Напротив Луксорского храма Аменхотеп III приказал построить лично для себя поминальный храм, у входа в который стояли две колоссальные фигуры высотой с семиэтажный дом и по 700 тонн весом каждая. Они изображали Аменхотепа III на троне.
Храмы бога Амона (что означает "Сокровенный") уже тогда представляли собой не только место для молитв, а разветвленные хозяйства. При Аменхотепе IV они еще более укрепились, что и послужило причиной для его разрыва со жречеством, проповедовавшим культ Амона.
Наедине с зеркалом
Воспоминания царицы прервала служанка, известившая о прибытии фараона. Нефертити поднялась из сада в зал приемов - прежде она почти всегда участвовала в деловых переговорах царя с вельможами и давала заслуживающие внимания советы, а на торжественных церемониях царица даже обязана присутствовать. В этот раз ее официального присутствия не требовалось, но опасения за судьбу северных территорий сильно волновали ее, и она решила принять участие в беседе фараона с военачальниками, а заодно напомнить супругу о себе, поговорить с ним.
Войдя в зал, Нефертити сразу же увидела лицо царя, сидевшего в кресле. Он казался сильно утомленным, слушал стоявших перед ним Эйе и Хоремхеба рассеянно. Увидев вошедшую Нефертити, не скрывая досады, спросил:
- Что тебе надо, Нафтита? Мы говорим о деле, которое тебя не касается!
Нефертити, не ожидавшая такого резкого выпада, да еще при посторонних, сдержалась от желания ответить так же и с подчеркнутым спокойствием сказала:
- Великой царицы Обеих Земель касается все, если речь идет о судьбе Египта.
Не давая Эхнатону возможности сказать еще какую-нибудь колкость, она поспешно вышла из зала приемов и направилась в свои покои. Здесь она попыталась успокоиться, вновь предавшись воспоминаниям. И опять припомнились счастливые годы замужества и царствования, проведенные в Фивах.
…Шел уже шестой год правления Аменхотепа-Ваэнры, и к этому времени его отношения со жрецами храмов Амона сильно обострились. Случалось, что и поступки некоторых высокопоставленных вельмож трудно было понять. Визирь, правая рука фараона, иногда позволял себе отдавать распоряжения без совета с царем. Но Аменхотеп еще умел поставить на место слишком самостоятельных вельмож, и царица всячески поддерживала его во всем.
Нефертити припомнился один из приемов послов. День тогда был душный, и носители опахал неустанно работали руками. Придворные дамы, церемонно выстроившиеся по обе стороны от трона, томились от духоты. Вельможи теснились рядом, щеголяя нарядами и украшениями не хуже дам. Слуги послов вносили великолепные ковры и вазы, ларцы, полные золота и драгоценностей, тюки всевозможных тканей, огромные корзины с фруктами… Нубийцы порадовали царя и царицу прекрасными изделиями из слоновой кости и ручным бабуином, который тут же принялся веселить собравшихся, важно расхаживая между вельможами, будто равный.
Когда церемония приношения даров была окончена, царь, обведя взглядом собравшихся, спросил:
- А где послы от пелестов - народов моря? Я ждал их сегодня.
Вельможи замешкались, зашушукались, и тогда церемониймейстер объявил:
- Они отбыли назад, не дойдя до дворца.
Глаза фараона загорелись бешеным огнем, но голос он сумел сдержать, не унизившись до крика в присутствия придворных:
- Они не пожелали явиться ко мне?
Вперед вышел один из молодых военачальников, который нередко выполнял личные поручения фараона:
- Если повелитель позволит…
- Говори, Абдель, - разрешил царь.
Абдель с поклоном сделал несколько шагов к трону и что-то негромко сказал. Царь, уже плохо сдерживая гнев, воскликнул:
- А где он сам? Где визирь? Почему он сегодня отсутствует?
Во дворце запахло скандалом, и Нефертити, желая смягчить остроту ситуации, тихо сказала мужу:
- Эти слова не для ушей придворных.
Царь резко повернулся к ней и через секунду-другую уже более спокойно сказал:
- Ты, как всегда, мудра, царица.
Она улыбнулась в ответ:
- Отпусти всех, а потом поговорим.
Фараон махнул рукой со словами:
- Все свободны, кроме Абделя.
Послы, вельможи, придворные дамы стали выходить из зала приемов, пятясь назад. Когда все вышли, царь спросил Абделя:
- Это верно, то, что ты мне сказал?
