- Да, у меня есть для тебя кое-какие приказы, Уэйн. Медленно подними руки и держи их вверху, пока Слим заберет у тебя эти револьверы. А потом бери свою лошадь, собирай вещички и убирайся прочь из этой долины. И не вздумай вернуться, потому что ты будешь объявлен в розыск, и кто бы ни был тогда шерифом, ему будет приказано прикончить тебя на месте. Слим…
Длинный Слим Гарднер осторожно приблизился, сутуля плечи, и выполнил то, что сказал Клейтон.
- Разряди револьверы, Слим, - сказал Клейтон, - а когда мистер Маккендрик будет готов покинуть город, можешь вернуть ему оружие. А я пока перейду на ту сторону улицы, мне надо немного потолковать с Биллом Кайли.
В дверях он остановился, сунул свой револьвер в кобуру и задал вопрос, смысла которого никто из присутствующих не понял:
- Слим, какой у тебя рост?
- Ш-шесть футов и два дюйма, может, шесть и три - не знаю точно, - заикаясь, пробормотал Слим.
Клейтон кивнул и улыбнулся себе под нос. Боб Хэккет, который в свои пятьдесят три года все еще мог услышать, как гремучая змея ползет через кусты в двух сотнях шагов, решил, что он еще и пробормотал "Похоже, мальчики были правы…", но так как для него в этом никакого смысла не было, то он не мог бы поклясться, что это достоверно.
Потом Клейтон вышел за дверь - там была тень, потому что солнце в этот момент зашло за облако - и пошел через улицу.
Когда он прошел шагов десять и был точно на середине улицы, направляясь наискосок к зданию тюрьмы, у него за спиной с грохотом разлетелось толстое витринное стекло кафе. Едва услышав треск, Клейтон, не поворачиваясь, пригнулся, выхватил револьвер и помчался к платной конюшне. В тот же момент Билл Кайли выскочил из дверей своей канцелярии, расположенной перед тюрьмой, с двухствольным дробовиком в руках. Он держал его на уровне бедра и потянул за правый спусковой крючок. Заряд дроби просвистел над спиной у Клейтона, который бросился плашмя на кучку сена, насыпанную перед дверьми конюшни. Заряд попал в старый деревянный столб, поддерживающий наклонную крышу конюшни, на высоте футов трех от земли. Столб согнулся, так что часть крыши просела вниз, хрустя подгнившим деревом; лошади внутри конюшни заржали в испуге и принялись колотить копытами по стенкам денников. Джо Шарп спрятался за скамейкой в темном углу. Он видел, как Клейтон медленно поднялся на ноги, а потом резко повернулся лицом к свету, падающему с улицы.
Кайли бросил свой дробовик и кинулся обратно в шерифскую канцелярию. Через секунду он снова появился в дверях вместе с Пекосом-полукровкой, оба были белые как стенка, оба с "Кольтами" в руках.
Эхо разбитого стекла и выстрела из дробовика еще разносилось по улице. Маккендрик разбил витрину, а потом кинулся на Слима Гарднера, но Слим отскочил за стойку кафе, а Боб Хэккет в тот же момент набросился на Маккендрика и прижал его в углу, как волка.
- Ты уже из игры вышел, - сказал Хэккет.
Клейтон ждал в конюшне. Их было двое, оба хорошие стрелки, и если полукровка пройдет по задней улице, а потом через проход между парикмахерской и земельной конторой, Клейтон окажется между двух огней. Пока он думал об этом, пуля ударила в железную планку, которой были связаны доски двери, срикошетила и пролетела мимо его уха. Кайли лежал на животе у себя в дверях и имел отличный обзор улицы и тротуара. Тяжело дыша, Клейтон повернулся. Сзади, в темноте он смог разглядеть Джо Шарпа, прячущегося за скамейкой.
- Джо, - сказал он, - если не хотите, чтоб я совсем сбесился и уложил вам волосы на пробор рукояткой револьвера, немедленно отвяжите всех лошадей!
