* * *
Старая крепость была построена еще при испанцах. Потом ею владели мексиканцы, сбросившие колониальное иго. Уже при них исчез крепостной ров, а из четырех башенных ворот открываться могли только южные. Когда же крепость вместе со всем Техасом вышла из-под власти мексиканцев, тогда перестали открываться и южные ворота, и новым хозяевам пришлось пробивать пролом в стене, чтобы устроить там вход в крепость.
Причиной всех этих перемен был наступающий на крепость песок. Песчаные дюны, незаметно для глаза, но безостановочно перетекая по пустыне, засыпали крепостной ров и подступили вплотную к стенам крепости. И если бы теперь кому-то вздумалось штурмовать эту твердыню, построенную по всем канонам испанской фортификации, то он легко обошелся бы без осадных башен и выдвижных лестниц. В некоторых местах до верхнего края стены легко можно было достать, приподнявшись на цыпочки - так высоко поднимались здесь наносы песка.
К счастью для малочисленного гарнизона, времена штурмов и осад остались в далеком прошлом, и сейчас крепость служила перевалочной базой для патрулей. Кроме того, в ней иногда содержали тех, кого подозревали в причастности к бандам. Чаще всего после опознания таких субъектов переправляли в суд по месту совершения преступлений. И крайне редко отпускали на свободу - если находились свидетели, удостоверяющие законопослушность задержанного.
Крепостная тюрьма имела всего лишь одно, но очень важное преимущество перед всеми остальными тюрьмами Техаса. Из нее никто никогда не убегал, потому что бежать было некуда. До ближайшего жилья отсюда было миль семьдесят в одну сторону, миль сто в другую, но пройти эти мили было не так-то просто. Одна-единственная дорога, которая начиналась у ворот тюрьмы и проходила сквозь городок, через пару миль превращалась в еле заметную тропу, круто подымающуюся в горы. С юга и с севера к тюрьме подступали белые пески пустыни. Если двинуться на запад по руслу пересыхающей речки, то через десяток миль можно попасть в объятия гостеприимных апачей. Любой, кто слышал об апачах хотя бы краем уха, предпочел бы сгнить в тюремной камере, но не знакомиться с ними.
Капитан Орлов приехал в Кончитос на почтовом дилижансе, который долго петлял по дороге через горы. Изучив обстановку, он решил, что вернется сюда со стороны пустыни.
Дядюшка Шварцвальд свел его с владельцем конюшни, и капитан смог подобрать себе подходящую лошадь. Он обрадовался, заметив среди гнедых и каурых темно-серую, в белых звездочках, кобылу. То была настоящая аппалуза. Лошади этой породы, выведенной индейцами, были невысокими, легкими, но необычайно работоспособными и умели пробираться между кактусами, не задевая их и не наступая на колючки, валяющиеся на земле. Все прочие животные относятся к кактусам с гораздо большим почтением и обходят стороной владения этих хозяев пустыни.
Впрочем, пространство между Сан-Антонио и Кончитосом было вовсе не таким уж пустынным, как принято было думать. Все дело в том, что мир становился все теснее и меньше. И то, что вчера казалось недостижимым, завтра будет в одном шаге от тебя. По крайней мере, в этом был уверен старина Шварцвальд, который отправил капитана в нужном направлении.
Выехав задолго до рассвета, к обеду капитан остановился у палаточного лагеря посреди пустыни. Грузовые фургоны, поставленные кольцом вокруг дюжины брезентовых палаток, свидетельствовали, что здесь еще опасались индейцев. Но землекопы, сидевшие под длинным навесом с дымящимися мисками в руках, были безоружны. Орлов заметил вдалеке не больше троих всадников с ружьями. Было очевидно, что здесь никто не мешает прокладывать очередную железнодорожную ветку. Возможно, индейцы просто не знали об этой стройке, как не знал о ней почти никто в Сан-Антонио. Пройдет каких-то два-три года - и на новой линии будут курсировать пассажирские поезда. Тогда, конечно, и тюремщики будут более бдительными. Но это благословенное время еще не наступило, и капитан поспешил воспользоваться предоставленными возможностями.
