- Что это значит: "Вот и вы!"? - переспросила дама с сильным акцентом.
- Вы как раз вовремя проснулись. Не продадите ли вы мне своего коня?
- Моего коня?
- Да, арабского скакуна серой масти, который привязан к ставню. Я готов предложить за него пятьсот пистолей.
- Конь не продается, сударь, - затворяя окно, отвечала дама.
- Решительно мне сегодня не везет, - проговорил Жан, - мне не хотят ни продать, ни дать на время лошадей. Черт возьми! Да я отберу скакуна, если не куплю его; я перебью этих гнедых, если немедленно их не получу! Ко мне, Патрис!
Лакей незнакомца спрыгнул с берлины.
- Запрягай! - приказал Жан лакею.
- Слуги, ко мне! Скорее сюда! - завопил хозяин.
Прибежали два конюха.
- Жан! Виконт! - кричала мадемуазель Шон, - от волнения ей никак не удавалось отворить дверцу кареты. - Вы с ума сошли! Нас всех тут убьют!
- Убьют? Нет, это мы всех их перебьем! Ведь нас трое против трех. Ну, юный философ, - во все горло закричал Жан, обращаясь к Жильберу, застывшему в полном недоумении, - выходите же, выходите! Сейчас мы их отделаем: кто палкой, кто камнями, а кто и кулаками! Идите же скорее, черт побери! Что вы застыли, словно изваяние?
Жильбер вопросительно и вместе с тем умоляюще взглянул на мадемуазель Шон; она удержала его за руку.
Хозяин станции вопил изо всех сил и тянул к себе лошадей, а Жан пытался тащить их к себе.
Стоял невообразимый шум.
Необходимо было положить конец этой свалке. Усталый, измученный виконт Жан, собрав остаток сил, нанес хозяину станции столь мощный удар, что тот, перелетев через голову, угодил в пруд, распугав уток и гусей.
- На помощь! - закричал он. - Убивают! Грабят!
Виконт, не теряя ни минуты, бросился к упряжке.
- На помощь! Убивают! Грабят! На помощь! Именем короля! - не переставал надрываться хозяин, пытаясь привлечь на свою сторону ошеломленных слуг.
- Кто здесь звал на помощь именем короля? - прокричал всадник, влетевший галопом на постоялый двор, едва не наскочив на участников описанной нами сцены, и спрыгнул с взмыленной лошади.
- Господин Филипп де Таверне! - съежившись, пробормотал Жильбер.
Шон, от которой ничто не могло укрыться, услышала его слова.
XXII
ВИКОНТ ЖАН
Молодой лейтенант из охраны принцессы - а это был именно он - спешился при виде нелепой сцены, уже собравшей вокруг постоялого двора любопытных женщин и ребятишек из деревни Лашосе.
Увидав Филиппа, хозяин почтовой станции бросился в ноги нежданному заступнику, посланному самой судьбой.
- Господин офицер! - завопил он. - Если бы вы только знали, что здесь происходит!
- Что такое, друг мой? - холодно поинтересовался Филипп.
- У меня силой собираются захватить прекрасных лошадей ее высочества дофины.
Услыхав столь невероятную новость, Филипп насторожился.
- Кто же собирается забрать у вас лошадей? - спросил он.
- Вот этот господин, - отвечал хозяин станции, указывая пальцем на виконта Жана.
- Вы, сударь? - удивился Филипп.
- Да, черт побери! Я! - отвечал виконт.
- Вы, должно быть, ошибаетесь, - покачал головой Таверне, обращаясь к хозяину станции. - Этого не может быть: либо господин сошел с ума, либо он не дворянин.
- Это вы ошибаетесь, дорогой лейтенант, и в каждом из этих предположений, - возразил виконт. - Я пока в своем уме, я ездил в каретах его величества и надеюсь ездить в них и дальше.
- Как, будучи в своем уме и путешествуя в каретах его величества, вы смеете посягать на лошадей, предназначенных для дофины?
