- Прочтя письмо, ваше высочество остались им недовольны, потому что потом вы взяли перо и собственноручно…
Казалось, Мария Антуанетта почувствовала стеснение в груди. Бальзамо продолжал:
- Ваше высочество зачеркнули три слова.
- Какие же это были слова? - с живостью спросила дофина.
- Это были первые слова письма.
- Я вас не спрашиваю, где были эти слова, я спрашиваю, что они выражали.
- Должно быть, слишком сильную привязанность к лицу, которому было адресовано письмо. Вот в чем заключалась слабость, о которой я говорил и которую в определенных обстоятельствах можно было бы вменить вашей матери в вину.
- Так вы помните эти три слова?
- Да, я их помню.
- Вы можете их повторить?
- Разумеется.
- Повторите.
- Вслух?
- Да.
- "Мой дорогой друг".
Закусив губу, Мария Антуанетта побледнела.
- Не желает ли ваше высочество, - спросил Бальзамо, - чтобы я сказал, кому было адресовано письмо?
- Нет, я хочу, чтобы вы мне это написали.
Бальзамо достал из кармана записную книжку с золотой застежкой, написал на первом листке несколько слов золотым карандашом, оторвал листок и с поклоном протянул его принцессе.
Мария Антуанетта взяла листок и прочла:
"Письмо было адресовано любовнице короля Людовика Пятнадцатого маркизе де Помпадур".
Принцесса удивленно взглянула на человека, выражавшегося так ясно, четко, почти не испытывая волнения. Разговаривая с ней, Бальзамо почтительно кланялся, но она чувствовала, что он подчиняет ее себе.
- Все это правда, сударь, - сказала она, - и, хотя мне неизвестно, каким образом вы узнали все эти подробности, я готова повторить во всеуслышание, потому что не умею лгать: все это правда.
- В таком случае, - сказал Бальзамо, - прошу позволения вашего высочества откланяться. Надеюсь, ваше высочество убедились в безобидности моих премудростей?
- Отнюдь нет, сударь, - возразила задетая за живое принцесса, - чем больше я убеждаюсь в вашей премудрости, тем больше настаиваю на том, чтобы вы предсказали мне судьбу. Вы ведь говорили о прошлом, а я хочу знать, что меня ожидает в будущем.
Принцесса разволновалась, чего ей не удалось скрыть от присутствовавших.
- Я готов, - согласился Бальзамо, - однако осмелюсь просить ваше высочество не торопить меня.
- Я никогда не повторяю дважды "я хочу", а вы помните, сударь, что я однажды уже произнесла эти слова.
- Позвольте мне хотя бы посоветоваться с оракулом, - умоляюще проговорил Бальзамо. - Я должен узнать, могу ли я открыть будущее вашему высочеству.
- Доброе ли, плохое ли, я хочу его знать, вы меня поняли, сударь? - продолжала Мария Антуанетта. - В хорошее предсказание я не поверю, сочтя его за лесть. Плохое буду считать предупреждением. Но каким бы ни было ваше предсказание, обещаю, что буду вам за него признательна. Итак, начинайте.
Принцесса произнесла последние слова тоном, не допускавшим ни возражений, ни промедления.
Бальзамо взял пузатый графин с узким и коротким горлышком - мы о нем уже упоминали - и поставил на золотую чашу.
Вода осветилась, запрыгали зайчики, отражаясь в перламутровых стенках сосуда и в сверкавшей воде. Казалось, пристальный взгляд прорицателя читал таинственные знаки, начертанные в глубине сосуда.
Все смолкло.
Бальзамо поднял хрустальный графин и, в последний раз внимательно на него взглянув, опустил на стол и покачал головой.
- Что там? - спросила дофина.
- Не смею сказать, - отвечал Бальзамо.
Выражение лица принцессы словно говорило: "Ну, подожди, я умею заставить заговорить даже тех, кто предпочитает молчать".
- Потому что вам нечего мне сказать? - громко спросила она.