- Как то, что солнце всходит на востоке, ваше величество! - ответил Абдель и снова, теперь уже громко, повторил все, о чем ранее негромко сказал царю.
- Ты слышала Нафтита? Визирь посмел повернуть назад послов народов моря только потому, что их дары уместились всего в три сундука! Я и так с трудом удерживаю этот клочок земли. Нам необходимо укреплять морские границы, а он сеет между нами вражду!
- Да, с некоторых пор визирь не выказывает должного уважения к царю, - в раздумье проговорила Нефертити. - Он близко сошелся с Сетом и другими жрецами Амона.
- Каков! - продолжал возмущаться фараон. - Теперь я понимаю, почему он не хочет, чтобы я строил новую столицу и храмы богу Атону. Ему хочется самому верховодить!
В то время пришли тревожные известия с южной границы. Хотя Нубия давно стала провинцией Великого Египта, на нее все еще посягали различные племена из Центральной Африки, донимая разрушительными набегами. Аменхотеп то собирался отправиться в поход, на чем настаивали военачальники, чтобы решительно пресечь набеги, то впадал в транс или отдавался целиком творчеству, сочиняя оды, то ехал посмотреть, как строится новая столица и скоро ли уже можно будет туда перебраться. Его раздражали открытые притязания жрецов и, видимо, пугали тайные действия недоброжелательных вельмож. Он не раз говорил царице:
- Нафтита, я хочу покоя. Скорее бы уже был готов дворец в Ахетатоне. Мы укроемся в этом городе, и никто из моих врагов не посмеет войти в него - четырнадцать пограничных камней и верная стража преградят им путь.
Нефертити и сама уже этого желала. Ей тоже иногда было нелегко строить свои отношения с главными жрецами храмов, которые беззастенчиво прибавляли к своим владениям государственные земли. Однажды, когда царь в очередной раз уехал посмотреть, как строится новая столица, она занялась ревизией дворцового хозяйства, собрала писцов и потребовала полного отчета. Оказалось, что Сет объявил часть плодороднейшего берега Нила, лежащую между храмом Амона и царским дворцом, собственностью храма, а значит своей собственной. И в то время, как Нефертити шла в зал, где ее ждали писцы, Сет появился во дворце. Она пригласила его на беседу.
Царица была в льняном платье, расшитом золотыми нитями. Браслеты на ее руках и ногах сверкали алмазами, изумрудами и рубинами. На голове высилась бело-красная корона, символизирующая власть над Верхним и Нижним Египтом. Нефертити села в кресло. По левую сторону от нее на полу сидели три писца, прикрытые лишь набедренными повязками. Они разложили рядом свитки папируса и пеналы, где хранились кисточки с красками. Писцы готовы были записать любое распоряжение царицы. Но она приказала им раскрыть уже исписанные свитки и зачитать, что записано за храмом Амона.
- Разве здесь значится земля, которую ты недавно объявил своей? - обратилась Нефертити к Сету. - У тебя уже столько угодий, что они похожи на государство в государстве. Или ты и в самом деле намерен поставить свои границы, как шутят некоторые вельможи?
Нефертити явно намекала на чрезмерную самостоятельность жреца, но он и не думал сдаваться.
- Когда-то царь мне их обещал, и я надеялся, что теперь могу назвать эти земли своими… Хотя бы во искупление того унижения, которому он подверг меня на празднике Опет, - ответил Сет.
- Во искупление? Ты намекаешь, что царь перед тобой виноват?
- Не передо мной! Перед богом!
- Но ты сам слышал, что бог-отец повелел богу-сыну, - мягко возразила Нефертити. - Теперь у тебя, как и у всего народа, главный бог тот, кто сидит на этом троне. Или ты считаешь, что у фараона слишком много власти?
- Позвольте мне не отвечать, ваше величество, - Сет пытался выказать смирение, но дерзкий голос его выдавал.
- Нет, уж ты ответь, - не согласилась Нефертити и, заметив, как Сет посмотрел на писцов, повелела им выйти.
- Вам одной могу сказать, - продолжал Сет. - Я выполняю волю фараона: служу богу Атону… даже в своем храме. Но в душе не изменю Амону, которому поклонялись многие поколения наших предков.
- Возможно, ты прав в своей твердости, и я уважаю тебя за это. Но ты не подумал вот о чем: поддерживая царя, ты укрепляешь нашу державу. Много охотников растащить ее. Разве для того наши предки собирали эти земли воедино, чтобы мы теперь позволили раздробить великую страну? Если тебя, как и некоторых вельмож, обуяла жадность, помолись своему богу, чтобы он избавил тебя от этого порока. И запомни: пока я жива, пока жив фараон, Египет будет единым и великим! В этом я целиком на стороне царя!