- Начнем с того, что здесь шестьдесят лошадей. Ее королевскому высочеству может понадобиться только восемь. Я имел несчастье, выбрав три наугад, взять именно тех лошадей, которые были приготовлены для дофины.
- В конюшне шестьдесят лошадей, это верно, - отвечал молодой человек. - Ее королевскому высочеству нужно восемь, это тоже верно. Однако все шестьдесят лошадей, от первой до последней, принадлежат ее королевскому высочеству, и вы не можете не признать, что все, кто служат этой принцессе, имеют право на уважение.
- Вы видите, однако, что я принимаю это во внимание, раз я беру эту упряжку, - насмешливо отвечал виконт. - Или я, по-вашему, должен идти пешком, в то время как бездельники-лакеи поедут в каретах, запряженных четверкой? Черт побери! Пусть следуют моему примеру, довольствуясь тройками, у них еще останутся на смену свежие лошади.
- Если лакеи и ездят в каретах, запряженных четверкой, - попытался убедить виконта Филипп, жестом останавливая его возражения, - значит, таков приказ короля, вот они так и ездят. Соблаговолите, сударь, приказать своему лакею отвести лошадей на место.
Слова эти были произнесены столь же твердо, сколь и вежливо; надо было быть, по крайней мере, негодяем, чтобы не ответить на них с подобающей учтивостью.
- Вероятно, вы имели бы основание так разговаривать, дорогой лейтенант, - возразил виконт, - если бы в ваши обязанности входило следить за этими животными. Но до сих пор я не слыхал, что жандармы дофина повышены в звании и стали конюхами. Закройте глаза, прикажите своим людям сделать то же и поезжайте с Богом!
- Вы ошибаетесь. Меня ни повысили, ни понизили до конюха… Просто то, что я сейчас делаю, входит в мои обязанности, так как ее высочество дофина сама выслала меня вперед проследить за почтой.
- Тогда другое дело, - отвечал Жан. - Однако, позвольте вам заметить, у вас незавидная служба, господин офицер. Если юная особа так начинает помыкать армией…
- О ком вы изволите так выражаться? - прервал его Филипп.
- Как, черт возьми! Об австриячке, разумеется.
Молодой человек стал бледнее полотна.
- Как вы смеете так говорить? - вскричал он.
- Не только говорить, но и делать! - продолжал Жан. - Патрис, запрягай, друг мой, да поскорее: я очень спешу.
Филипп схватил одну из лошадей под уздцы.
- Сударь, - не теряя спокойствия, заговорил Филипп де Таверне, - могу ли я просить вас об удовольствии назвать мне ваше имя?
- Вы настаиваете?
- Да.
- Извольте: я виконт Жан Дюбарри.
- Как! Вы брат особы…
- Той самой, которая сгноит вас в Бастилии, господин офицер, если вы сейчас же не замолчите!
Виконт направился к карете.
Филипп подошел к дверце.
- Господин виконт Жан Дюбарри! - сказал он. - Имею честь настаивать на том, чтобы вы вышли.
- Ах, вот как! Я спешу! - отвечал виконт, безуспешно пытаясь захлопнуть дверцу.
- Еще одна минута, сударь, - продолжал Филипп, придерживая левой рукой дверцу кареты, - и я даю честное слово, что проткну вас насквозь.
Свободной правой рукой он выхватил шпагу.
- О Боже! - вскричала Шон. - Да это просто убийство! Отдайте лошадей, Жан, отдайте скорее!
- А, вы мне угрожаете? - рассвирепел виконт и, в свою очередь, схватил шпагу, лежавшую на переднем сиденье.
- Я готов перейти от угрозы к действию, если вы сию же минуту не выйдете, вы меня поняли? - взмахнув шпагой, воскликнул молодой человек.
- Мы так никогда не уедем, - шепнула Шон на ухо Жану. - Уговорите этого офицера.