Он привязал аппалузу в тени длинного навеса, под которым стояли, обмахиваясь хвостами, четыре оседланные лошади.
- Ты из города, братец? - подошел к нему краснолицый крепкий старик в соломенной шляпе и дырявом комбинезоне на голое тело.
- Да, - кивнул Орлов. - Мне бы с Фогелем повидаться.
- С Фогелем, говоришь? А ты сам-то откуда?
- Из города, - терпеливо повторил капитан.
- Так тебе Фогель нужен…. А кто тебя к нему послал?
Уловив в его речи неистребимый акцент, капитан Орлов сдвинул шляпу на затылок и с дружелюбной улыбкой заговорил по-немецки:
- Один его дружок. Чемпион Гамбурга, Киля и Бремена.
Старик прищурился, и его тонкие бесцветные губы растянулись в улыбке, подставляя солнцу и ветрам целую дюжину желтых кривых зубов.
- Эге, да ты, значит, от Толстого Йогана прибыл? Ну тогда знай, что если хочешь увидеть Фогеля, то возьми вон там, за печкой, железную щетку да протри себе оба глаза. А если хочешь передать Фогелю привет, то положи свою бутылку прямо в мой карман, потому что меня уже шестьдесят лет зовут Карлом Фогелем, а других Фогелей до самого Далласа ты не найдешь.
С этими словами старик выпятил свой живот, подставляя капитану большой нагрудный карман комбинезона. Как только карман обвис под тяжестью темно-зеленой бутылки из таверны Шварцвальда, Фогель цепко подхватил Орлова под локоть и повел за собой к палатке, стоящей отдельно от других.
- Вот мое королевство, и я тут король, - провозгласил старик, оттягивая полог и широким жестом приглашая гостя внутрь. - Только сигару затуши. Сам знаешь, камрад, как тяжело сюда возить динамит. И если рванет, меня потом долго возчики ругать будут.
- Поделишься? - спросил Орлов, окинув взглядом деревянные ящики с пугающими надписями и рисунками.
- Отчего же не поделиться с хорошим человеком. Ты ведь, как я понимаю, не просто так сюда завернул?
- Не просто так.
- Даже не верится, - Фогель хлопнул в ладоши. - Семнадцать лет прошло. Семнадцать лет! И Йоган Шварцвальд, наконец, решил вернуть должок!
- Какой должок? - насторожился капитан Орлов.
- Как это, какой должок? - улыбка на лице Фогеля мгновенно исчезла, и губы сжались в белую щель. - Как это? Двадцать три доллара! Семнадцать лет я жду, когда он вернет мне должок! Да я его и на том свете достану, только уже с процентами! Как это, какой должок? Тогда какого дьявола ты сюда притащился!
- Да передал он, передал какие-то деньги, - начал выкручиваться Орлов. - Только я и не думал, что это должок.
- Передал? Так чего ты ждешь?
- Вот, в целости и сохранности, - он полез в боковой карман и на ощупь отделил три бумажки от пачки. - Вот он, должок.
- Ого, тридцать долларов! Глаза меня не обманывают? Он там, у жаровни, совсем сдурел, или ослеп, или станок печатный завел? - Фогель посмотрел банкноты на свет, похрустел на сгибе. - Вроде, настоящие. Да ты садись, устраивайся, рассказывай. Как там этот бездельник, все хвастается медалями? Нашел чем хвастать! Лучше бы гордился теми милями, что мы с ним прошли с кувалдой в руках. Слышал про Магистраль от океана к океану? Наша работа! Знаешь, сколько мы с ним шпал уложили, сколько костылей забили? С самой Омахи, штат Небраска, жили мы с ним в одной палатке… Держи стаканчик, да не кривись, не кривись: он чистый, только мутный.
Орлов не торопился проглотить содержимое своего "мутного" стаканчика, потому что знал - вторую порцию ему не нальют, и надо растягивать эти жалкие капли, пока старый Фогель в своих воспоминаниях не дойдет хотя бы до Промонтори, штат Юта, где были состыкованы встречные ветки Трансконтинентальной магистрали. Капитан владел нелегким искусством выслушивать - по крайней мере, он всегда давал выговориться любому собеседнику, прежде чем приступить к делу.