Джо Шарп, который от природы соображал медленно, умел, тем не менее, быстро двигаться, когда верх брали силы, от него не зависящие. Он сглотнул и побежал от стойла к стойлу, отвязывая лошадей. Их было пять или шесть, и они нервно плясали, поднимая клубы пыли. Почуяв свободу, они вырвались на середину конюшни тугим неистовым клубком. Мерин пытался пробиться к своему хозяину.
Клейтон поднял револьвер к потолку и дважды выстрелил. В тесном помещении выстрелы загрохотали как гром, усиленный эхом от стен. У лошадей глаза выкатились от страха. Клейтона, стоящего за дверью, чуть не расплющило, когда крупный рыже-чалый конь вылетел на улицу. Другие неслись за ним, теснясь друг к другу, громко ржали от ужаса и сталкивались боками, стремясь поскорее вырваться из заполненной пороховым дымом конюшни.
Со своего места Кайли мог разглядеть только бока пяти несущихся галопом обезумевших животных, а позади них, в облаке поднятой пыли, - быстро промелькнувшую человеческую фигуру, как будто летевшую над тротуаром. Он выстрелил прямо в клубы пыли, раздался резкий крик раненой лошади. Кайли выругался сиплым севшим голосом.
Клейтон тем временем занял проход и выжидал там, переводя дыхание. Он мог отсюда заглянуть через окно в парикмахерскую - там повсюду виднелись следы поспешного бегства.
Через десять секунд послышался скрежет сапог по гравию, и из-за угла в проход нырнул полукровка - в тридцати ярдах от того места, где Клейтон стоял на одном колене в луже тающего снега.
- Брось оружие - резко выкрикнул Клейтон - и на мгновение его самого испугал высокий, почти визгливый звук собственного голоса.
Рефлекс, выработанный годами тренировки в прерии за домом, заставил его броситься на живот в тот самый момент, когда полукровка попытался остановить свой неуклюжий бег и вскинул револьвер на звук голоса.
И вот теперь в первый раз в жизни Клейтон выстрелил в человека - в человека, с которым он в жизни не разговаривал, разве что приветливо здоровался. Он выстрелил один раз. Полукровка выронил револьвер и отступил на шаг, как будто пытаясь укрыться за дощатым забором; а потом медленно сел на снег и уронил голову на колени.
Кайли услышал этот выстрел и теперь ждал.
Через минуту утренний ветерок унес пыль, и на улице стало тихо. Из-за угла высунулась длинная рука Клейтона, и в диком темпе загремели выстрелы, шесть выстрелов через равные промежутки времени. Пули просвистели в неподвижном воздухе и впились в дощатый тротуар, отрывая от него щепки, всего в десяти дюймах от того места, где скорчился в дверях Кайли.
Должно, быть, Кайли сосчитал выстрелы. Шесть выстрелов из кольта, теперь револьвер пустой… Он вылетел на улицу и понесся к кафе. Пробежав десяток ярдов, он оглянулся через плечо на проход и увидел Клейтона, низко пригнувшегося к земле, стоящего на одном колене и смотрящего на него виноватым взглядом. Клейтон навел второй "Кольт", тот самый, что он взял у Петтигрю, и первыми же двумя пулями перебил Кайли позвоночник. Пули застигли того в прыжке, и он был уже мертв, когда рухнул в битое стекло и обломки досок перед кафе.
А потом Клейтон выпрямился и неверным шагом двинулся через улицу, мимо тела Кайли, и распахнул настежь дверь в кафе.
- Выходи, Маккендрик, - сказал он. Сердце в груди у него бешено колотилось.
Маккендрик осторожно вышел на улицу, и глаза его застыли на распростертом трупе Кайли. Он с ужасом посмотрел на ствол револьвера Клейтона, и тогда Клейтон без улыбки крутнул "Кольт" на пальце и швырнул его через плечо с сторону "Великолепной".
- Поговорим, как мужчина с мужчиной, Маккендрик, - сказал он, резко выдохнув. - На этот раз тебе придется иметь дело не со стариком Фрэнком Уэтмором…
Маккендрик взревел как зверь и бросился на него.