- Никто не может меня ни уговорить, ни заставить силой, когда речь идет о моем долге, - вежливо поклонившись, возразил Филипп, слышавший слова молодой дамы. - Лучше посоветуйте господину виконту подчиниться; в противном случае именем короля, которого я представляю, я буду вынужден либо убить виконта, если он согласится драться, либо арестовать, если он откажется.
- А я вам говорю, что уеду, и вы не сможете мне помешать! - взревел виконт, выпрыгнув из кареты и взмахнув шпагой.
- Это мы сейчас увидим, - заметил Филипп, приготовившись к защите, - вы готовы?
- Господин лейтенант! - обратился к нему бригадир, возглавлявший шестерку находившихся в подчинении Филиппа солдат эскорта. - Господин лейтенант! Не прикажете ли…
- Не двигайтесь, сударь, - отвечал лейтенант, - это наше личное дело. Итак, господин виконт, я к вашим услугам.
Мадемуазель Шон пронзительно вскрикнула; Жильбер мечтал только об одном: чтобы карета стала такой же глубокой, как колодец, где он мог бы укрыться.
Жан ринулся в наступление. Он безупречно владел шпагой - оружием, требующим не столько физической силы, сколько расчетливости.
Однако злость, очевидно, изрядно мешала виконту. Филипп, напротив, легко и изящно орудовал клинком, словно находился в фехтовальном зале.
Виконт отскакивал, затем делал резкий выпад, атаковал то справа, то слева, громко вскрикивая наподобие полковых учителей фехтования.
Сжав зубы и не спуская глаз с противника, Филипп был почти неподвижен; он все подмечал, угадывая каждое его движение.
Все, включая Шон, в полном молчании следили за происходящим.
Поединок продолжался уже несколько минут. Все финты, крики и ложные отступления Жана ни к чему не приводили. Филипп, внимательно наблюдавший за противником, не сделал ни одного выпад.
Вдруг, вскрикнув от боли, виконт Жан отпрянул назад.
Его манжета обагрилась кровью, мгновенно начавшей стекать по пальцам на землю: точным ударом шпаги Филипп пронзил противнику предплечье.
- Вы ранены, сударь, - заметил он.
- Я сам вижу, черт побери! - проговорил Жан, бледнея и роняя шпагу.
Филипп поднял шпагу и подал виконту.
- Идите, сударь, - сказал молодой человек, - и не делайте больше глупостей.
- Черт возьми! Если я их делаю, я сам за них и расплачиваюсь, - проворчал виконт. - Поди сюда, Шон, милая, поди скорее, - обратился он к сестре, соскочившей с подножки кареты и спешившей к нему на помощь.
- Справедливости ради прошу вас признать, сударыня, - проговорил Филипп, - что не я виноват в случившемся; весьма сожалею, что был вынужден обнажить шпагу в присутствии дамы.
Отвесив поклон, он отошел в сторону.
- Распрягайте лошадей, друг мой, и ведите в конюшню, - приказал Филипп хозяину станции.
Жан погрозил Филиппу кулаком, тот пожал плечами.
- Тройка возвращается! - закричал хозяин. - Куртен! Куртен! Немедленно запрягай их в карету этого господина.
- Хозяин… - попытался возразить кучер.
- Молчи! - перебил его тот. - Не видишь, господин торопится!
Жан продолжал браниться.
- Сударь, сударь! - закричал хозяин. - Успокойтесь! Вот вам лошади!
- Да, - проворчал Дюбарри, - твоим лошадям следовало бы здесь быть на полчаса раньше.
Топнув ногой от отчаяния, он взглянул на раненную навылет руку, которую Шон перевязывала носовым платком.
Вскочив в седло, Филипп отдавал приказания таким тоном, будто ничего не произошло.
- Едем, брат, едем, - проговорила Шон, увлекая Дюбарри к карете.
