– Я знаю, когда преследовали армян, многие меняли и подделывали фамилии под русские.
В национальном вопросе он был весьма щепетилен, но в общем справедлив и благороден, чему и обязывала его знаменитая фамилия Бояринов (Ох, матушка скучно мне, боярыня грустно мне…поёт Лидия Русланова).
– Стеценко!
Тишина. Голос из аудитории:
– Рванул в кино!
Другой голос:
– И не один.
Аудитория ржет наконец-то.
– С девицей, – на высокой и лукавой ноте с улыбкой спросил Бояринов, – Святая простота, наивность… Однажды я на киностудии присутствовал на одной съемочной мизансцене. Что же я увидел! На лежащем стенде была нарисована кирпичная стена, а на ней пожарная лестница, по которой горе-герой лез с дьявольским напряжением всей плоти и духа, а съемка велась сверху. Всё, иллюзион для меня был закончен. С тех пор в кино я ни ногой, – Бояринов гомерически хохотнул, теперь же я и присно посещаю только театр, да почитываю классиков…
Каков человек! Личность, да, Володя Бояринов?..
А в Литинституте: по эстетике – Астахов, Толстых и Артамонов (зап. лит.), Тахо-Годи (ант. лит.), супруга Алексея Лосева… Словом образование в стране процветало, но не хватило сил поддержать эту планку, тем паче наступал технический прогресс, который, как тебе известно, требует жертвы и немалой… Чем будем дальше расплачиваться, Бог ведает.
Я родился в Харькове. Харьков русский город на Украине также, как и Донбасс (туда при раскулачивании бежали куряне и орловцы)… Но русский язык и литература преподавались сильнее, чем украинский. И нам учителя говорили постоянно, что мы учимся свободно на Украине, благодаря старшему брату – русскому народу.
Украинский язык есть сплав малороссийского наречия и русского языка, который сохранил больше архаики в себе, нежели русский язык, плюс польский с примесью гуцульского диалекта. И в данном случае Западная часть Украины в современном раскладе находится в более боевом положении, чем Восточная несмотря на более мощную корневую систему.
Михаил Юрьевич Лермонтов в Тамани пишет: "меня, однако, поразило одно: слепой говорил со мною мало-российским наречием, а теперь изъяснялся чисто по-русски".
Выше я говорил о торгашестве, так я вспомнил стихи Николая Старшинова:
Зловещим заревом объятый,
Грохочет дымный небосвод,
Мои товарищи – солдаты
Идут вперёд
За взводом взвод.
………………………..
А вот – рубли в траве примятой!
А вот еще… И вот, и вот…
Мои товарищи – солдаты
Идут вперёд
За взводом взвод.
Все жарче вспышки полыхают.
Всё тяжелее пушки бьют.
Здесь ничего не покупают
И ничего не продают.
Идет война, идет защита Родины и в эти времена "Здесь ничего не покупают и ничего не продают". Вот и ныне надо помочь Родине, может быть, не куплей-пода-жей, а словом, делом, судьбой, подвигом и, конечно же, правдой и откровенной прямотой…
И почему-то ложится в этот логический контекст твое стихотворение "Русский пан", тем более мне, как стихотворцу, оно "в жилу":
Пролетарии всех стран -
Голодранцы и поэты,
Помирает русский Пан,
Попираются заветы.
Не гудят уже шмели
Семиреченской бормотки…
Да, помирая, сам не знает – на кого нас покидает. Мне грустно и нелегко… Однако стихотворение "От рождения" по смыслу и безжалостной образности еще бесстрашнее перед самим собой:
От рожденья путь мой ясен:
Верю в Мать, Христа и Смерть…
…………………………..
Нет такой высокой жерди,
Чтоб повеситься с тоски -
Не поставлю выше смерти
Ни одной своей строки!
Так же, ты не ставишь выше жизни даже лучшую из своих строк. А выше смерти – ни одной строки. И в первом случае и во втором, ты, Бояринов, наверняка прав, по-любому, это твой опыт.
Слово о поэте
В. Н. Иванов
Член-корреспондент РАН,
доктор философских наук,
профессор
Казалось бы, невозможно пробудить лирические чувства в наше явно нелирическое время одними стихами. Но оказалось возможным. Наверное потому, что творческий настрой поэта определяется не только проблемами и коллизиями сегодняшнего дня, но и всей русской историей, русской природой, широтой и тайной русской души. Иначе говоря, любовью к Отечеству, не согнувшемуся под властью временщиков, не отдавшего чужеземцам свою самобытность, не предавшему свою историческую память.
