Открытие книги
Перевод А. Корнеева
Открытие книги,
Открытие мира.
Здесь все, что мне близко,
Что чуждо иль мило!Из рода акынов,
Я весь на виду.
Я с неба схвачу, обжигаясь,
Звезду.Робеть нам не надо:
Мосты меж веками
Ведь мы воздвигали
Своими руками.С домброю отцов
Я из рода певцов.
Что песня? Крупица,
Лишь малая капля…Но спит и в крупице
Начало миров.
"Я, помню, был тогда беспечным малым…"
Перевод М. Луконина
Я, помню, был тогда беспечным малым,
Степей не понимал я до поры.
Томило солнце жаром небывалым
Родного края травы и бугры.На облака глядел из юрты старой,
Той ночью звезды в очаге цвели,
А я лежал, смотрел на лунный шар я,
Крикун, счастливец, баловень семьи.За волосы потеребив, к рассвету
Меня поднял тургайский ветерок.
И я пошел, пошел -
привала нету.
Путь неизвестен, и неведом срок.Видать, в ходьбе тогда и возмужал я,
В кирзовые обулся сапоги.
И услыхал вдали размах пожара
И материнский голос: "Помоги!"Надвинулась зима, крутила люто,
Разрывы бомб аукались в виске.
В запасе у солдата есть минута
И неприкосновенный клад в мешке.Мы из оружья делали постели,
Друзьям безмолвным в верности клялись,
В сыром лесу о Щорсе песни пели, -
Нам песни эти по душе пришлись.В душе солдатской силы жаркой много
Я умирал и поднимался вдруг.
От пули прервалась моя дорога,
Добрался до Берлина верный друг.Как буерак степной - неровен, долог,
Так на руке, на левой, - шрам немой,
А в правой,
словно огненный осколок,
Все рыщет карандаш бессонный мой.
Возле зимовки
Перевод Б. Ахмадулиной
В ковыль с головою я канул,
брожу
по тургайским степям.
На каждую кочку и камень
я в детстве уже наступал.
По тропкам,
проложенным мною,
опять я хожу по утрам,
и прожил я вроде немного,
а многих
уже потерял.
Там, в домике маленьком белом,
бывала зимовка отца,
там пес его весело бегал,
лежала седая овца.
Отец мой был мудрый и добрый,
меня не ругал,
не корил.
Здесь в позе старинной, удобной
сидел он и трубку курил.
Кузнечики сухо порхали,
и шел я,
весельем гоним,
и шли по весенней прохладе
со мной Мирзали и Галим.
Мы, помню, смеялись,
дурили,
мы знали здесь все тайники…
Здесь люди проходят другие,
другие растут тальники.
Но кажется -
в дымке песчаной,
тяжелые плечи склоня,
отец мой, печальный-печальный,
сидит и глядит на меня…
"В свои мысли уходит дорога…"
Перевод В. Лукьянова
В свои мысли уходит дорога -
Как до жизни веселой дойти.
И задумались рощи с тревогой
Все о том же - как петь и цвести.
Вот и птицы задумались к ночи -
Как бы им дотянуть до тепла.
Дни природы в тех думах короче,
Молчаливее дни и дела.
Служба мира
Перевод А. Корнеева
У меня друзей на земле
Много: душами широки,
Все поэты - в моей семье,
Побратимы-фронтовики.Всюду встречу кого-нибудь,
Где бы ни был, опять найду
Друга, с кем начинали путь,
С кем сражались в одном ряду.Но бывает - печальный час…
Что ж поделать! Удел таков,
С каждым годом - все меньше нас,
Побратимов-фронтовиков.Но строка - словно грань штыка,
И в строю навсегда, крепки,
Служба мира
И служба стиха,
Побратимы-фронтовики.
Дума
Перевод А. Корнеева
Жалею вершины гор - за то, что они безмолвны,
Жалею волны - ведь бессловесны и волны.
Жалею небо -
как часто и неба не слышно,
Камни жалею -
веками молчат неподвижно…Но просыпаются горы - гудит временами лавина,
И волны грохочут - став музыкой наполовину.
И небо
потоки свои прольет к пересохшей земле…
И даже морская скала
начинает звучать на заре…Поэтому сам я, как горы:
грустный, большой.
И я, как летучие волны,
со взбушевавшейся душой!
Как потемневшее небо,
лью слезы, слезы лью я!
И, словно утес на взморье,
ввысь тянется мощь моя.