- А арабский жеребец? - возразил тот. - А, да пусть он идет ко всем чертям! Мне сегодня решительно не везет!
Он сел в карету.
- А, прекрасно! - воскликнул он, заметив в углу Жильбера. - Теперь мне и ног не вытянуть!
- Сударь, - отвечал молодой человек, - я очень сожалею, что помешал вам.
- Ну-ну, Жан, - вмешалась мадемуазель Шон, - оставьте в покое нашего юного философа.
- Пусть пересядет на козлы, черт побери!
Краска бросилась Жильберу в лицо.
- Я вам не лакей, чтобы сидеть на козлах, - обиделся он.
- Вы только посмотрите на него! - усмехнулся Жан.
- Прикажите мне выйти, и я выйду.
- Да выходите, тысяча чертей! - вспылил Дюбарри.
- Да нет, сядьте напротив меня, - вмешалась Шон, удерживая молодого человека за руку. - Так вы не будете мешать моему брату.
Она шепнула на ухо виконту:
- Он знает человека, который только что ранил вас.
В глазах виконта промелькнула радость.
- Прекрасно! В таком случае пусть остается. Как имя того господина?
- Филипп де Таверне.
В эту минуту молодой офицер проходил как раз рядом с каретой.
- А, это опять вы, молодой человек! - вскричал Жан. - Сейчас вы торжествуете, но придет и мое время!
- Как вам будет угодно, сударь, - спокойно отвечал Филипп.
- Да, да, господин Филипп де Таверне! - продолжал Жан, пытаясь уловить смущение в лице молодого человека, не ожидавшего услышать свое имя.
Филипп в самом деле поднял голову с удивлением, к которому примешивалось некоторое беспокойство. Но он тут же овладел собой и, с необычайной грациозностью обнажив голову, произнес:
- Счастливого пути, господин Жан Дюбарри!
Карета рванулась с места.
- Тысяча чертей! - поморщившись, проворчал виконт. - Если бы ты знала, как я страдаю, дорогая Шон!
- На первой же станции мы потребуем врача, а молодой человек наконец пообедает, - отвечала Шон.
- Ты права, - заметил Жан, - мы не обедали. А у меня боль заглушает голод, но я умираю от жажды.
- Не хотите ли стакан бургундского?
- Конечно, хочу, давай скорее.
- Сударь! - вмешался Жильбер. - Позволительно ли мне будет заметить…
- Сделайте одолжение.
- Дело в том, что в вашем положении лучше отказаться от вина.
- Вы это серьезно?
Он обернулся к Шон.
- Так твой философ еще и врач?
- Нет, сударь, я не врач. Но надеюсь когда-нибудь им стать, если будет на то воля Божья, - отвечал Жильбер. - Просто мне приходилось читать в одном справочнике для военных, что в первую очередь раненому запрещено давать ликеры, вино, кофе.
- Ну, раз вы читали, не будем больше об этом говорить.
- Господин виконт! Не могли бы вы дать мне свой платок? Я смочил бы его вон в том роднике, вы обернете руку платком и испытаете огромное облегчение.
- Пожалуйста, друг мой, - сказала Шон. - Форейтор, остановите! - приказала она.
Форейтор остановил лошадей. Жильбер поспешил к небольшой речушке, чтобы намочить платок виконта.
- Этот юноша не даст нам переговорить! - заметил Дюбарри.
- Мы можем разговаривать на диалекте, - предложила Шон.
- Я сгораю от желания приказать трогать, бросив его здесь вместе с моим платком.
- Вы не правы, он может быть нам полезен.
- Каким образом?
- Я от него уже получила весьма и весьма важные сведения.
- О ком?
- О дофине. А совсем недавно, при вас, он сообщил нам имя вашего противника.
- Хорошо, пусть остается.
В эту минуту появился Жильбер, держа в руках платок, смоченный в ледяной воде.
Как и предсказывал Жильбер, от одного прикосновения платка к руке виконту стало гораздо легче.