Сет склонил голову перед мудростью царицы:
- Ваши слова верны и справедливы. И я молю бога, чтобы он ниспослал благополучие Египту. В этом я тоже на стороне царя. Но когда двор переедет в новую столицу, я останусь здесь. И знаю, что многие жрецы не захотят покинуть Фивы.
- Но вам и здесь придется поклоняться Атону - такова воля его сына - фараона.
- Я буду соблюдать волю фараона, но душу мою не трогайте!
Теперь, вспоминая об этом, Нефертити думала о том, что прежде, пока она была уверена в нерушимости супружеского союза, душа ее была спокойна. Впрочем, она не находила причин для волнения еще долгие годы и после того, как царская семья и высокопоставленные вельможи переехали в Ахетатон. Правда, многие жрецы, как и предсказывал Сет, не поехали с ними, остались в Фивах. И фараон распорядился готовить жрецов Атона из детей тех вельмож, которые поселились в новой столице. Среди них не было почти никого из старого окружения. Царь решительно порвал с теми жрецами и вельможами, кто не последовал за ним в новую столицу. Ходили даже слухи, будто он поклялся никогда не покидать пределы Ахетатона, чтобы не встречаться больше со своими недоброжелателями. Это был своего рода негласный союз, заключенный между ними и фараоном.
Переселение в Ахетатон состоялось в шестой год правления царя, уже объявившего свое новое имя - Эхнатон. Нефертити нравились и Ахетатон, и великолепные дворцы, и роскошные сады. К одному она не могла привыкнуть - к новым храмам, где вместо привычных изображений богов стояли статуи самого фараона. Но она принимала это как должное: ее муж велик, он сын бога и по праву занимает место в храмах Атона. Но когда они оставались вдвоем, великий богоподобный фараон был у ее ног. Она знала, что любима, и верила в нерушимость этого чувства, а значит и в незыблемость своего положения великой царицы.
Обожание фараона было так наглядно, что его видели и отмечали все придворные. Еще совсем недавно, когда умер вельможа, носитель царского опахала, на гробнице по его приказанию была высечена надпись, прославлявшая обожаемых им царя и царицу: "Да живет Атон ликующий на небосклоне вечно-вековечно, и царь Египта Эхнатон, и супруга его Нефертити - прекрасная, возлюбленная живым солнечным диском. Я - носитель опахала по правую сторону от царя был любим своим господином. Давал он мне пищу и довольствие ежедневно, осыпал меня всякими милостями. Возглашайте ему хвалу: пусть будет править вечно владыка Египта". Разве эти слова не свидетельствуют о счастье царственных супругов?
И вот всего несколько слов, которые так неосторожно обронил Эйе, какой-то намек и странное поведение Эхнатона заронили в ее сердце сомнение. Нефертити гнала его от себя и начала постепенно успокаиваться, но тут ей доложили, что фараон вновь отбыл в загородный дворец. Нефертити некоторое время стояла в оцепенении. Отбыл? Даже не простившись? Даже не повидавшись? Это было так больно сознавать ей, чувствовавшей, что она теряет власть над ним.
Наступила ночь. Она, как всегда, словно опрокинулась и на дворец, и на сады, и на широкий Нил, протекавший вдоль садов. Но прошло всего две-три минуты, и повсюду зажглись светильники. Чистейший рыбий жир, похожий на расплавленный янтарь, наполнял чаши, в которых плавали льняные фитили, изготовленные таким способом, что почти не чадили, зато ярко освещали все помещения дворца и аллеи сада.
Во дворцах фараонов не любили темноты, возможно, даже боялись. Не любила ее и Нефертити, но на время сна она приказывала оставлять лишь два крошечных светильника в углах спальни - полумрак действовал на нее успокаивающе. На этот раз она приказала не убирать мощные светильники и даже добавить к ним еще три-четыре.
Когда служанки вышли, Нефертити подошла к большому бронзовому зеркалу. В его ярко освещенной плоскости отразилась ее фигура, которую она стала рассматривать с большим пристрастием. Ей уже больше тридцати, но все до сих пор называют ее красавицей. Это запечатлел и скульптор, который недавно закончил работу над ее очередным бюстом. Вот этот бюст, стоит на золоченой подставке, и Нефертити с удовольствием отметила, что мастеру удалось передать горделивую посадку головы, особую выразительность слегка раскосых удлиненных глаз, царственную грациозность длинной шеи. На камне не видно морщин, но в зеркале отразились две легкие складочки в уголках рта и едва уловимые полоски на лбу. Днем косметические снадобья искусно скрывают изъяны, а после омовения их не скроешь, как и небольшие припухлости под глазами.
