Творчество
Есть жажда творчества,
Уменье созидать,
На камень камень класть,
Вести леса строений.
Не спать ночей, по суткам голодать,
Вставать до звезд и падать на колени.
Остаться нищим и глухим навек,
Идти с собой, с своей эпохой вровень
И воду пить из тех целебных рек,
К которым прикоснулся сам Бетховен.
Брать в руки гипс, склоняться на подрамник,
Весь мир вместить в дыхание одно,
Одним мазком весь этот лес и камни
Живыми положить на полотно.
Не дописав,
Оставить кисти сыну,
Так передать цвета своей земли,
Чтоб век спустя всё так же мяли глину
И лучшего придумать не смогли.
1939
Мы
Это время
трудновато для пера.
В. Маяковский
Есть в голосе моем звучание металла,
Я в жизнь вошел тяжелым и прямым.
Не все умрет. Не все войдет в каталог.
Но только пусть под именем моим
Потомок различит в архивном хламе
Кусок горячей, верной нам земли,
Где мы прошли с обугленными ртами
И мужество, как знамя, пронесли.Мы жгли костры и вспять пускали реки.
Нам не хватало неба и воды.
Упрямой жизни в каждом человеке
Железом обозначены следы -
Так в нас запали прошлого приметы.
А как любили мы - спросите жен!
Пройдут века, и вам солгут портреты,
Где нашей жизни ход изображен.Мы были высоки, русоволосы.
Вы в книгах прочитаете, как миф,
О людях, что ушли недолюбив,
Не докурив последней папиросы.
Когда б не бой, не вечные исканья
Крутых путей к последней высоте,
Мы б сохранились в бронзовых ваяньях,
В столбцах газет, в набросках на холсте.Но время шло. Меняли реки русла.
И жили мы, не тратя лишних слов,
Чтоб к вам прийти лишь в пересказах устных
Да в серой прозе наших дневников.Мы брали пламя голыми руками.
Грудь раскрывали ветру. Из ковша
Тянули воду полными глотками
И в женщину влюблялись не спеша.И шли вперед, и падали, и, еле
В обмотках грубых ноги волоча,
Мы видели, как женщины глядели
На нашего шального трубача.
А тот трубил, мир ни во что не ставя
(Ремень сползал с покатого плеча),
Он тоже дома женщину оставил,
Не оглянувшись даже сгоряча.Был камень тверд, уступы каменисты,
Почти со всех сторон окружены,
Глядели вверх - и небо стало чисто,
Как светлый лоб оставленной жены.Так я пишу. Пусть неточны слова,
И слог тяжел, и выраженья грубы!
О нас прошла всесветная молва.
Нам жажда зноем выпрямила губы.Мир, как окно, для воздуха распахнут,
Он нами пройден, пройден до конца,
И хорошо, что руки наши пахнут
Угрюмой песней верного свинца.
И как бы ни давили память годы,
Нас не забудут потому вовек,
Что, всей планете делая погоду,
Мы в плоть одели слово "Человек"!
1940
"Нам не дано спокойно сгнить в могиле…"
Нам не дано спокойно сгнить в могиле -
Лежать навытяжку, - и, приоткрыв гробы,
Мы слышим гром предутренней пальбы,
Призыв охрипшей полковой трубы
С больших дорог, которыми ходили.Мы все уставы знаем наизусть.
Что гибель нам? Мы даже смерти выше,
В могилах мы построились в отряд
И ждем приказа нового. И пусть
Не думают, что мертвые не слышат,
Когда о них потомки говорят.
ЭДУАРДАС МЕЖЕЛАЙТИС
(Род. в 1919 г.)
С литовского
Человек
Перевод Б. Слуцкого
В шар земной упираясь ногами,
Солнца шар я держу на руках.
Так стою, меж двумя шарами -
Солнечным и земным.
Недра мозга, пласты мозга
Глубоки, словно рудные недра.
Я из них вырубаю, как уголь,
Выплавляю из них, как железо,
Корабли, бороздящие море,
Поезда, обвившие сушу,
Продолжение птиц - самолеты
И развитие молний - ракеты.
Это все я добыл из круглой,
Словно шар земной, головы.
Голова моя - шар солнца,
Излучающий свет и счастье,
Оживляющий все земное,
Заселяющий землю людьми.Что земля без меня?
Неживой,
Сплюснутый и морщинистый шар
Заблудился в бескрайних просторах
И в луне, словно в зеркале, видел,
Как он мертв
И как некрасив.Я был создан землею - с тоски.