Однако старик вдруг отвлекся от истории и принялся учить его обращению с динамитом. Это было универсальное средство для выполнения земляных работ.
- Если бы динамит изобрели немного раньше, мы бы проложили дорогу сами, без китайцев, и в десять раз быстрее, - заявил Фогель, ласково поглаживая лежащий на ладони промасленный цилиндр.
Этими цилиндрами можно было сравнять холмы - чем, собственно, и занимался отряд Фогеля в этой пустыне. В холмах сверлили дырки, закладывали туда динамит, поджигали пороховой шнур и прятались в укрытие. После взрыва в работу вступали лопаты и тачки, и скрип их колес разносился по прерии.
Правда, сейчас слишком много тачек стояли без дела. Народ разбегался из отряда, и Фогель не осуждал дезертиров. Уже второй месяц люди не видели живых денег. Раньше платили хорошо, каждую субботу из города привозили сундук с деньгами. Потом начались перебои, и с рабочими стали расплачиваться векселями. С одной стороны, это было вроде даже выгоднее, потому что на векселя товары продавали со скидкой. А с другой стороны, векселя принимали только в двух лавках и только в одном салуне, так что особо и не потратишься.
Фогель усматривал тут сговор банкиров и торговцев, и надеялся только на то, что трудовой народ рано или поздно сметет с лица земли эту накипь. А пока с лица земли медленно, но верно устранялись неровности рельефа. За деньги или за бумажки, но взрывники делали свое дело. Следом за взрывниками по плоскому пространству пойдут насыпщики, трамбовщики, укладчики, - и столбы взметнувшейся пыли на горизонте будут подсказывать им направление, если их компасы и буссоли заржавеют. А чтобы инструмент не ржавел, его надо - что? - правильно, промывать! И Фогель в очередной раз промыл свою глотку.
- Так вот, камрад, динамита бояться не надо, он тебе ничего плохого не сделает. Ты только дай ему работу, не позволяй сгореть впустую. Оставишь его лежать на земле - он только траву пригнет. А зароешь - вот тогда от взрыва польза будет. Все хорошее надо сначала зарыть в землю, чтобы получить плоды. Тебе какие плоды нужны?
- Площадку под дом ровняю.
- Под дом? Сколько тебе нужно? Десятка два?
- Хватит и дюжины, с запалами и шнуром, - сказал Орлов и быстро добавил: - И лошадь под седлом.
- Лошадь? Лошадь…. Будет тебе лошадь, - внезапно помрачнел Фогель. - У нас вчера охранник помер, вот его гнедую и возьмешь, никто не заметит.
- А что случилось?
- Сам виноват. Утром забыл сапог вытряхнуть, сунул ногу, а там скорпион. Маленький такой, желтый…
- Дюранго?
- Да, мексиканцы их так называют, хотя по мне все скорпионы одинаковы, что дюранго, что не дюранго. Одна зараза. Тридцать лет парню было. Не пил, не курил, вот и не справился с ядом. Меня вот никакая дрянь не кусает. Наверно, боится, что отравится.
- Я заплачу за лошадь, - сказал Орлов.
- Кому? Хозяину? - Старик махнул рукой. - Если и спросят, спишем на апачей.
- Сколько я должен за динамит?
- За какой динамит? За одну несчастную упаковку? Ты, камрад, совсем, я гляжу, окосел, - покачал головой Фогель. - Ну, пора закрывать бутылочку покрепче, пока тебя вконец не развезло.
Старик вдруг хлопнул себя по лбу и выскочил из палатки. Скоро послышались частые удары колокола. Выглянув наружу, Орлов увидел, как рабочие выходят из-под навеса, складывая свои миски в деревянное корыто. Обеденный перерыв кончился, об этом возвещал Фогель, дергая за веревку колокола. Рабочие, поправляя шляпы и натягивая рукавицы, нестройной цепочкой поднимались на холм вдоль протянутой веревки с красными флажками.