Однажды прочитав стихи В. Г. Бояринова к ним хочется возвращаться, еще раз ощутить исходящую от них энергию и теплоту, еще раз порадоваться и удивиться. Именно такое чувство возникает при каждой новой встрече с большим талантом.
Патриотизм поэзии В. Г. Бояринова – это не что-то дежурное, это естественный образ его мыслей и чувствований, это главенствующий мотив всего его творчества. В его стихах русская природа – это не фон, на котором происходят те или иные события, она – "соучастница" этих событий, их органическая составляющая. Такой подход автора создает ощущения некой целостности, помогает глубже понять и почувствовать происходящее, вызывает доверие к нему. Герои его стихотворений – живые люди со всеми их достоинствами и недостатками, сильными
и слабыми сторонами. Они не только узнаваемы, они знакомы, близки нам по духу, по своим переживаниям, радостям и горестям. Они вызывают симпатию и сочувствие у читателя, так же как у поэта.
Следует подчеркнуть, что В. Г. Бояринов в своих поэтических зарисовках, наблюдениях и обобщениях выверено точен и воспринимается читателем не только как поэт, но и как социолог, познавший историческую сущность происходящего, как философ, проникший в мировоззренческие глубины поступков и проступков людей, их поисков и заблуждений.
В его поэтическом творчестве не только очевиден собственный подход к отражению нынешних реалий, его неравнодушие и заинтересованность в благополучной судьбе России, но и явно виден свой поэтический стиль.
Стихи В. Г Бояринова не перепутаешь ни с какими другими. Они звучат и как лирическая песня, и как озорные частушки, всегда находящие отзвук в сердцах читателей.
09. 09. 2009 г
…Человек по-Тютчеву "невыносимое" здесь выносит. Человек слаб и гравитационный карцер даёт себя знать. Зло от невежества, – сказал Сократ, но познание бесконечно, а потому человек и носитель зла, и его жертва. Лев Котюков был вынужден заметить что в "страхе Божьем", в рабстве Божьем – высшая свобода. Здесь он трансформировал. по-своему резко и отрывисто на вяловятые признания Бердяева и Лосева, что Бог – моя свобода… Вообще, слово "свобода" не совсем русское, хотя по корню оно русское – слобода, т. е. вольное поселение, посад, хутор, но социально-философски это слово нам не подходит. Нам подходит слово – Воля. Жаль мне только волюшки во широком полюшке, жаль мне мать старушку, да буланого коня…
Итак, Володенька, сокол ты мой ясный, я заканчиваю свою эпистолярную тягомотину подобно Сенеке. Сенека приветствует Луцилия!
"Я думаю, первое доказательство спокойствия духа – способность жить оседло и оставаться с самим собою", – писал в письме к Луцилию Сенека. Луцилий младший друг Сенеки, занимавший прокураторские должности в различных провинциях, данное извлечение из письма, когда Луцилий прокураторствовал в Сицилии.
Книга стихотворений "Испытания" большая и по емкости и по содержанию. Спасибо тебе за твое творчество. Так держать!
P.S.
Вот ёлы-палы! То-то вышла радость, -
Проснулся я с зарёю без штанов,
А над рекой стоит чудаковатость
Бояринских возвышенных стихов.
P. S. P.S.
Просьба, Владимир-ста!
Прочти, пожалуйста!
Жму рукавицу! 16.02.2010 Твой Владимир Андреев
Бессмертный дух зеленотравья
Ирина ШЕВЕЛЕВА
"Что мне дома сидеть, как сычу? Я к соседке в окно постучу…", – в новейшей книге стихов Владимира Бояринова "Журавли улетели" как ни в чем не бывало присутствует и озорует в радостном захлебе раннее стихотворение юнолицего, яркой красоты парубка. Молодого поэта, которого приняли в свой круг знаменитые, вовсю гремевшие тогда поэты, слава послевоенной страны – Руси советской, небывалая поросль детей военных лет. Его старшие собратья, которых он почитал как своих ровесников: "Ровесники собственной смерти, Похожие так на отцов, Что даже прожженные черти Нас путают, как близнецов". В этом кругу "…черного нет человека, Немыслим изломанный жест", бредет Николай Рубцов и, "срывая в пути подорожник, На смертные раны кладет", Юрий Кузнецов "тычет прокуренным пальцем: "Край света за первым углом"… К памяти Владимира Цыби-на обращены строки вещего смысла: "Пора предстать с ответом Богу, Пора вернуть ему дары". В те поры "За мною в полночь приходила Муза, Родная дочь Советского Союза"…
Но пусто во времени голом!
Но слову заказано течь!
И хочется смертным глаголом
Небесные своды прожечь!