- Уэйн должен был задать ему хорошую трепку, - говорил потом Толстый Фред Джонсон. Они с Джорджем Майерсом выбрались через задние двери парикмахерской, как только был убит Кайли и эхо от выстрелов разнеслось над крышами и утонуло в тишине долины. - Он ведь был здоровый мужик, фунтов на сорок, а то и на пятьдесят тяжелее Клейтона, а умелый здоровый мужик всегда побьет умелого мужика поменьше. Ну, я не хочу сказать, что Клейтон маленький или что он не справился бы сам, но… - он похлопал себя по обширному брюху, - в долгой драке здоровый мужик тебя просто вымотает…
Во время драки на глазах Клейтона были слезы - слезы от гнева или от ненависти? По этому поводу было много споров.
- Он был локо, бешеный, ненормальный, - говорил Боб Хэккет. - Когда человек дерется вот так, как он дрался, он может лить слезы как дитя и в это же самое время замолотит тебя до смерти…
Толстый Фред, как опытный костоправ, бросил на весы свое мнение медика:
- Когда человек вот так разозлится, в нем начинает разливаться его адреналин. И течет так густо и сильно, что просто заставляет его пускать слюну и реветь как корова, у которой теленка забрали!
- А я думаю, это просто пот попал ему в глаза, - протянул Слим. - Это самое простое объяснение, и я вам так скажу: зачем искать какие-то сложности, когда все можно объяснить просто - разве не так, доктор?
Доктор пожал плечами, и у него подпрыгнул горб.
- Может быть, он плакал потому, что только что убил двоих людей. Две души человеческие… Об этом вы не подумали? Клейтон ведь от природы - не убийца…
- Клейтон Рой? Сын Гэвина? - люди смущенно засмеялись. Доктор раздраженно отвернулся к бару…
Они дрались, катаясь в пыли и грязи, около пяти минут. Их одежда почернела от грязи, лица стали мокрыми от пота. Клейтон едва сдерживавший бешенство, забыл сбросить овчинную куртку, она сковывала его движения, а от пота, текущего со лба, он почти ничего не видел. И за все пять минут драки у него не было случая скинуть ее - а Маккендрик был в джинсах и плотной рубашке в красную клетку. Они катались по земле, оплетая друг друга руками и ногами, лица у них были багровые. Наконец Маккендрик оказался сверху и своими громадными лапами, как стальными клещами, стиснул голову Клейтона с боков - а тот тянулся пальцами к его горлу.
- Ладно… ты, урод, рожа драная… сейчас я увижу… твои мозги… в грязи…
Клейтон вскрикнул от мучительной боли и протиснул кулаки между руками Маккендрика, разрывая захват.
Он перекатился наверх, но при этом ухо его попало под колено Маккендрика, и правая половина головы вспыхнула от боли. Когда они отскочили друг от друга, ухо Клейтона распухло и кровоточило, а у Маккендрика нелепо отвисла губа, надорванная у щеки примерно на полдюйма.
Они стояли лицом друг к другу, в шести футах один от другого, низко пригнувшись, как танцующие медведи. Груди вздымались в унисон и глаза горели дикой ненавистью.
"Кольт", который Клейтон швырнул через плечо на землю, лежал у ноги Маккендрика, поблескивая в потоках внезапно хлынувшего солнечного света. Маккендрик случайно толкнул его каблуком, оглянулся, увидел - и улыбнулся окровавленным разорванным ртом. И прежде чем Клейтон смог шевельнуться, он наклонился и схватил револьвер, и глаза его вспыхнули торжеством. Улица замерла, в тишине было слышно только тяжелое дыхание двух израненных людей. А потом тишину расколол выстрел.
Окровавленный рот Маккендрика в изумлении раскрылся еще шире, показав тупые позеленевшие зубы. Неверными шагами он двинулся вперед, прямо в руки Клейтона, как влюбленный, медленно согнулся и повалился вниз, увлекая за собой любимое существо. Он упал, но револьвер из рук не выпустил. Они лежали, скованные объятиями. Наконец Клейтон выбрался из-под него. Он сидел в отупении, а потом глаза его изумленно уставились на темное красное пятно, которое с жадной стремительностью расползалось по более светлому красному тону клетчатой рубашки. Маккендрик дышал с отрывистыми хриплыми стонами. Но когда люди, выбежавшие из кафе, попытались поднять его грузное тело из грязи, он закашлялся, выплюнул немного крови и умер.
