёр" – называется…
СВЕТЛОВИДОВ: Пошёл ты к чёрту!
МЕФИСТОФЕЛЬ: Неостроумно. Я ведь и есть чёрт…
СВЕТЛОВИДОВ: Тогда – к Богу!
МЕФИСТОФЕЛЬ: Интересная мысль!.. А-ну, давай попробуем… Надень-ка вот это…
Надевает на него свой балахон и маску Призрака.
О Господи! И Вы – меж нами?..
За справкой о земле?
СВЕТЛОВИДОВ(в облике Бога):
Что с ней?
МЕФИСТОФЕЛЬ:
Пред Вашим взором я смирней
Овцы и не богат словами…
Что б мог сказать я о мирах?
Я – лишь о мУках человека…
Показывает в зрительный зал.
Смешной божок земли,
При Ваших всех дарах
Чудак такой же он, как был вначале века.
Позвольте Вам по-свойски намекнуть:
Он, может быть, и лучше б жил чуть-чуть…
Да, лучше б жил чуть-чуть, не озари
Его Вы Божьей искрой изнутри…
СВЕТЛОВИДОВ:
Что-что?! Ты текст не ври!..
Ты Мне не ври!
МЕФИСТОФЕЛЬ:
Клянусь!
Прижимает руки к груди.
Он эту искру "разумом" зовёт.
Но разум у него – на что идёт?
СВЕТЛОВИДОВ:
На что?
МЕФИСТОФЕЛЬ:
Его он смог употребить
Лишь на одно: чтоб из скотов скотиной быть!
СВЕТЛОВИДОВ:
И это – всё? Опять ты за своё!..
Лишь жалобы да вечное нытьё!
Вишь: на земле всё для тебя не так!..
МЕФИСТОФЕЛЬ:
Да, Господи! Тут – беспросветный мрак!
Показывает на зал.
Людишки так, несчастные, жалкИ,
Что даже мне их мучить – не с руки.
Они себя замучают скорей
Нелепой конкуренцией своей…
СВЕТЛОВИДОВ:
И ты, блин, антирыночник, злодей!
МЕФИСТОФЕЛЬ:
Помилуйте! Всё приписать врагу?..
СВЕТЛОВИДОВ:
А знаешь ли ты Фауста?
МЕФИСТОФЕЛЬ:
Угу…
СВЕТЛОВИДОВ:
Да?
МЕФИСТОФЕЛЬ:
ДокторИшку?
СВЕТЛОВИДОВ:
Моего слугу.
МЕФИСТОФЕЛЬ:
Ну что ж… Он жив – воистину не брюхом,
Питается одним бессмертным духом…
Влечёт его в бескрайность некий зуд.
Его осознаёт он лишь отчасти.
То звёзды с неба надобны для счастья
Ему, то – на земле сладчайший блуд!..
Однако, ни одно и ни другое
Никак не поселяет в нём покоя.
СВЕТЛОВИДОВ:
Пусть наплутал он много, Мне служа,
Я перспективу, всё ж, ему открою.
Садовник тонким лезвием ножа
Соединит дичок с привоем!
Так для коня важней всего вожжа…
МЕФИСТОФЕЛЬ:
А вот и нет! Раздолье даровое!..
На что поспорим: он от Вас уйдёт!
Коль мне на то дадите полномочья,
Я отобью его у Вас воочью.
СВЕТЛОВИДОВ:
Пока он жив и на земле живёт,
Тебе никак не будет в том преграды.
А человек – настолько скот,
Насколько надобны ему услады…
МЕФИСТОФЕЛЬ:
О, я Вам благодарен бесконечно!
Кто – мёртв, тот – мёртв, а мне подай
живца!
Что дорожит сей жизнию беспечной
И жаждет отдаления конца.
А мёртвый – что? Тлен мне не по нутру…
Как с мышкой кот, сыграть свою игру!
СВЕТЛОВИДОВ:
Идёт, идёт! Уж как тебе угодно…
Сбивай с пути и увлекай с собой
Дух, с Моей точки зрения, благородный,
Коль сможешь изменить его настрой.
И будь же посрамлён, увидев в яви,
Что человек – и в злой своей забаве -
Лишь лучше постигает добрый путь.
МЕФИСТОФЕЛЬ:
Отлично! Мне лишь только раз моргнуть…
Пари меня ничуть не беспокоит.
И если я сменю ему расклад,
Уж Вы мне не пеняйте за разврат!
Пусть жрёт он прах тогда и рожи мне
не строит,
Как тётушка почтенная моя -
Змея!
Раскланивается.
СВЕТЛОВИДОВ:
Ко Мне всегда являться можешь смело.
Тут ненависти нет к таким, как ты.
Из духов отрицанья и тщеты
Всех меньше тягость от тебя, пострела…
Пойми: ведь человеку скучен труд,
И он впадает в лень ежеминутно…
А будет бес ему – как бич, как кнут, -
И он, глядишь, займётся делом путным…
Снимает маску и балахон и вешает их на плечики, опустившиеся на лонже откуда-то сверху.