Пусть хлынет из райского сада
На землю пронзительный свет…
Но как прежде рвется к свету земная травная ярь. Молодо, юно, сильно. Ослепительно, как в раннем стихотворении. Как там разворачивается бесшабашный любовный сюжет? Заливается под гармонь: "Как я нынче к соседке спешил, Перед печкой рубашку сушил!"? Безоглядно жарко! "То ли ночь, то ли полдень уже? То ли сон, то ли рай в шалаше? То ли тень от огня на стене, То ль полощутся крылья в огне?". Природное и воспитанное отечественной стиховой культурой, старшими собратьями, вековой культурной традицией точное, размашистое изобилие образности, метафорики, живописная свобода чувств.
А соседка-то? Ее ответ на стук в окошко:
Рассмеется: "Мороз – будь здоров!
Но у нас три поленницы дров,
Помидоров соленых бадья,
И… молва для меня – не судья!
Ай да молодка! Расторопная хозяйка, ядреная душой и телом, с цветущей свободой чувств. Встречающая нараспашку, радостно, с привкусом горчащей пыльцы. Национальный портрет, характер, высвеченный изнутри на весь мир. Неизбывной свежести образ. Прошли десятилетия, а образ свеж и не собирается тускнеть. Вровень с лирическим образом лирического героя. Такого живого двуединства в поэзии поискать. Женщина, что украсит любую книгу поэта, окажет честь русской лирике. А тут и русский мир вокруг – в красе зеленотравья, звонко ударяющий вечным пейзажем:
Посмотрели в окно на заре:
Мать честная, весна на дворе!
И взошла молодая трава
Там, где раньше лежали дрова…
Лучом юношеской гениальности автор зажег классическое произведение. Жить которому и жить.
Потом будет манить волной глубоководная река любовной лирики Владимира Бояринова, будут истинно судьбоносные, историософские, мистические строки о волшебстве любви. Влекущие читателей и читательниц, западающие в сердца, читаемые наизусть.
А оно одно, – сулящее нашей поэзии бессмертный шедевр, – в полной обаяния любовной лирике Бояринова. И о ком? О соседке. Впрочем, сам образ соседки нет-нет, да и мелькнет в лирике поэта между строк. Русская любовь пылает на весь мир. "Занимается жаркий огонь, Заливается наша гармонь…"
Отклики на поэзию Владимира Бояринова, стремящиеся осмыслить – именно осмыслить – ее природу, происхождение, тайну необычного воздействия на людские души, звучат восхищенно и предугадывающе. "… он все же не оценен по достоинству, а между тем когда-нибудь им будет гордиться Отечество" (Леонид Сергеев); "И только неожиданный поворот стиха, неожиданно сломленное слово, неожиданный скачок мысли – из тепла любовного свидания – то в жар, то в озноб – делают стих знаком исповеди" (Лев Аннинский); и столь же глубокодумные другие.
Да, верное определение "исповедь". Но не охватывающее бояриновский феномен полностью. Скорее и проще – разговор, живописное продолжение его с теми, кто ушел в неведении грядущего. Не с нами разговор, а в поучение нам, вовлечение нас в исповедальную беседу с ними, с кем изначально и неразрывно ныне творящий поэт связан жизнью и пером. С родителями, с поэтическими братьями, а через них – с историей, с личностями, с фигурами дальних и ближних веков, с верой. С теми, для кого он творит волшебный прорыв традиции русской поэзии в неведомые дали. В одинокую современность. Исполненная сказочности, неповторимых образов лирика Владимира Бояринова во многом представляет собой нечто не случавшееся в лирике… Фантомное явление, как в физиологии, – телесные члены оторваны, а болят как живые. Ожившие, наполненные кровью его души, любовью – фантомы. Нестерпимо яркие, прекрасные, реальные стихи. Лирика поэта, интенсивно прожившего свои счастливые годы в дорогом ему мире, в беспечальном окружении. И уже в одиночку, без нужнейшей ему поддержки испытавшего потрясения наступившего века. Ощутившего: ему в одиночку отвечать за наставшую неизвестность. И хранить память не отпускающей эпохи.
Именно это поэт с блеском и делает – в том числе творя фантомные образы дивной красоты, яркости. И самый громкий из них – страна, которой больше нет, Муза поэта:
Она меня под красными знаменами
Переполняла страстными гормонами.
И грезил я! И рвался я в атаку
Без право возвращенья на Итаку.