ВЛАДАС МОЗУРЮНАС
(Род. в 1922 г.)
С литовского
Стебелек
Перевод В. Тушновой
Через крохотное оконце
В сумрак дымного блиндажа
Луч, напомнивший нам о солнце,
Как-то раз проскользнул, дрожа…И среди молчаливых бревен,
Где он теплым сияньем лег,
Неустойчив и малокровен,
К свету выбился стебелек.Мы огня разводить не стали,
Мы почти перестали курить:
Только б травка эта простая
Рядом с нами осталась жить.
1943
Завещание
Перевод Н. Тихонова
За сколько же работ вы не успели взяться
И сколько было их, не пройденных дорог,
А вы уже ушли за родину сражаться
С врагом, что край родной огнем железным жег.У Минска пали вы, под Вильнюсом, под Оршей,
На кручах Немана, у волжской быстрины…
По-соколиному был юный век ваш прожит -
Советских юношей, сынов своей страны.Вы умерли в бою, оставив завещанье
Для будущих времен, для боевых друзей,
Для тех, кто встретил День Победы с ликованьем
И в пламени знамен, которых нет родней.И приказали вы на каменных скелетах
И там, где лишь камней разбитая гряда,
Построить города, залив их морем света,
Грядущих наших лет большие города.Каналами связать моря вы приказали,
В зеленые поля пустыни превратить,
Вы приказали нам, чтоб мы пред миром встали -
Трудом великих дел все времена затмить.Вы приказали жить так, как до нас не жили,
Своею кровью тот приказ скрепив,
Чтоб, если нужно нам, земную ось сменили б,
Всех смелых мыслей взлет в деянья обратив.Товарищи, под Вильнюсом, под Минском,
Под Оршей пали вы, а память о бойцах
Навеки будет жить в работе исполинской
Народов родины, в их пламенных сердцах!
1948
Тракайский замок
Перевод Н. Мальцевой
Из озер, зелена,
Набежала волна,
И, обрушившись силой единой,
На плече валуна
Утихает она
У подножия башни старинной.И стоит тишина.
И ее глубина,
Как веков смоляная пучина, -
Не достанешь до дна!
Ты молчишь, как волна,
И боишься шуметь без причины.Здесь кругом старина.
Выплывает луна,
Заливая мерцаньем лощины.
Задержись допоздна.
Слышишь, князь скакуна
С белой грудью ведет лебединой?А когда, холодна,
Ночью в бельмо окна
Глянет осень с улыбкой повинной,
Стонет войско без сна
И, краснее вина,
Мчатся воды над озером винным.Хоть считай допьяна,
Не сочтешь ты сполна -
Сколько здесь полегло, клин за клином.
Слава замка знатна,
Как его крутизна
Посреди обнажившейся глины.Высока и мрачна,
Разрушалась стена
И оружьем, и временем длинным…
Пусть во все времена
Здесь пребудет она,
Словно памятник предкам былинным.
1957
"Не видел я, как тонут корабли…"
Перевод Н. Мальцевой
Не видел я, как тонут корабли,
Как палубу взрывной волной снимает,
Но поле ржи, родной клочок земли
Любой моряк с любовью вспоминает.И святости его воспоминанья
Не заслонят ни боль, ни даль, ни срок -
Лишь адский вой прямого попаданья
Потушит в сердце этот огонек.
1960
"Море волнуется. Волны, как звенья кольчуги…"
Перевод Н. Мальцевой
Море волнуется.
Волны, как звенья кольчуги,
Мчатся вперед, изумрудной горя чешуей.
То ли о скалы они разобьются на юге,
То ли у северных льдов обретут долгожданный покой.Мчитесь же дальше!
Приветствую бег ваш мятежный
И шаловливую рябь на излуках лагун.
Вы, как и мы, только гости недолгие на побережье
У неподвижных, заросших кустарником дюн.
1960
"Ты говоришь: все погибает в буре…"
Перевод Н. Мальцевой
Ты говоришь: все погибает в буре
Жестоких чувств - и счастье, и года.
Стоишь, уныло голову понуря,
И жаль тебе родимого гнезда.Но погляди: в преддверье урагана
Из милых бухт туда, на край земли,
Выходят в бой, и бьются средь тумана,
И побеждают бурю корабли.
1962
ГРИГОРИЙ ПОЖЕНЯН
(Род. в 1922 г.)
Травы
Я старею, и снятся мне травы,
а в ушах то сверчки, то шмели.