- Есть вещи, которые никогда не должно говорить царствующим особам, ваше высочество, - отвечал Бальзамо, всем своим видом давая понять, что готов ослушаться даже приказания принцессы.
- В особенности, - продолжала она, - когда они выражаются в слове "нечего".
- Меня останавливает совсем не это, ваше высочество, скорее напротив.
Дофина презрительно усмехнулась.
Бальзамо казался смущенным. Кардинал смеялся ему в лицо; барон, подходя к нему, проворчал:
- Ну вот, мой колдун истощился: ненадолго его хватило. Теперь недостает только, чтобы на наших глазах все эти золотые чашки превратились в фиговые листки, как в восточной сказке.
- Я бы предпочла простые фиговые листки всему этому великолепию, устроенному господином Бальзамо ради того, чтобы быть мне представленным.
- Ваше высочество! - сказал Бальзамо, заметно побледнев. - Соблаговолите припомнить, что я не добивался этой чести.
- Ах, сударь, совсем не трудно было догадаться, что я захочу вас увидеть.
- Простите его, ваше высочество, - едва слышно пролепетала Андре, - он думал, что поступает хорошо.
- А я вам говорю, что он поступил дурно, - возразила принцесса так тихо, что ее слышали только Бальзамо и Андре. - Неприлично высказывать свое превосходство, унижая старика. А когда наследница французского престола готова пить из оловянной кружки, принадлежащей честному дворянину, ее не следует заставлять брать в руки золотой кубок шарлатана.
Бальзамо выпрямился, вздрогнув, как от укуса змеи.
- Ваше высочество, - взволнованным голосом обратился он к принцессе, - я готов предсказать вам будущее, раз вы, в ослеплении, настаиваете на этом.
Бальзамо произнес последние слова столь строгим и угрожающим тоном, что присутствовавшие почувствовали, как холодок пробежал у них по спинам.
Юная эрцгерцогиня заметно побледнела.
- Gieb ihm kein Gehör, meine Tochter, - обратилась к ней по-немецки старая фрейлина.
- Lass sie hören, sie hat wissen gewollen, und so soli sie wissen! - возразил Бальзамо.
Слова, произнесенные на языке, понятном всего нескольким лицам, сообщили происходившему еще большую таинственность.
- Итак, - проговорила принцесса, не слушая возражений старой воспитательницы, - пусть говорит. Если я ему прикажу замолчать, он подумает, что я его боюсь.
Едва были произнесены эти слова, как на губах Бальзамо мелькнула мрачная усмешка.
- Так я и думал, - прошептал он, - пустое бахвальство.
- Говорите, - приказала принцесса, - говорите, сударь.
- Ваше королевское высочество по-прежнему настаивает, чтобы я говорил?
- Я никогда не отказываюсь от принятого решения.
- Что же, ваше высочество, я готов, но нас никто не должен слышать, - со вздохом проговорил Бальзамо.
- Пусть будет так, - согласилась принцесса. - Я отрежу пути к отступлению. Оставьте нас.
Повинуясь ее жесту, относившемуся ко всем, присутствовавшие удалились.
- Это один из способов, - поворачиваясь к Бальзамо, заметила принцесса, - добиться аудиенции, не так ли, сударь?
- Не пытайтесь меня задеть, ваше высочество, - отвечал Бальзамо, - я не более чем орудие в руках Божьих, которым Господь пользуется для того, чтобы вас просветить. Не дразните судьбу, иначе она ответит вам тем же: она сумеет за себя отомстить. А я только передаю ее волю. Так не пытайтесь направить на меня свой гнев за то, что я сопротивляюсь: он к вам вернется. Но не мне отвечать за несчастья, о которых я призван вас известить.
- Так меня ждут несчастья? - удивилась принцесса; почтение, с которым говорил Бальзамо, смягчило и обезоружило ее.
- Да, ваше высочество, и очень большие несчастья, - с показным смирением прибавил он.