Она стояла перед зеркалом в тончайшей ночной одежде, сквозь которую хорошо просматривалось ее смуглое тело. Сегодня царица отказалась от натираний - она хотела увидеть свою кожу такой, какая дарована ей природой. Спустив одежду с плеч, Нефертити увидела слегка обвисшую грудь, а чуть ниже, на животе, легкие складки кожи. Несмотря на массаж и натирания маслами, благовониями, тело понемногу утрачивает былую упругость. Но чему же тут удивляться? Она родила шестерых девочек. Разве могло это пройти бесследно, хотя она и не вскармливала их своим молоком?
Радуют ли ее дочери? Что тут скажешь. Их судьба в руках богов. Старшая, Меритатон, уже замужем. Еe муж, принц Сменхкара, тоже, как и нынешний фараон, сын Аменхотепа III, но не от Тейе, а от другой матери, не блещет ни умом, ни талантами, ни красотой, и кажется, не очень здоров. Поскольку царица не родила ни одного мальчика, Эхнатон назначил его своим преемником.
Вторая дочь, Мактатон, умерла в девятилетнем возрасте, а остальные девочки - Нефернефру, Анхенсенпаатон, Нефернеферура и Сетепенра - еще ждали своих принцев.
Нефертити любила всех своих девочек и была спокойна за них, препоручив дочек многочисленным нянькам и слугам. Но ей самой было досадно, что она не смогла родить Эхнатону наследника, в чем он ее не раз упрекал. Правда, союз старшей дочери с братом фараона оставлял египетский трон за их династией, но лучше было бы иметь прямого наследника.
Упреки Эхнатона обижали царицу: кому появиться на свет - на то воля богов. В чем же она виновата? А его вины разве нет в том, что у них только дочери? В эту минуту образ мужа явно предстал перед ее глазами. Может, потому они и не могли произвести на свет сына, что сам фараон, как говорили при дворе, "женственно скроен". Для мужчины у него были слишком округлые бедра, что при его небольшом росте зрительно еще более расширяло фигуру. Голова похожа на тыкву, за что вельможи и называли его меж собой тыквоголовым. Мясистые губы под удлиненным носом, странный подбородок придавали лицу фараона вид, далекий от царственного. Но все это не мешало ему иметь о себе самое высокое мнение. Он не раз говорил, что до него не было фараона величественнее - ведь он сверг самого бога Амона и собственной волей утвердил себя сыном бога Атона!
Что правда, то правда: Эхнатон при всей своей кажущейся мягкотелости иной раз был способен на поступки. Не зря он снискал себе славу реформатора. Вот заставил всех поклоняться новому богу, затеял построить новую столицу и построил, подготовил указ о единой дисциплине для всех провинций, что, по его мнению, укрепит страну. Одного не любил Эхнатон - военных походов. Им он предпочитал охоту, а еще более - занятия поэзией. Царю не нужны были придворные стихотворцы, он сам сочинял оды, которые Нефертити слушала не без удовольствия. Пожалуй, больше всего в нем ее и привлекали склонность к творчеству, к романтике да еще та решительность, с которой он иногда утверждал собственную волю, невзирая на мнение жрецов и вельмож. Когда фараон проявлял твердость духа - и супруга его чувствовала себя в безопасности, трон под ней не шатался, и она могла смело вмешиваться в государственные дела, что считала своим долгом. Все деяния Нефертити были разумны, и за это она была почитаема не только народом, но даже завистниками-вельможами, она это точно знала.
Очнувшись от размышлений и еще раз внимательно оглядев себя в зеркале, Нефертити приказала унести все светильники, кроме двух самых маленьких. Потом подошла к окну и долго смотрела на луну, от которой проливался на землю умиротворяющий свет. Обращаясь к владычице неба, Нефертити прошептала:
- О, великая Нут! Твои звезды сияют, как искры священного огня. Ниспошли покой моей душе, не гаси мою звезду счастья.
Небо молчало и дышало покоем. Нефертити легла. Засыпая, она подумала: "Это Эйе виноват. Его странные намеки растревожили меня. А все же что он хотел сказать, но так и не решился?"