С ним и образ горького смеха над собой: "Пошел я на Красную площадь. Мне крикнули трое в упор: – Ты– лошадь! Ты – лошадь! Ты – лошадь!" Да это же сущий террор!" Никакой обязательной конкретики в смятенном мировосприятии поэта, в его ничего не боящемся крике. Там же, на главной площади смело оповещает он:
Пролетарии всех стран,
Голодранцы и поэты,
Помирает русский Пан,
Попираются заветы.
До дрожи сказочно явлена эта гибель:
Иглы сбрасывает ель
На седые лохмы Пана,
И молчит его свирель,
И горит под сердцем рана.
Древние времена в современности оплакивает поэт, неизъяснимым объятьем соединив их со всеми горькими утратами эпох. Узрел он дивный сердцу "Струг небесный". Ввысь уходит русским словом запечатленная красота. Разделенная с родными ушедшими:
Вровень с ветром, вровень с тучей
Я поставил паруса,
И вознесся струг летучий
В заревые небеса…
……………………..
То не ропот русской вьюги,
Не борей свистит в кулак, -
То заспорили на струге
Пушкин и Гораций Флакк.
…………………………..
Как уйду я – рать святая
За отеческим селом
Пропоет в скитах Алтая
Староверческий псалом.
Звякнут ядерные цепи,
Вздрогнет дедушка Иртыш:
"Видят матушкины степи,
Как высоко ты паришь!"
И пышна и величава
Пропоет вослед Москва:
"Я твоя земная слава
И законная вдова!"
А как яро звенит наша поэтическая культура в ставших знаменитыми бояриновских строках:
И пока на Красной Пресне
Хоть один живой поэт
Распевает наши песни,
Есть Господь, а смерти нет!
Кстати, о ядерных цепях – в стихах о держащем в страхе землю атоме Владимир Бояринов очевидно следует "Атомной сказке" Юрия Кузнецова. Но с какой зрящей мудростью продолжает эту тему: "Но мирно спящий электрон, Когда его мы наблюдаем, – Активизируется он. Но сверх любого ожиданья Он начинает оживать…" Столь чуткое внимание к жизни электрона… А еще про рванувшую точку бытия – из нее родится новый мир! Торит поэт свой отчаянный, только образному слову доступный путь в микромир, в историческое бытие, в вековечную дорогу на Тверь, по которой шли странники, витязи, гусары наполеоновского нашествия, пробивались танкисты в танках. Жизнь кипела битвой. А сквозной образ – странника, бродячего плотника:
А глаза-то, глаза! – с небесами
Не иначе в глубоком родстве.
Только шрам не видать под усами,
Как дорогу в траве-мураве.
Это путь в божьи выси, всех русичей возносит туда автор фантомных стихов. От чего они становятся реальнее там, куда живущим непросто подняться. Там, где быть отныне проданному деревенскому дому:
Еще ночные бродят сказки,
И ветер стонет как живой,
И без утайки, без опаски
За печкой плачет домовой.
Трещат сосновые поленья,
Горчит смоленый чад и тлен.
А дальше – бьет прямо в душу, в мозг, в сознанье:
И все четыре поколенья
Глядят потерянно со стен.
И вырывает стих поэта из фантомно-болевого, спасительного "ввысь", в жизнезовущие небеса лишь одну горевую земную реальность – смерть родителей. Она нигде, только здесь: "Вот они: лес и купава, Вот и сосновая рать. Где мое сердце упало, там похоронена мать". Но и этот миг неутешимый поэт вытягивает в пусть земное, но инобытие:
Через речку студеную вброд
Перейду. Так быстрей! Так короче!
Что за странный встречает народ?
Почему так потуплены очи?
………………………………..
Только воет печная труба.
Только сажа глаза разъедает.
"Не судьба, – говорят, – не судьба.
А другой у людей не бывает".
По-земному деятельной красоты рисуемые поэтом родные – вселенские – лики, образы, фигуры с орудиями труда, знаками героизма, символами побед и мирных тихих подвигов радуют и дивят в стихах Владимира Бояринова. Мастерами, держащими в душе устои:
Терновым или лавровым венцом
Не тешиться, витая в звездных высях.
Дано от предка – в бытность кузнецом
Он первым искру вдохновенья высек,
Чтоб колыбель земного ремесла
Ни хмелем, ни быльем не поросла!
Искусен древний герб на княжеском знамени: "Красовался медведь На щите у меня. На щите, на резьбе Белокрылых ворот …". Медовый дед ставит за ульем улей. "Пусть над твоим кержацким скитом Кружится рой, А ты не стал, наследным скифом – Не твой герой". Крут разноликий славянский лик:
Чистым бисером, ниточкой ровной
Нанесу я на холст родословной
Спивомовку хохлацую
На грунтовку кержацкую!