МЕФИСТОФЕЛЬ(подойдя к плечикам и взявшись за них руками):
Я рад порою видеть Старика
И не спешу с Ним доходить до ссоры.
Так мило – по-людски, не свысока -
Вести и с Сатаной переговоры!..
Внезапно лонжа с плечиками и Мефистофелем взвивается вверх и уносит его к колосникам, где он исчезает из виду.
СВЕТЛОВОДОВ(смотря ему вслед): Боже мой! Боже мой!.. И – чёрт возьми! Чёрт возьми!.. Играл я людей всяких, идобрыхизлых, но – больше злых… Как-то уж так выпадало… И умных, и глупых, но – больше глупых… Это я теперь, из старости своей, вижу. Люди смеялись и плакали, а чему они могли от меня научиться? Чему удивиться?.. Перед чем преклониться?.. Мало было такого, мало, очень мало… Если и было вообще… А так – шутом гороховым проскакал по сцене… Хиханьки-хаханьки!.. Аплодисменты посрывал и – в могилу! А захлопнется крышка – кто вспомнит над ней обо мне? Кто – помянет?.. Неужели – никто?..
Оглядывается по сторонам.
Жутко, чёрт подери… По спине мурашки забегали…
(Кричит)
Егорка! Петрушка!.. Где вы, черти?..
Снова проносится адский хохот.
Господи, что это я нечистого поминаю? Егорка!.. Петрушка!.. Ах, Боже мой!.. Брось, брось ты эти слова… Брось ты пить!.. Ведь уж стар, помирать пора… Ведь пора же, пора?
Достает из кармана небольшое зеркало и смотрится в него.
Пора! В шестьдесят восемь лет люди к заутрене ходят, к смерти готовятся, а ты… Ты!
Плюет в зеркало, потом протирает его рукавом, снова смотрит.
О Господи! Нечистые слова, пьяная рожа, этот шутовской костюм… Просто не глядел бы!.. Пойду скорее одеваться.
Идет к уборной, дергает за ручку двери, та не открывается; он дергает сильнее – никакого впечатления; Светловидов возвращается на авансцену, осматривается.
Жутко! Ведь эдак, ежели всю ночь здесь просидеть, то со страху помереть можно…
Садится на табурет, раскачивается и напевает.
Заползу я, как собака,
В угол грязный и глухой
И под занавесью мрака
Порешу там сам с собой…
Снарядившись в путь-дорогу,
Я налью стакан вином,
Чтоб к смертельному порогу
Подойти весельчаком.
Покурю и нА пол сплюну
И, сдержав весёлый крик,
В петлю голову я всуну,
Синий высуну язык…
И коптилка жестянАя
На загаженном столе
Замигает, догорая,
И останусь я во мгле.
Руки ласковые Смерти
Труп повисший охладят,
И запляшут лихо черти,
Увлекая дух мой в ад…
В глубине сцены со скрипом открывается дверь одной из уборных, оттуда показывается фигура суфлёра в белом халате; он идёт по сцене, шаркая и стуча башмаками; Светловидов в ужасе оборачивается
СВЕТЛОВИДОВ(вскрикивает от ужаса и пятится назад): Кто ты? Зачем?.. Кого ты?..
Топочет ногами.
Кто ты?
НИКИТА ИВАНЫЧ: Это я-с!
СВЕТЛОВИДОВ: Кто ты?
НИКИТА ИВАНЫЧ(медленно приближаясь к нему): Это я-с… Суфлёр, Никита Иваныч… Василь Васильич, это я-с…
СВЕТЛОВИДОВ (опускается в изнеможении на табурет, тяжело дышит и дрожит всем телом): Боже мой! Кто это? Это ты… ты, Никитушка? За… за… зачем ты здесь?
НИКИТА ИВАНЫЧ: Я здесь ночую, в уборных-с… Только вы, сделайте милость, не сказывайте Алексею Фомичу-с… Больше ночевать негде, верьте Богу-с…
СВЕТЛОВИДОВ: Ты, Никитушка… Боже мой, Боже мой!.. Вызывали шестнадцать раз, поднесли три венка и много вещей… Все в восторге были, но ни одна душа не разбудила пьяного старика и не свезла его домой… Я – старик, Никитушка… Мне – шестьдесят восемь лет… Болен! Томится слабый дух мой…
Припадает к руке суфлера и плачет.
Не уходи, Никитушка… Стар, немощен. Помирать надо… Страшно, страшно!..
НИКИТА ИВАНЫЧ(нежно и почтительно): Вам. Василь Васильич, домой пора-с!
СВЕТЛОВИДОВ: Не пойду! Нет у меня дома, – нет, нет, нет!..
НИКИТА ИВАНЫЧ: Господи!.. Уж забыли, где и живёте!
СВЕТЛОВИДОВ: Не хочу туда, не хочу! Там я один… никого у меня нет, Никитушка, ни родных, ни старухи, ни деток… Один, как ветер в поле… Помру, и некому будет помянуть… Страшно мне одному… Некому меня согреть, обласкать, пьяного в постель уложить… Чей я? Кому я нужен? Кто меня любит?.. Никто меня не любит, Никитушка!