- Расскажите мне об этом подробнее.
- Попытаюсь.
- Итак?
- Задавайте мне вопросы.
- Будет ли счастлива моя семья?
- О какой из них вы спрашиваете: о той, которую вы оставили, или о той, которая у вас будет?
- Я спрашиваю о своей настоящей семье: о матери Марии Терезии, брате Иосифе, сестре Каролине.
- Ваши несчастья их не коснутся.
- Так они ожидают одну меня?
- Вас и вашу новую семью.
- Не могли бы вы сказать точнее, о каких несчастьях идет речь?
- Мог бы.
- В королевской семье три принца, не так ли?
- Совершенно верно.
- Герцог Беррийский, граф Прованский и граф д’Артуа.
- Совершенно верно.
- Какая судьба их ожидает?
- Все они будут царствовать.
- Означает ли это, что у меня не будет детей?
- Нет, будут.
- У меня не будет сыновей?
- Будут и сыновья.
- Мне будет суждено пережить их?
- Вам будет жаль потерять одного, вы также пожалеете, что другой останется жить.
- Буду ли я любима супругом?
- Он будет вас любить.
- Сильно?
- Слишком сильно.
- Какие же несчастья могут мне угрожать, позвольте вас спросить, если я буду любима супругом и меня будет поддерживать моя семья?
- Вам этого будет недостаточно.
- Мне останется еще любовь и поддержка подданных.
- Любовь и поддержка подданных!.. Да ведь это океан во время затишья… А вам не приходилось, ваше высочество, видеть бушующий океан?
- Я буду делать добро и помешаю разразиться буре, а если она начнется - я поднимусь на ее волне.
- Чем выше волна, тем глубже открывающаяся бездна.
- Со мной будет Бог.
- Бог не защищает тех, кою обрек на гибель.
- Что вы хотите этим сказать? Разве мне не суждено быть королевой?
- Напротив, сударыня, но лучше бы вас миновала чаша сия.
Молодая женщина презрительно улыбнулась.
- Слушайте, ваше высочество, и вспоминайте, - проговорил Бальзамо.
- Я вас слушаю, - сказала дофина.
- Обратили ли вы внимание, - продолжал прорицатель, - на гобелен, висевший в той комнате, в которой вы провели свою первую ночь на французской земле?
- Да, - вздрогнув, отвечала принцесса.
- Что было изображено на гобелене?
- Избиение младенцев.
- Признайтесь, что зловещие лица убийц запечатлелись в памяти вашего высочества!
- Да, запечатлелись.
- Хорошо. А скажите, вы ничего не заметили во время грозы?
- Молния угодила в дерево слева от меня, и, падая, оно едва не раздавило мою карету.
- Вот это и есть предзнаменования, - мрачно произнес Бальзамо.
- Роковые предзнаменования?
- Мне кажется, трудно истолковать их иначе.
Принцесса уронила голову на грудь и замолчала.
- Какая смерть ожидает моего супруга? - собравшись с духом после короткой паузы спросила она.
- Он будет обезглавлен.
- Как умрет граф Прованский?
- Без ног.
- Как умрет граф д’Артуа?
- Потеряв двор.
- А я?
Бальзамо покачал головой.
- Говорите… - настаивала принцесса, - говорите же!
- Мне нечего вам сказать.
- Я жду вашего ответа! - воскликнула охваченная дрожью Мария Антуанетта.
- Помилуйте, ваше высочество!
- Говорите же, - повторила принцесса.
- Ни за что, ваше высочество, никогда!
- Говорите! - угрожающе проговорила Мария Антуанетта. - Говорите, или я подумаю, что все это не более чем забавная комедия. Но тогда берегитесь: с дочерью Марии Терезии, женщины, которая держит в своих руках жизнь тридцати миллионов человек, шутки плохи!
Бальзамо молчал.
- Так вы ничего больше не знаете, - презрительно пожав плечами, сказала принцесса. - Или, вернее, вы исчерпали свое воображение.