А в минуту печали земля
Подарила мне шар головы,
Так похожий на землю и солнце.Подчинилась земля мне, и я
Одарил ее красотой.
Земля сотворила меня,
Я же землю пересотворил -
Новой, лучшей, прекрасной, - такой
Никогда она не была!В шар земной упираясь ногами,
Солнца шар я держу на руках.
Я - как мост меж землею и солнцем,
И по мне
Солнце сходит на землю,
А земля поднимается к солнцу.Обращаются вкруг меня
Ярко-пестрою каруселью
Все творения, произведения,
Изваяния рук моих:
Города вкруг меня кружатся,
И громады домов,
И асфальт площадей,
И мосты, что полны машин и людей.
Самолеты и лайнеры - вкруг меня,
Трактора и станки - вкруг меня,
И ракеты вращаются вкруг меня…Так стою:
Прекрасный, мудрый, твердый,
Мускулистый, плечистый.
От земли вырастаю до самого солнца
И бросаю на землю
Улыбки солнца.
На восток, на запад,
На север, на юг.
Так стою:
Я, человек,
Я, коммунист.
Мысли
Перевод М. Светлова
Мои мысли,
словно птицы, поднялись,
С каждым днем быстрее их движенье,
Звездную преодолели высь
И земное победили притяженье.Мы отвергли царства тьмы приход,
В нем поэзия давно заглохла б наша!
Мы обогатили небосвод
Звездами
кремлевских башен.Я смотрю на наших звезд огни,
Это мы отправили в полет их,
Не на землю падают они,
Ярче разгораются в высотах.
Не обгонит время
мысль мою,
Всадника такого нет на свете!
Вот я победителем стою
У подножия тысячелетий.Мысль моя
Преодолела горы,
Вырвалась
В бескрайние просторы.Мои мысли раз и навсегда
Между звезд высоких гнезда свили,
Но грустят, бывает, иногда
И в тоске заламывают крылья.На земле далекой все сродни,
Бесконечно дорог день вчерашний!
Тихо опускаются они,
Чтоб идти за трактором по пашне.Вот они над заводским двором,
Вот они летят над каждой кровлей
И садятся на руки потом
Той, что я зову своей любовью.По траве густой они идут,
Клювики в речушке умывают,
Ягодки пунцовые клюют
И в стихотворенье собирают.Отдыхают ночью меж ветвей,
Чтобы утром к звездам устремиться,
Снятся сны им на земле своей,
Отдыхают мои мысли-птицы…Утром - снова в путь далеких странствий!
И соединяется вдали
Притяженье звездного пространства
С древним притяжением земли.
Распутье
Перевод Р. Казаковой
Талый лед засветился по-мартовски матово,
но еще я могу поскользнуться на льду…
Ты любишь меня. И в стихах, как Ахматова,
пишешь грустные письма себе на беду.Глаза твои не тосковать не могут -
два блуждающих, два болотных огня…
Ты меня не люби -
только щеки намокнут,
будешь плакать из-за меня.Когда-то под липами, на улице,
с проклятьем скрестился мой путь.
И осталось мне только сумрачно хмуриться.
И ты обо мне позабудь.Ты меня не люби ни сегодня, ни завтра.
Не люби, не люби, затверди одно!
Хуже будет, когда потом внезапно
разочаруешься все равно…Не хочу, чтобы жизнь моя послужила
ни женщине, ни просто жизни.
Только поэзия раскроет мои жилы
или кровь, которая клокочет в жилах.Ты вернись в свой полдень с терпкостью сосен,
с крепким запахом табака и кофе.
А я уйду в свою осень,
к березе, что силы на весну копит…Но, может, я все же поскользнусь на льду
и светлым из черных ночей приду…
"Я буду любить тебя, как Ахматова…"
"Не люби…"
"Поцелуешь?"
"Ах, ты!.."
Лира
Перевод С. Куняева
В море, где Сафо давным-давно
утопила лиру,
из бокала вылил я вино.Утопила лиру, а потом
упорхнула с бурей,
словно чайка, трепеща крылом.За ее любовную строфу
кровь земли дарую морю,
по которому плыву.И густое красное вино,
как большая роза,
выросшая в море, расцвело.Красной розой расцвело
оно над ее могилой
и над лирой, канувшей на дно.
Афины
Камни
Перевод А. Передреева
Камни, камни… Где их нету?!
Начиная от Литвы,
Как пойдешь по белу свету -
Не приклонишь головы.
Щеку к камню бы прижал,
Если б камень утешал.Но имеет ли он душу,
Прорасти ль на нем цветку,
Может видеть он и слушать,
Понимать мою тоску?!