Но к чему наводить переправы
на оставленный берег вдали?
Ни продуктов, ни шифра, ни грязи
не хочу ни сейчас, ни потом,
Мне сказали:
- Взорвете понтон
и останетесь в плавнях для связи. -
…И остался один во вселенной,
прислонившись к понтону щекой,
восемнадцатилетний военный
с обнаженной гранатной чекой.
С той поры я бегу и бегу,
а за мною собаки по следу.
Все - на той стороне. Я последний
на последнем своем берегу.
И гудят, и гудят провода.
Боль стихает. На сердце покойней.
Так безногому снится погоня,
неразлучная с ним навсегда.
Два главных цвета
Есть у моря свои законы,
есть у моря свои повадки.
Море может быть то зеленым
с белым гребнем на резкой складке,
то без гребня - свинцово-сизым,
с мелкой рябью волны гусиной,
то задумчивым, светло-синим,
просто светлым и просто синим,
чуть колышемым легким бризом.
Море может быть в час заката
то лиловым, то красноватым,
то молчащим, то говорливым,
с гордой гривой в часы прилива.
Море может быть голубое.
И порою в дневном дозоре
глянешь за борт - и под тобою
то ли небо, а то ли море.
Но бывает оно и черным,
черным, мечущимся, покатым,
неумолчным и непокорным,
поднимающимся, горбатым,
в белых ямах, в ползучих кручах,
переливчатых, неминучих,
распадающихся на глыбы,
в светлых полосах мертвой рыбы.
А какое бывает море,
если взор застилает горе?
А бывает ли голубое
море в самом разгаре боя,
в час, когда, накренившись косо,
мачты низко гудят над ухом
и натянутой ниткой тросы
перескрипываются глухо,
в час, когда у наклонных палуб
ломит кости стальных распорок
и, уже догорев, запалы
поджигают зарядный порох?
Кто из нас в этот час рассвета
смел бы спутать два главных цвета?
И пока просыпались горны
утром пасмурным и суровым,
море виделось мне
то черным,
то - от красных огней -
багровым.
"Не тем, что полстолетья будут сцены…"
Не тем, что полстолетья будут сцены
изображать солдатский наш уют;
не тем, что в двадцать два узнали цену
тому, что люди в сорок узнают;
не сединой, что, может, слишком рано
легла походной пылью на виски,
когда мы, жизнь промерив на броски,
считали мины, не считая раны;
не славой, что пришла к нам неспроста:
на бланках похоронного листа,
на остриях штыков под Балаклавой,
в огнях ракет рождалась наша слава;
ни даже тем, что, выйдя в путь тернистый,
мы научились жертвовать собой.
Мы тем гордимся, что последний выстрел
завещан нам отцовскою судьбой.
Гордимся мы, что в наш двадцатый век, -
на той земле, где дни не дни, а даты, -
в семнадцатом родился человек
с пожизненною метрикой солдата.
Гордимся мы, быть может, даже тем,
что нам о нас не написать поэм.
И только ты, далекий правнук мой,
поймешь, что рамка с черною каймой
нам будет так узка и так мала,
что выйдем мы из бронзы, из стекла,
проступим солью,
каплею,
росой
на звездном небе -
светлой полосой.
"Как я мечтал о письменном столе…"
Как я мечтал о письменном столе,
об окнах, но не круглых, а квадратных,
о черной,
теплой,
вспаханной земле,
а ты меня уже зовешь обратно!
Куда зовешь,
к чему опять ты мне!..
Мне все знакомо, все в тебе не ново.
Гляжу в окно - волна всплывет в окне,
глаза закрою -
море хлынет снова.
Мигнет из тьмы далеким маяком,
качнет, толкнув,
как локтем у штурвала…
И, словно в детстве, бродишь три квартала
за каждым незнакомым моряком.
АРВИД СКАЛБЕ
(Род. в 1922 г.)
С латышского
Родник
Перевод М. Касаткина
Бежит в горах тропа крутая,
А перевал еще вдали…
Но слышишь - весело играя,
Родник пробился из земли?Подставь ладонь - в струе кристальной
Животворящих сил запас:
Так сердце друга в час печальный
Источник бодрости для нас.Как солнце греет полдень зыбкий,
Как май несет полям расцвет, -
Так близких нам людей улыбки
Душе свой добрый дарят свет.