- Повторяю, мне известно все, ваше высочество, - возразил Бальзамо, - и раз вы настаиваете…
- Да, я требую!
Бальзамо взял графин, стоявший на золотой тарелке, и перенес его в темное место в беседке, где из искусно обтесанных камней было сложено нечто вроде грота. Взяв затем эрцгерцогиню за руку, он увлек ее под темные своды грота.
- Вы готовы? - спросил он принцессу, напуганную его неожиданными действиями.
- Да.
- Опуститесь на колени, ваше высочество, на колени: молите Бога, чтобы он уберег вас от развязки, которая вам уготована.
Дофина машинально опустилась на колени.
Бальзамо коснулся палочкой хрустального сосуда, в котором отчетливо стало видно чье-то мрачное и ужасное лицо. Мария Антуанетта попыталась подняться, пошатнулась и упала. Вскрикнув, она потеряла сознание.
Барон вбежал и увидел, что принцесса лежит без чувств.
Спустя несколько минут она пришла в себя.
Она схватилась за голову, будто что-то припоминая.
С невыразимым ужасом она вскричала:
- Графин! Графин!
Барон подал ей графин. Вода в нем была чиста и прозрачна.
Бальзамо исчез.
XVI
БАРОН ДЕ ТАВЕРНЕ НАЧИНАЕТ ВЕРИТЬ, ЧТО ЗАГЛЯНУЛ В БУДУЩЕЕ
Как мы уже сказали, барон де Таверне первым заметил, что ее высочество потеряла сознание: все это время он держался наготове, более других обеспокоенный тем, что должно было произойти между нею и колдуном. Он услыхал крик, вырвавшийся из груди ее высочества, и увидел удалявшегося Бальзамо; барон бросился к ней на помощь.
Придя в себя, дофина прежде всего потребовала показать ей графин; затем велела не трогать колдуна. Приказание принцессы последовало вовремя: Филипп де Таверне, словно разъяренный тигр, уже напал на его след, но голос принцессы остановил пылкого юношу.
Фрейлина принцессы подошла к ней и заговорила по-немецки, но та не отвечала на вопросы, сказав только, что Бальзамо ничем ее не оскорбил, и прибавила, что утомление от долгого пути, а также прошедшая накануне гроза послужили, по-видимому, причиной нервной лихорадки.
Ее слова были переданы г-ну де Рогану, ожидавшему объяснений, но не осмеливавшемуся расспрашивать принцессу.
Придворные обычно вполне довольствуются отговорками: ответ не мог быть принят, однако всех, казалось, удовлетворил. Филипп подошел к ней.
- Ваше высочество! - заговорил он. - Я пришел выполнить ваше приказание и, к моему огромному сожалению, должен вам напомнить, что полчаса, которые вы рассчитывали здесь провести, уже истекли. Лошади поданы.
- Хорошо, - отвечала она с небрежностью, вполне извинительной в ее состоянии. - Однако я возвращаюсь к своему первому намерению. Я не могу сейчас ехать… Мне бы хотелось отдохнуть несколько часов; надеюсь, сон восстановит мои силы.
Барон побледнел. Андре беспокойно взглянула на отца.
- Ваше высочество знает, что мой кров совершенно недостоин вас, - пролепетал барон де Таверне.
- Прошу вас не беспокоиться, - слабеющим голосом отвечала принцесса. - Все будет хорошо, только бы мне отдохнуть.
Андре стремглав бросилась приводить свою комнату в порядок. Ее комната была не самой большой и, может быть, не самой нарядной; однако в комнате любой девушки благородного происхождения, каковой и являлась Андре, даже столь же бедной, как Андре, есть всегда нечто кокетливое, что не может не радовать глаз любой другой женщины.
Все засуетились вокруг принцессы. Печально улыбаясь и не имея сил говорить, она жестом отпустила всех, давая понять, что желает остаться одна.