На камнях цветут, как розы,
Кровь и слезы, кровь и слезы…Тяжело, лишившись крова,
По чужой земле идти,
Как судьба тогда сурова -
Камни, камни на пути!
А чужую воду пить -
Лишь бы жажду утолить.И, испытывая муку,
Из-под черных смотрит век
И протягивает руку
К человеку человек.
Не по камню, глыбе серой,
Истомился он - по сердцу!
Рим
На темы М. К. Чюрлёниса
Его инициалы
Перевод Ю. Левитанского
"…я как вольная птица
(без крыльев)".
М. К. Чюрлёнис
МКЧ -
как странная птица,
из тех, что мы не видали,
из тех, несомненно, живущих в сказочных рощах,
летит и летит, пробиваясь к солнечной дали,
этот резкий причудливый росчерк.МКЧ -
эти волны
набегающего прилива,
где чайка четко очерчена лучом заката,
или реющая над раскрытым роялем грива
за роялем сидящего гениального музыканта.МКЧ -
это в сумерках,
когда очертанья туманны
и звезды так странны над розовыми куполами,
рядом с легкой летящей готикой святой Анны
черная его крылатка бьет на ветру крылами.МКЧ -
это башня и гений, простирающий руку
к месяцу или к птице, что над ним летает:
гений - вольная птица, понимающая эту муку
быть вольной птицей, когда ей крыл не хватает.МКЧ -
это мера гения,
что, как собственные владенья,
небеса перекраивает и каждый этот отрезок
превращает потом в удивительные виденья,
фантастические цветные виденья фресок.МКЧ - это подпись
на полотнах, отмеченных вечностью,
это волшебный ключик от затворенных
башен, наполненных доброй его человечностью,
от бесконечных галактик, им сотворенных.
Сонет
Перевод Л. Мартынова
Покачивается птица утешенья на алом камне длани святой Анны,
Но, муча грудь, как будто в сердце прямо
Вклеваться хочет орлий клюв Адама.
А мне как быть? Сонета странны раны.Ронсар, Омар Хайям - рондо, рубайи -
Но одиночество компрессы ли? Теряя
Все не свое, свое найду я, как Гоген свей ветров красок!
Но не устал ли, по нему тоскуя?О нет. Моне поймет меня: в тумане, не в мерцанье
Неоновом, моих (его Руана!) Анне
Хватает красок… Слез микрокристаллыГорят… "и кохаць без надзеи муше…"
Черно, Адам, мне утешает душу
Твой том! Но вдруг и верно час настал?
А?…
Зимняя ночь. Полнолуние
Перевод П. Карпа
На черных стеклах белые сверкают иглы,
Под крышами горят гирлянды белых свеч,
И белых лип аллитерируются циклы,
И льется "эл" - елейная лелюмок речь.И ловит лунный луч взволнованные лица,
И длится вереница ангельских имен,
И плещут крылья белых плеч, и длится-длится
Прилив беспамятства и белопенный сон…Они белее лебедей в мгновенья эти,
Они белее первой замети сейчас.
Нет ничего белее их на белом свете,
Когда стоит в оконной раме светлый час.
Тициан
Перевод Г. Ефремова
Спокойно мое лицо - как у того, кто вкусил сладчайшего зелья,
Бородача, - как у большой и лохматой собаки, которая, навсегда
С гитарой пикассовской сросшись, глядит, как у стен Колизея
Любопытных туристских овец прогуливаются стада…
Ясно мое лицо, как мраморный факел, которому имя
Рим, - в полдень, когда восставшим улицам нет числа
И солнце палит и палит, желая, чтоб сердце Рима
Потухло навеки или сгорело дотла.
Спокойно мое лицо, как та, в зрачке телескопа, оранжевая
Звезда. Ну и что же, что ты наблюдаешь за мной, меня ослепив?
Кто первым на мрамор легенды ногою ступил? Кто был раньше
Кого? Мне пока неизвестно. Но важен ли этот миф?
Спокойно мое лицо, словно холст живописца. Я знаю
Судьбу свою. И да сбудется… Ты свою участь постиг?
Что ж ты улыбаешься, как заведенный? Почуял - уже начинают
Те тридцать сребреников гореть на ладонях твоих?
Поцеловать меня тянешься, словно пьяница, в щеку?
Ну что ж, я готов, я знаю, знаю ее,
Судьбу свою: если мыслящему на Голгофу дорога,
Твоя же - до первой сосны… Так делай дело свое!