Когда капитан Орлов покидал лагерь взрывников, ведя в поводу чужого коня, солнце уже начинало клониться к западу, и тени кактусов становились все длиннее. Ему хотелось бы достичь крепости засветло, но он не торопил лошадей. В пустыне нельзя торопиться. Скачущий конь поднимает пыль, два коня поднимут вдвое больше пыли, и ее будет видно издалека, особенно здесь, в белых песках. Этот тончайший гипсовый песок взвивается к небу при малейшем движении. Столбы поднятой пыли издалека видны на фоне темно-коричневых гор, которые вертикальными мрачными стенами окружают холмистую равнину.
Он держался низин, стараясь без нужды не подниматься на склоны холмов. Глаза его непрестанно оглядывали пустыню. Скользнув по зубчатому горизонту, взгляд снова возвращался к песку, отмечая каждый след. Но пока встречались только цепочки параллельных отпечатков с полоской между ними - следы ящериц. Вот одна ящерица замерла в тени валуна, провожая одинокого путника немигающим взглядом. Величиной с кошку, черная, с розовыми пятнами на чешуе. Это гила, ядовитая ящерица. Она опаснее гремучей змеи, потому что ее яд действует моментально. Сама неповоротливая гила на людей не нападает, но, бывает, человек тревожит ее, пробираясь через кустарник, где она прячется от зноя. И тогда ящерица впивается в тело случайной жертвы и виснет на нем, а яд с корней зубов стекает в рану. Не успеешь ни отсосать из ранки, ни прижечь порохом. Останавливается сердце - и всё.
Аппалуза замедлила шаг и неприязненно покосилась на ящерицу, которая, по ее мнению, расположилась слишком близко от них. Гнедая сзади тоже заартачилась, и Орлов принялся выговаривать гиле:
- Ну, чего уставилась? Давно людей не видела? Чего остановилась? Шла по своим делам - ну и иди себе дальше. А мы по своим пойдем.
Гила презрительно отвернулась и уползла за валун, тяжело виляя толстым коротким хвостом.
В низкорослом кустарнике с диковинными крючковатыми шипами желтели душистые цветы. Вокруг них жужжали пчелы, и Орлов остановился на минуту, наслаждаясь удивительным запахом "кошачьего когтя".
Солнце все еще стояло высоко, оно нагревало плечи и спину, но в отдаленных коричневых каньонах все выше поднимались, заливая их, синие густые тени. Скоро солнце перестанет припекать, над зубчатым хребтом раскинется багровый закат, и тогда придется плотнее укутаться в пончо, потому что к ночи на пустыню опустится холод.
Он подумал, что забирать ротмистра из тюрьмы лучше всего под утро. Конечно, ночью легче оторваться от погони. Никто и не решится отправляться в погоню по ночной пустыне. Но Орлов плохо знал эту местность, не был уверен во второй лошади и боялся потерять время. Если же все провернуть под утро, то в рассветных сумерках можно будет легко найти дорогу, а к вечеру уже выйти на лагерь взрывников, которые своей работой издалека подскажут верное направление.
Вот так, все очень просто. А теперь посмотрим на этот побег с точки зрения охранников. Что они предпримут в первую очередь? Отправят группу преследования, которая обнаружит следы двух лошадей и пустится в погоню. Что еще они сделают? Пошлют телеграммы по всем соседним округам. Чтобы телеграфист записал телеграмму и доставил в полицейский участок, нужно не так много времени. Скажем, через два часа все будут готовы перехватить беглецов.
"Ну и пусть перехватывают. Не будем им мешать, - решил Орлов. - Но только пусть они занимаются всем этим без меня. Нет у меня ни малейшего желания скакать по пескам и отстреливаться. И тем более не хочется нарваться на засаду, въезжая в Сан-Антонио. Мы всё сделаем по-своему".
Расписав таким образом свой завтрашний день, он окончательно успокоился и не стал подгонять лошадей. Он даже останавливался иногда, поднимаясь к вершине холма. Как только его голова оказывалась над гребнем, он застывал и медленно обводил пустыню взглядом, надеясь, что издалека его голову не отличишь от камня. При этом он медленно втягивал ноздрями воздух, а потом с силой выдыхал, чтобы снова осторожно, закрыв глаза, вдохнуть запах пустыни.