- Он прав, я чувствую себя лучше, - признался он. - Ну что же, давайте поговорим.
Жильбер прикрыл глаза и насторожился, однако ожидания его обманули. На приглашение брата Шон отвечала на звучном диалекте, который не воспринимало ухо парижанина: оно не различает в провансальском наречии ничего, кроме раскатистых согласных и мелодичных гласных.
Несмотря на самообладание, Жильбер не смог скрыть досады, что не ускользнуло от мадемуазель Шон. Чтобы хотя немного его утешить, она мило ему улыбнулась.
Улыбка дала Жильберу понять, что им дорожили. В самом деле, он, земляной червь, касался руки виконта, которого сам король осыпал милостями.
Ах, если бы Андре видела его в этой чудесной карете!
Он преисполнился гордости.
О Николь он и думать забыл.
Брат с сестрой продолжали беседовать на непонятном диалекте.
- Прекрасно! - неожиданно вскричал виконт, выглянув из кареты и улыбнувшись.
- Что именно? - спросила Шон.
- Нас догоняет арабский жеребец!
- Какой еще арабский жеребец?
- Тот самый, которого я собирался купить.
- Взгляни-ка, - сказала Шон, - это скачет женщина. Ах, какое восхитительное создание!
- О ком вы говорите, о даме или о коне?
- О даме.
- Окликните ее, Шон. Может быть, она вас не испугается. Я готов предложить тысячу пистолей за коня.
- А за даму? - со смехом спросила Шон.
- Боюсь, мне пришлось бы разориться… Так позовите же ее!
- Сударыня! - крикнула Шон. - Сударыня!
Однако молодая женщина, с огромными черными глазами, в белом плаще, в серой шляпе с длинным плюмажем, промелькнула стрелой, обогнав карету. Она прокричала на скаку:
- Avanti! Djérid, avanti!
- Она итальянка, - проговорил виконт. - Черт побери, до чего хороша! Если бы мне не было так больно, я бы выпрыгнул из кареты и побежал за ней.
- Я ее знаю, - сказал Жильбер.
- Ах, вот как? Наш деревенский парень - ходячий адрес-календарь этой провинции! Он что же, со всеми знаком?
- Как ее зовут? - спросила Шон.
- Лоренца.
- Кто она?
- Подруга колдуна.
- Какого колдуна?
- Барона Джузеппе Бальзамо.
Брат и сестра переглянулись.
Казалось, сестра спрашивала:
"Не права ли я была, оставив его?"
"Разумеется, права!" - взглядом отвечал ей брат.
XXIII
МАЛЫЙ УТРЕННИЙ ВЫХОД ГРАФИНИ ДЮБАРРИ
Теперь предлагаем читателям покинуть мадемуазель Шон и виконта Жана, торопящихся на почтовую станцию по шалонской дороге: мы приглашаем вас посетить другое лицо из той же семьи.
В бывших апартаментах мадам Аделаиды ее отец Людовик XV поселил графиню Дюбарри, которая вот уже около года была его любовницей. Он следил за тем, каков будет результат этого своеобразного государственного переворота, как отнесется к этому двор.
Благодаря непринужденным манерам, жизнерадостному характеру, неистощимой бодрости, шумным фантазиям фаворитка короля превратила когда-то безмолвный дворец в стремительный водоворот; она оставила при себе лишь тех обитателей дворца, кто принимал участие в общем веселье.
Из ее несомненно небольших апартаментов - если учесть силу власти занимавшей их особы - ежеминутно следовали либо приказание о празднествах, либо сигнал к увеселительным зрелищам.
Самым удивительным в этой части дворца было, пожалуй, то, что уже с раннего утра, то есть с девяти часов, по великолепной лестнице подымалась блестящая толпа увешанных бриллиантами визитеров, которые потом смиренно устраивались в полной изящных безделушек приемной. Избранные с нетерпением ожидали появления из святилища своего божества.