На крыльце гостиницы "Великолепная", в семидесяти ярдах от них, Риттенхауз положил свой слегка дымящийся револьвер на одеяло, которым были накрыты его бессильные ноги. И медленно, как и до того, без тени торжествующей улыбки на лице, он начал раскачивать свое потрескивающее кресло в тени на тихом крыльце. Поскрипывание качалки прорезало всепоглощающую тишину улицы. Он покачивался и ждал, пока к нему подойдут люди.
Глава восемнадцатая
В течение двух дней Клейтон оставался на ранчо и не показывался в городе. Погода была все еще ясная: в долине стояли прекрасные, яркие ноябрьские дни, хотя на высоких склонах деревья уже сбрасывали последние листья, и с каждым днем зимнее солнце все сильнее соскребало зелень с земли и омывало холмы длинными бурыми шрамами.
К крыльцу подъезжали всадники и звали его по имени, но он не отвечал. Большой Чарли, метис, приносил ему еду в комнату, а потом забирал, почти не тронутую, а когда кто-нибудь настаивал на встрече с ним, говорил всем, что Клейтон болен.
- Его ухо беспокоит? - спросил Сэм Харди, не слезая с лошади. - Я слышал, он получил поганый удар ногой по уху.
- Очень болеть ухо, - соглашался Большой Чарли. - Не видеть людей.
Сэм Харди, как и всё остальные, кивнул, передал сочувствие и уехал, опечаленный, но удовлетворенный.
Клейтон у себя в комнате пил. Гэвин оставил в буфете большой запас виски, и Клейтон перенес его к себе в комнату. Комната не менялась уже пятнадцать лет: из обстановки в ней был стул, стол и кровать, да еще репродукция "Ночного дозора" Рембрандта, оправленная в позолоченную ореховую раму и повешенная на белую стену - туда ее поместила его мать, когда ему было восемь лет. Он выставлял бутылки в ряд на столе, ложился на кровать и начинал пить. Единственный человек, которому был дозволен вход - так Клейтон приказал заранее, еще когда был трезвый - был доктор. Он пришел перевязать ухо. Других ран, которые бы не зажили сами, не было, и сломанных костей не было, хотя все ребра ныли и отзывались на прикосновение болью, а под глазом темнел омерзительный синий кровоподтек, там, где лопнул кровеносный сосуд.
Доктор снял свой плохо сидящий черный сюртук, молча пришил ухо на место и смазал рану йодом, пока Клейтон скрежетал зубами, вцепившись в прутья железной спинки кровати.
- Как ты себя чувствуешь, сынок? Голова болит?
- Немного.
- Это ты на себя напускаешь бойкости, или тебе так больно, что ты не можешь напрямую говорить об этом?
- Да нет, не напускаю - вам-то это следовало бы знать. Болит, конечно, но такого чувства, что болеть будет вечно, нет. Так что я не слишком тревожусь из-за этого. Да и выпивка помогает.
Доктор улыбнулся. Он был из той породы людей, кого улыбка делает еще уродливее: улыбаясь, он становился похожим на рогатую лягушку . Он протянул руку с короткими, как обрубки, пальцами и взял Клейтона за запястье.
- У тебя прочная голова да и сам ты довольно крепкий паренек. Тебе повезло.
- Мне повезло, - повторил Клейтон за ним, как эхо, безрадостным голосом.
Горбун сложил свой докторский саквояж, потом вздохнул.
- Если я что-то могу сделать для тебя, Клейтон, - сказал он угрюмо, - ты только попроси.
Клейтон глотнул виски - ему обожгло язык, и покачал головой.
- Может быть, я догадываюсь, что ты сейчас чувствуешь, Клей…
- Не думаю. Ваша работа - сохранять людям жизнь.
- Их надо было убить. Это были негодяи, подлые, никчемные поганцы. Жаль, что тебе пришлось этим заняться, но посмотри на это иначе - у тебя ведь просто не было выбора: или убить, или быть убитым. Это - закон джунглей, сынок, а здешняя долина вовсе не рай, это джунгли.