Если бы он почуял, что воздух пахнет поднятой пылью, он бы тут же остановился и постарался спрятаться. Кто бы сейчас ни двигался в пустыне, индеец, бандит или рейнджер - все они одинаково опасны. Даже если шальная пуля и пролетит мимо него, то наверняка попадет в динамит. Он предусмотрительно погрузил опасную упаковку на другую лошадь, но все-таки это была целая упаковка, дюжина зарядов. Да еще изрядный моток порохового шнура. Если все это рванет, взрыв получится весьма впечатляющим.
Орлов отогнал мрачные мысли. Все будет отлично. Барону уже ничем не поможешь, никаких поручений из Генштаба не было уже больше года, и единственное дело, которым сейчас следовало заниматься - это освобождение ротмистра. Особой приязни к нему Орлов не испытывал. Но негоже русскому офицеру томиться в американских казематах.
Его длинная тень неутомимо ползла впереди, изломами предупреждая о складках и ямах, невидимых на розовом песке. Да, песок из белоснежного уже превратился в розовый, и тени стали нежно-лиловыми, начинался закат.
В засохших ветвях низкого кустарника застрял обрывок бумаги. Орлов наклонился в седле и бережно вызволил из цепких колючек выгоревший клочок газеты - это был аккуратно оторванный краешек со стороны полей, посредине еще сохранилась полоска сгиба. Кто-то приготовил бумажку, чтобы свернуть сигарету. Но незадачливый курильщик зазевался - и ветер унес ее в пустыню. Зазевался, или получил под лопатку стрелу, а может быть, пулю? Орлову страшно хотелось закурить, но он знал, как далеко разносится по пустыне запах любого дыма, особенно табачного.
Кто же этот курильщик? Индейцы, хозяева этих земель, курят трубку. Самокрутки в ходу у ковбоев, но здесь не пасут скот, и никто не решился бы перегонять по такой пустыне стадо.
Это солдатский след. Либо где-то поблизости проходил патрульный эскадрон, либо эту бумажку упустил раззява-часовой на крепостной стене.
Скоро, поднявшись на гребень дюны, он увидел впереди приземистую белую коробку крепости с двумя угловыми башенками. Орлов прикинул расстояние. Хоть и с трудом, он различал окна и дымовые трубы, следовательно, до крепости не больше двух миль.
Спустившись в низину, где протекал ручеек шириной с ладонь, он привязал к мескиту обеих лошадей. Они тут же опустили головы и принялись щипать редкую траву. "Вот-вот, умницы, - похвалил их Орлов. - Подкрепитесь, напейтесь из ручья. Не знаю, встретим ли мы еще воду по дороге".
Он расстелил под кустом шерстяное одеяло и лег, обернувшись его краями. Грубая овечья шерсть должна была защитить не столько от холода, который станет ощутимым лишь к утру, сколько от паука-ткача. Эти малоприятные существа с черным брюшком-шариком выползали на охоту по ночам. Капитан признавал, что здесь их дом, а он тут непрошеный гость, и старался соблюдать приличия - он не сдвинул ни одного камешка и не тряхнул ни одной ветки. Но все же паук мог цапнуть его просто из вредности. Укус паука-ткача бывает смертельным, особенно если укусит самка. Однажды Орлов уже испытал на себе действие паучьего яда. Целую неделю потом его мучила головная боль, все тело ломило, но больше всего он страдал от неукротимого насморка. А все потому, что поленился на ночь укутаться шерстяным одеялом, которое отпугивает пауков, змей и прочую ползучую пакость.
Кроме пауков, ему нечего было бояться. Змеи по ночам заняты своим делом, и кусают только тех, кого могут проглотить. Правда, бывает, что и ночью можно наступить на гремучую змею. Эти изумрудно-зеленые твари любят нежиться на нагретом за день песке. Если ее спугнешь неосторожным движением, она может и выстрелить всем своим пружинистым телом, пробьет зубами даже плотную ткань - и только потом победно загремит своей погремушкой.