Верба цветет
Перевод М. Касаткина
Только тронется лед,
Птичьи стаи встречая, -
В рощах милого края
Верба пышно цветет.Входит сила земли
В золотые сережки,
Пчел заботливых ножки
Пыль с цветов понесли.Пусть в речной перекат
Попадают иные -
Не сдаются живые,
Отдыхать не хотят.Мчат в обратный полет,
Зимний сон отряхая.
В рощах милого края
Верба пышно цветет.
Осенняя песня
Перевод Л. Азаровой
Уж который раз в дороге длинной
Я встречаю в пламени берез
Осень с грустной песней журавлиной,
С золотым дождем кленовых слез.И с холма, как в путь далекий друга,
Провожаю взглядом журавлей.
Верю - птицы, возвращаясь с юга,
Принесут весну еще светлей.Я вас жду, когда цветочной пылью
Вновь весна отметит торжество.
Вам в пути большом поддержит крылья
Сила ожиданья моего.
Малыш и море
Перевод В. Невского
Малыш увидел море в первый раз.
Смотрел он долго с берега крутого.
Во взгляде широко раскрытых глаз
Не страх, а удивленье чем-то новым.Не знает он, как море необъятно,
Не знает мальчик, сам еще как мал:
Он, с плеч отцовских глядя вниз, понятно,
Себя ничтожным сроду не считал.А море тихое, в сознанье силы,
Как добрый пес, ребенку лижет ноги.
Вдруг ветер налетел, оно взбесилось,
Валы растут, как горные отроги.А мальчик буре рад, ручонки тянет,
Быть может, море полюбил сейчас.
Наступит время - капитаном станет,
Как якорь, сердце кораблю отдаст…Улегся ветер, смолкли волны вскоре,
Лишь голос малыша звенит светло, -
А через много лет узнает море,
Что в нем соперника и друга обрело!
ЮХАН СМУУЛ
(1922–1971)
С эстонского
Майский вечер
Перевод П. Антокольского
Весенний лед и терпкий запах йода,
И синий дым, и сумерки в порту.
Два моряка торговых с парохода
Поют, и гавань слышит песню ту.Гляди, дружок, сплетает сумрак сети,
Спит чайка на прибрежном валуне.
Горит маяк. В его бессонном свете
Проложим курс, качаясь на волне.Отыщем по магнитной стрелке норда
Дорогу в океан, на край земли.
Чужие города, чужие фьорды
Откроются в распахнутой дали.На флагах - судьбы наций и народов,
Где доллар, где наручники, где страх.
Но родины там нет у мореходов,
Ни на своей земле, ни на морях.Висит закат над странами чужими,
Как призрак новой мировой войны.
В чужие страны мы плывем во имя
Свободы победившей и весны.Винт заклокочет, мощно поднимая
Косматых волн литое серебро.
Флаг на корме горит. Он - праздник Мая,
Он клич борьбы. Он - правда и добро.Сквозь тучи пробивается все реже
Широкий луч, дорогу озарив…
Сбивая в пену зелень волн прибрежных,
Морской простор врывается в залив.Край неба в этом пурпуре далеком
Был как привет прощальный моряка.
И цепь визжит, и якорь поднят блоком,
И синяя дорога далека…
1948
ПАСАРБИ ЦЕКОВ
(Род. в 1922 г.)
С абазинского
Как многие реки в одну…
Перевод Л. Епанешникова
Натруженным горным потоком
Она по ущелью текла.
Ей путь преграждала
Высоко
Поднявшая ребра скала.Арканом река обвивала
Скалы молчаливой бока,
А глыба с усмешкой взирала,
Как тщетно боролась река.Вода горячилась,
Но силы
Не те, чтоб идти напролом, -
Преграду река обходила,
Тоскуя о русле большом.Но вот по лесистому склону
Примчался бурлящий ручей.
Он глянул на речку влюбленно
И слился восторженно с ней.И следом - туда же влекомый -
Второй. А за ними - опять.
И сделалась шире, спокойней,
Уверенней водная гладь.
И вдруг на пути пред собою
Увидела:
В зелени ив -
Река! А величье какое!
Какой богатырский разлив!И тут же, пойдя на сближенье
И вытянув обе руки,
Свое заключила теченье
В теченье могучей реки.И все неоглядней просторы,
И берег все дальше, и тут
Уже расступаются горы,
Прямую дорогу дают.Мечты о свободе и силе
Вздымали людскую волну.
Народы вливались в Россию,
Как многие реки в одну.
1957
ИСААК БОРИСОВ
(1923–1972)
С еврейского