Спокойно мое лицо, как ягненка, дрожащего еле-еле,
Которого седовласый пастырь подносит к губам своим.
Я глубоко вздохну. И прошепчу, глаза закрывая: "Eli,
Eli, lama azabtani!" И затихну - как мраморный Рим.
Рим
Нарцисс
Перевод Л. Миля
Жил-был Нарцисс. Имел он приятнейшую внешность.
Жил без любви, не зная, что без любви - нельзя.
И вдруг объяли разом его и страсть, и нежность:
Узрел он два алмаза - в ручье свои глаза.Но отличили боги его не только ликом, -
И торс был прям, и ноги на диво хороши.
И вот он, бесподобный, воспламенившись мигом,
Горстьми бросает воду в костер своей души.К себе он вожделеет, и жадными руками
Он рвет остервенело свой образ из ручья,
И, точно мост, до ночи висит меж берегами,
И плюхается в воду, от ярости крича…Но можно ли такою любовью насладиться?
Нет повести печальней, чем эта, о Нарциссе.
Рим
СЕРГЕЙ НАРОВЧАТОВ
(Род. в 1919 г.)
Облака кричат
По земле поземкой жаркий чад.
Стонет небо, стон проходит небом!
Облака, как лебеди, кричат
Над сожженным хлебом.Хлеб дотла, и все село дотла.
Горе? Нет… Какое ж это горе…
Пол-плетня осталось от села,
Пол-плетня на взгорье.Облака кричат. Кричат весь день!..
И один под теми облаками
Я трясу, трясу, трясу плетень
Черными руками.
1941
В те годы
Я проходил, скрипя зубами, мимо
Сожженных сел, казненных городов,
По горестной, по русской, по родимой,
Завещанной от дедов и отцов.Запоминал над деревнями пламя,
И ветер, разносивший жаркий прах,
И девушек, библейскими гвоздями
Распятых на райкомовских дверях.И воронье кружилось без боязни,
И коршун рвал добычу на глазах,
И метил все бесчинства и все казни
Паучий извивающийся знак.В своей печали древним песням равный,
Я сёла, словно летопись, листал
И в каждой бабе видел Ярославну,
Во всех ручьях Непрядву узнавал.Крови своей, своим святыням верный,
Слова старинные я повторял, скорбя:
- Россия, мати! Свете мой безмерный,
Которой местью мстить мне за тебя?
1941
Костер
Прошло с тех пор немало дней,
С тех стародавних пор,
Когда мы встретились с тобой
Вблизи Саксонских гор,
Когда над Эльбой полыхал
Солдатский наш костер.Хватало хвороста в ту ночь,
Сухой травы и дров,
Дрова мы вместе разожгли,
Солдаты двух полков,
Полков разноименных стран
И разных языков.Неплохо было нам с тобой
Встречать тогда рассвет
И рассуждать под треск ветвей,
Что мы на сотни лет,
На сотни лет весь белый свет
Избавили от бед.И наш костер светил в ночи
Светлей ночных светил,
Со всех пяти материков
Он людям виден был,
Его и дождь тогда не брал,
И ветер не гасил.И тьма ночная, отступив,
Не смела спорить с ним,
И верил я, и верил ты,
Что он неугасим,
И это было, Джонни Смит,
Понятно нам двоим.Но вот через столбцы газет
Косая тень скользит,
И снова застит белый свет,
И свету тьмой грозит.
Я рассекаю эту тень:
- Где ты, Джонни Смит?!В уэльской шахте ли гремит
Гром твоей кирки,
Иль слышит сонный Бирмингем
Глухие каблуки,
Когда ты ночью без жилья
Бродишь вдоль реки?Но уж в одном ручаюсь я,
Ручаюсь головой,
Что ни в одной из двух палат
Не слышен голос твой
И что в Париж тебя министр
Не захватил с собой.Но я спрошу тебя в упор:
Как можешь ты молчать,
Как можешь верить в тишь, да гладь,
Да божью благодать,
Когда грозятся наш костер
Смести и растоптать?Костер, что никогда не гас
В сердцах простых людей,
Не погасить, не разметать
Штыками патрулей,
С полос подкупленных газет,
С парламентских скамей.Мы скажем это, Джонни Смит,
Товарищ давний мой,
От имени простых людей,
Большой семьи земной,
Всем тем, кто смеет нам грозить
Войной!Мы скажем это, чтоб умолк
Вой продажных свор,
Чтоб ярче, чем в далекий день
Вблизи Саксонских гор,
Над целым миром полыхал
Бессмертный наш костер!
Октябрь 1946 г.
Москва