Клейтон несколько секунд смотрел на него, а потом отвернулся к стене, закрыв глаза. Горбун, который почувствовал себя неловко из-за своих последних слов, невнятно попрощался и вышел наружу. Зимние сумерки медленно опадали на землю. Он неуклюже взобрался в ожидавшую его двуколку.
На третий день Клейтон дохромал до кораля, оседлал молодого мустанга, которого он объездил весной, и поехал в город. Встречные окликали его, махали руками. Сайлас Петтигрю выскочил из магазина на улицу и закричал:
- Клей! Как ты себя чувствуешь, мальчик? Заходи!
Но Клейтон проехал мимо, лишь холодно взглянул на него. Теперь я герой, - горько думал он. - Убил двух людей, сэкономил старому скряге двадцать долларов в месяц - и вот я герой. Мужчины и женщины по обе стороны улицы улыбались ему, ласково окликали по имени. Мужчины притрагивались к шляпам, а девушки краснели. Он выпрямился в седле и неторопливым размеренным шагом направил мустанга к коновязи напротив "Великолепной".
Калека спокойно сидел в своей качалке, то же самое темно-коричневое армейское одеяло прикрывало его ноги. Только теперь в его глазах появились яркие блестящие точки, как огонек где-то далеко в черной прерии.
- Я приехал поблагодарить тебя, Эд, - медленно сказал Клейтон. - Я думаю, ты мне спас жизнь, стоила она того или нет.
Риттенхауз слегка улыбнулся и прищурился - бледное зимнее солнце светило ему в глаза.
- Ты мне ничем не обязан, Клей. Ты сделал ошибку, когда решил, что с таким типом как этот Маккендрик можно драться честно и открыто: пусть это послужит тебе уроком. Ты должен был убить его, когда вывел из кафе, пристрелить как собаку. Сам видел, что из этого получилось.
- Да, я видел.
Клейтон молча ждал, машинально прислушиваясь к собачьему лаю, а Риттенхауз полез в нагрудный карман и вытащил две черные сигары. Протянул одну Клейтону, тот покачал головой.
- Я вижу, у тебя повязка на ухе. Что-то серьезное? В голосе его звучала нежность, и юноша ответил вежливо:
- Все нормально. Док Воль этим занимается, Эд…
Риттенхауз раскурил сигару.
- Эд, - решительно сказал Клейтон, - ты сказал Маккендрику, что, когда я вернусь в город, я возьмусь за него и за Кайли.
- Ну да, сказал, - ответил Риттенхауз между двумя затяжками. - Так ты и сделал, верно ведь?
- Сделал… вынужден был… потому что они этого ожидали. Но я вовсе не собирался этого делать. Я ведь сказал тебе, что хочу сначала поговорить с ними.
- Ну, а какая разница? Вот ты поговорил с Маккендриком - много оно тебе дало? Так уж карты легли, Клей - ты должен был выступить против них, хотел ты этого или нет. Я это знал; и каждый в городе это знал, кроме тебя одного.
- Потому что они видели во мне сына Гэвина, - пробормотал он.
- Потому что ты и есть сын Гэвина, - спокойно поправил его Риттенхауз. - Да, именно поэтому. Разве это недостаточная причина?
Клейтон кивнул и помолчал, глядя, как завивается дымок от сигары и исчезает в густой тени веранды.
- Эд, кто теперь будет шерифом?
Колючая улыбка поползла по лицу Риттенхауза, он крепко прикусил влажный конец сигары.
- А ты не знаешь? - спросил он. - Что, в твоих так называемых мозгах еще есть сомнения?
- Сколько угодно.
- Ты не можешь отказаться. Это твое право и твоя обязанность. Твой отец, может, и думал, что ты слишком молод, но ты доказал, что это не так. Ты показал себя, Клей. Ты - единственный, кто может справиться с этой работой.
- Нет. Не хочу.
- Придется. Ты должен.
- Я не собираюсь делать что-нибудь, Эд, - быстро сказал он, - только потому, что ты, или Гэвин, или здешние так называемые граждане скажут, что я должен. Ничего, ты понял? Я не трус, думаю, я это уже доказал. Я отправляюсь на ранчо, там работы полно, и, думаю, для меня этой работы вполне достаточно.