Придворные удалились. Мария Антуанетта провожала их взглядом до тех пор, пока они не исчезли из виду. Тогда она уронила затуманенную голову на свою прелестную ручку.
Неужто и в самом деле то были зловещие предзнаменования, сопровождавшие ее прибытие во Францию? Комната в Страсбуре, в которой она остановилась, впервые вступив на французскую землю, где ей предстояло занять трон, поразила ее гобеленом, изображавшим избиение младенцев; гроза, повалившая накануне дерево рядом с ее каретой; наконец, предсказания человека столь необычайного, за которыми последовало страшное видение в сосуде, о чем дофина, по-видимому, решила никому не рассказывать.
Минут десять спустя возвратилась Андре и сообщила, что комната принцессы готова. Запрет дофины на Андре не распространялся, и она смело шагнула под своды грота.
Она несколько минут стояла перед принцессой, не осмеливаясь заговорить. Казалось, ее высочество погрузилась в глубокое раздумье.
Наконец Мария Антуанетта подняла голову и, улыбнувшись, жестом приказала ей говорить.
- Комната ее высочества готова, - объявила она. - Умоляю ваше высочество быть…
- Большое спасибо, - перебила ее принцесса. - Позовите, пожалуйста, графиню фон Лангерсхаузен и проводите нас.
Андре пошла звать старую фрейлину, которая торопливо подошла к принцессе.
- Подайте мне руку, дорогая Бригитта, - обратилась к ней Мария Антуанетта по-немецки, - признаться, я чувствую, что не смогу дойти одна.
Графиня исполнила приказание принцессы; Андре тоже протянула ей руку.
- Так вы понимаете немецкую речь, мадемуазель? - обратилась к ней Мария Антуанетта.
- Да, ваше высочество, - отвечала Андре по-немецки, - понимаю и говорю немного.
- Превосходно! - радостно воскликнула дофина. - Мне это очень важно.
Андре не посмела расспрашивать свою августейшую гостью о ее намерениях, несмотря на страстное желание о них узнать.
Опираясь на руку г-жи фон Лангерсхаузен, принцесса медленно направилась к выходу. Ей казалось, что земля уходит у нее из-под ног.
Дойдя до проема, она услыхала голос г-на де Рогана:
- Как, господин де Стенвиль! Вы настаиваете на том, чтобы говорить с ее королевским высочеством, несмотря на ее приказание никого не впускать?
- Это совершенно необходимо, - отвечал непреклонный губернатор, - я уверен в том, что ее высочество меня извинит.
- Право, не знаю, должен ли я…
- Господин де Роган! Пропустите господина губернатора, - приказала принцесса, появляясь в проеме грота, прятавшегося в зелени. - Войдите, господин де Стенвиль.
Никто не осмелился ослушаться приказания Марии Антуанетты: придворные расступились, пропуская родственника всесильного министра, крепко державшего в руках всю Францию.
Господин де Стенвиль окинул взглядом присутствовавших, давая понять, что хочет говорить с глазу на глаз. Мария Антуанетта поняла, что губернатор собирается сообщить ей нечто важное. Ей не пришлось приказывать оставить их одних: придворные удалились.
- Депеша из Версаля, ваше высочество, - вполголоса сообщил г-н де Стенвиль, подавая принцессе письмо, которое он прятал под украшенной вышивкой шляпой.
Принцесса прочла на конверте:
"Господину барону де Стенвилю, губернатору Страсбура".
- Письмо адресовано не мне, а вам, - заметила она, - прочтите его мне, если там есть что-нибудь, касающееся меня.
- Письмо в самом деле послано на мой адрес, ваше высочество, однако в уголке, взгляните, стоит условный знак моего родственника господина де Шуазёля, который указывает на то, что письмо предназначено лично вашему высочеству.
- Да, да, вы правы, вот крестик, я его не сразу заметила. Дайте мне письмо.
Принцесса распечатала письмо и прочла: