XXX
ВИЦЕ-КАНАЛЬЯ
Старая графиня тряслась от страха, отправляясь к г-ну де Мопу.
Однако по дороге ей пришла в голову мысль, которая ее несколько успокоила. Она подумала, что в связи с поздним временем г-н де Мопу вряд ли согласится ее принять, и готова была записаться у швейцара на прием.
Было около семи часов вечера, и, хотя было еще светло, в это время деловые визиты, как правило, уже откладывались: среди знати получил распространение обычай обедать в четыре часа; к этому времени все дела прекращались, и к ним возвращались лишь на следующий день.
Горя желанием увидеть вице-канцлера, графиня де Беарн в то же время радовалась при мысли, что не будет принята. В этом находило выражение одно из известных противоречий человеческого разума, всем и так понятное и не требующее особых пояснений.
Итак, графиня подъехала, приготовившись к тому, что дворецкий ее не пропустит. Она зажала в руке монету достоинством в три ливра, которая должна была, по ее мнению, смягчить сердце Цербера: она надеялась, что он внесет ее имя в список аудиенций на следующий день.
Когда карета остановилась у дома г-на де Мопу, она увидела, что швейцар беседует с канцеляристом, который отдает ему какие-то приказания. Она приготовилась терпеливо ждать, не желая своим присутствием мешать их разговору. Однако, заметив наемную карету, канцелярист удалился. Швейцар же тотчас подошел к экипажу и осведомился об имени просительницы.
- Я знаю наверное, что не буду иметь чести быть принятой его превосходительством.
- Тем не менее прошу вас, сударыня, оказать мне честь и сообщить ваше имя.
- Графиня де Беарн, - ответила она.
- Монсеньер у себя, - сказал швейцар.
- Что вы сказали? - в изумлении воскликнула г-жа де Беарн.
- Я имел честь сообщить вам, что монсеньер у себя, - повторил он.
- Неужели он меня примет?
- Он готов принять госпожу графиню.
Графиня де Беарн вышла из кареты в полной растерянности, не веря в то, что это не сон. Швейцар дернул за шнур: колокольчик звякнул два раза. На пороге появился лакей, и швейцар жестом пригласил графиню войти.
- Сударыня желает видеть монсеньера? - спросил лакей.
- Я и мечтать не могла о таком счастье, сударь!
- В таком случае благоволите следовать за мной, госпожа графиня.
"А как плохо отзываются о судье! - подумала графиня, идя вслед за лакеем. - Несмотря ни на что, у него есть огромное преимущество: он доступен в любое время. А ведь он канцлер!.. Странно…"
Она испугалась при мысли, что канцлер может оказаться несговорчивым и неприветливым, раз он с таким усердием посвящает себя своим обязанностям.
Через настежь распахнутые двери кабинета она увидала погрузившегося в бумаги г-на де Мопу в огромном парике. Он был одет в кафтан черного бархата.
Войдя в кабинет, графиня торопливо огляделась и с удивлением отметила, что никто, кроме нее и худого, с пожелтевшим лицом, занятого бумагами канцлера, не отражается больше в зеркалах.
Лакей доложил о прибытии ее сиятельства графини де Беарн.
Господин де Мопу тотчас поднялся и встал спиной к камину.
Графиня де Беарн трижды присела в реверансе, как того требовал этикет.
Она в смущении пробормотала несколько слов. Старая графиня не ожидала, что ей будет оказана столь высокая честь… Она не думала, что такой занятый человек, министр, принимает посетителей в часы досуга…
Господин де Мопу на это отвечал, что время подданных его величества так же свято, как время его министров; что он, к тому же, сразу видит, кому из них следует отдавать преимущество; что он всегда рад отдать лучшее время суток тому, кто заслуживает этого преимущества.
Графиня де Беарн снова присела в реверансе, затем наступило томительное молчание: истекло время комплиментов и наступала пора переходить к изложению просьбы.
Господин де Мопу в ожидании потер подбородок.
- Монсеньер! - обратилась к нему просительница. - Я желала видеть ваше превосходительство, чтобы смиренно изложить суть важного дела, от которого зависит все мое состояние.
Господин де Мопу едва заметно кивнул головой, что означало: "Говорите!"
- Дело в том, монсеньер, - продолжала она, - что все мое состояние, вернее, состояние моего сына, зависит от исхода процесса, который я возбудила против семейства Салюсов.
Вице-канцлер слушал, потирая подбородок.
- Я наслышана о вашей справедливости, монсеньер, вот почему, несмотря на то что я знаю о вашей симпатии, я бы даже сказала о дружбе, которая связывает ваше превосходительство с моими противниками, я тем не менее без малейшего колебания явилась умолять ваше превосходительство выслушать меня.
Господин де Мопу не мог сдержать улыбки, услышав, как она превозносит его чувство справедливости: это очень походило на то, как пятьдесят лет тому назад расхваливались апостольские добродетели Дюбуа.
- Госпожа графиня! - отвечал он. - Вы правы, я друг Салюсов, но вы правы и в том, что, став хранителем печатей, я свято соблюдаю объективность. Итак, я готов ответить на ваши вопросы, невзирая на мои личные симпатии, как и подобает главе судебного ведомства.
- О монсеньер, да благословит вас Господь! - вскричала старая графиня.
- Я готов рассматривать ваше дело как простой слуга закона, - прибавил канцлер.
- Благодарю вас, ваше превосходительство! Ведь у вас такой опыт в подобных делах!..
- Кажется, ваша тяжба должна скоро слушаться в суде, не правда ли?
- Да, на будущей неделе, монсеньер.
- Чего же вы хотите?
- Я бы желала, чтобы вы, ваше превосходительство, ознакомились с подробностями моего дела.
- Я с ними уже знаком.
- И каково ваше мнение, монсеньер? - затрепетав, спросила старуха.
- Вы спрашиваете мое мнение об этом деле?
- Да.
- Я считаю, что оно не вызывает никаких сомнений.
- Так я его выиграю?
- Да нет же, напротив, проиграете.
- Вы, монсеньер, считаете, что я должна проиграть свою тяжбу?
- Несомненно. Я позволю себе дать вам один совет.
- Какой? - с надеждой в голосе спросила графиня.
- Так как вы будете обязаны оплатить судебные издержки…
- Что??
- …я советую вам приготовить деньги заранее!
- Монсеньер! Да ведь нас ждет разорение!
- Увы, госпожа графиня, вы должны понять, что суд не может принимать во внимание это обстоятельство.
- Должны же судьи иметь сострадание…
- Нет, вот именно из этих соображений богиня правосудия надевает на глаза повязку.
- Ваше превосходительство! Позвольте попросить у вас совета.
- Черт возьми! Спрашивайте! О чем идет речь?
- Скажите, может быть, существует способ добиться смягчения приговора?
- Вы знакомы с кем-нибудь из ваших судей? - спросил вице-канцлер.
- Нет, никого из судей я не знаю, монсеньер.
- Какая досада! Ведь господа Салюсы поддерживают дружеские отношения почти с тремя четвертями членов парламента!
Графиня содрогнулась.
- Разумеется, - продолжал вице-канцлер, - не это является решающим обстоятельством, потому что судьи не руководствуются личной симпатией.
Это было приблизительно так же бесспорно, как то, что канцлер справедлив, а Дюбуа - добродетелен. Графиня почувствовала, что вот-вот потеряет сознание.
- Однако когда обе стороны имеют одинаковые шансы, - продолжал г-н де Мопу, - судья скорее отдаст свое предпочтение другу, нежели незнакомому лицу. Это так же верно, как то, что вы проиграете свой процесс, вот почему вам следует готовиться к самым неблагоприятным последствиям.
- Какие ужасные вещи я слышу от вашего превосходительства!
- Я надеюсь, вы понимаете, что я не собираюсь давать какие бы то ни было рекомендации господам судьям. Так как сам я не принимаю участия в голосовании, то имею право лишь высказать свое мнение.
- Увы, монсеньер, у меня были некоторые подозрения…
Вице-канцлер пристально взглянул на старуху.
- …господа Салюсы живут в Париже, и они, конечно, знакомы со всеми судьями, вот почему они всемогущи.
- Они всемогущи прежде всего потому, что правы.
- Как мне больно слышать эти слова из уст столь несгибаемого человека, как вы, монсеньер!
- Я говорю вам это потому, - с притворной доброжелательностью прибавил г-н де Мопу, - что хочу быть вам полезен, даю вам честное слово!
Графиня вздрогнула: ей померещилось нечто неясное не столько в словах, сколько в скрывавшихся за словами мыслях вице-канцлера. Стоило только устроить это нечто, и она могла бы надеяться на благоприятный исход.
- Кстати сказать, - продолжал г-н де Мопу, - ваше имя - одно из самых известных во Франции, оно для меня лучшая рекомендация.
- Что не помешает мне проиграть процесс, монсеньер!
- Ничего не поделаешь! Я ничем не могу вам помочь.
- Ах, ваше превосходительство, - качая головой, проговорила графиня, - неудачно складываются мои дела!
- Не хотите ли вы сказать, сударыня, - с улыбкой подхватил г-н де Мопу, - что во времена нашей молодости дела шли лучше?
- Увы, да, монсеньер, - так мне, во всяком случае, представляется; я с удовольствием вспоминаю время, когда вы еще были простым королевским адвокатом в парламенте и произносили блестящие речи, а я, будучи молоденькой девушкой, от души вам рукоплескала. Какой был задор! Какое красноречие! А как вы были добродетельны! Ах, господин канцлер, в те времена не существовало ни интриг, ни поблажек! Уж в былое время я выиграла бы тяжбу!
- Тогда всем заправляла госпожа де Фалари, по крайней мере, в те минуты, когда регент закрывал на это глаза, а Мышка тем временем шарила по углам, вынюхивая, чем бы поживиться.
- Знаете, монсеньер, госпожа де Фалари была все-таки знатная дама, а Мышка - славная девушка.
- До такой степени, что им обеим ни в чем не было отказа.
- Вернее, они ни в чем не отказывали.
- Ах, графиня, не заставляйте меня говорить плохо о моем ведомстве из любви к моей молодости! - отвечал канцлер со смехом, который все больше удивлял старую графиню искренностью и естественностью.
- Однако вы, ваше превосходительство, не можете помешать мне оплакивать потерянное состояние, мой навеки разоренный дом.
- Вот что значит отстать от времени, графиня! Надо принести жертву кумирам сегодняшнего дня!
- Увы, монсеньер, кумиры не признают тех, кто приходит к ним с пустыми руками.
- Ведь вы же этого не знаете.
- Я?
- Ну да, вы же не пробовали, как мне кажется?
- О монсеньер, вы так добры, что по-дружески со мной говорите! Поверьте, я это очень ценю!
- Мы с вами ровесники, графиня.
- Как жаль, что мне сейчас не двадцать лет, а вы не простой адвокат! Вы были бы моим защитником, и тогда никакие Салюсы не устояли бы!..
- К сожалению, нам уже давно не двадцать лет, дорогая графиня, - вздохнув из вежливости, заметил вице-канцлер, - и мы должны взывать к тем, кто еще находится в этом счастливом возрасте; признайтесь, что в двадцать лет можно оказывать некоторое влияние… Вы что же, никого не знаете при дворе?
- Я знакома лишь со старыми сеньорами, давно вышедшими в отставку, да и то, если бы они меня увидели, они покраснели бы со стыда… такая я теперь бедная и жалкая. Знаете, монсеньер, при желании я могла бы, конечно, проникнуть в Версаль, да к чему мне это? Ах, если бы я смогла вернуть свои двести тысяч ливров, я тут же бы исчезла. Совершите это чудо, монсеньер!
Канцлер пропустил последние слова мимо ушей.
- Будь я на вашем месте, - сказал он, - я забыл бы старых придворных, раз они забыли вас, и обратился бы к молодым, которые рады привлечь к себе новых сторонников. Знакомы ли вы с их высочествами?
- Они обо мне забыли.
- Да, наверное. Кроме того, они не имеют влияния при дворе. Знаете ли вы дофина?
- Нет.
- Ну, ничего, ведь сейчас все его мысли заняты прибывающей эрцгерцогиней. А не знаете ли вы кого-нибудь среди фаворитов?
- Я даже не знаю, как их зовут.
- Знакомо ли вам имя господина д’Эгильона?
- Ветрогон, о котором ходят немыслимые слухи: якобы он прятался во время сражения на мельнице… Какой позор!
- Графиня! - воскликнул канцлер. - Нельзя полностью доверяться слухам: делите надвое… Давайте еще подумаем.
- Да что тут думать!..
- Ну, а почему нет? Вот, например… Да нет… Ага, придумал!
- Кто же это, монсеньер?
- Почему бы вам не обратиться непосредственно к ее сиятельству?
- К графине Дюбарри? - раскрывая веер, спросила старуха.
- Ну да, у нее доброе сердце.
- Неужели?
- А главное, она всегда рада услужить.
- Я принадлежу к слишком старинному роду, чтобы ей понравиться, монсеньер!
- Мне кажется, вы не правы, графиня. Она стремится завязать отношения с представителями знати.
- Вы так полагаете? - спросила старая графиня, уже начиная уступать.
- Так вы с ней знакомы?
- Да нет же, Боже мой!
- Ах, какая жалость! Вот кто мог бы помочь!
- Уж она-то могла бы помочь, но беда в том, что я ее и в глаза никогда не видала!
- А ее сестру Шон знаете?
- Нет.
- А другую ее сестру - Биши?
- Нет.
- Может, вы знаете ее брата Жана?
- Нет.
- А ее негра Замора?
- При чем здесь негр?
- О, ее негр - влиятельная фигура!
- Не его ли портреты продаются на Новом мосту? Это тот, который похож на собачонку во фраке?
- Он самый.
- Да как же вы можете спрашивать, монсеньер, знакома ли я с этим черномазым? - возмутилась графиня, оскорбленная в лучших чувствах. - И каким образом, собственно говоря, могла бы я с ним познакомиться?
- Теперь я вижу, что вам наплевать на свои земли, графиня.
- То есть почему же?
- Потому, что вы презираете Замора.
- Да при чем тут Замор?
- Он может помочь вам выиграть процесс, только и всего…
- Чтобы этот черномазый помог мне выиграть процесс? Каким образом, скажите на милость?
- Он возьмет да и скажет своей хозяйке, что ему хочется, чтобы вы выиграли. Это называется - влиятельность… Он веревки вьет из своей госпожи, а она может чего угодно добиться от короля.
- Так значит, Францией управляет Замор?
- Хм… Замор очень влиятелен, - качая головой, заметил г-н де Мопу, - и я предпочел бы скорее поссориться с эрцгерцогиней, например, чем с ним.
- Господи Иисусе! - вскричала г-жа де Беарн. - Как вы можете так говорить, ваше превосходительство?
- Ах, Боже мой! Да вам это кто угодно может повторить. Спросите у герцогов и пэров, и они вам скажут, что, отправляясь в Марли или Люсьенн, они никогда не забывают захватить ни конфет, ни жемчужных сережек Замору. А я, без пяти минут канцлер Франции, чем занимался, когда вы прибыли, как вы думаете? Я готовил приказ о его назначении на должность коменданта королевской резиденции.
- Коменданта?
- Да. Господин де Замор назначен комендантом замка Люсьенн.
- Такого же назначения граф де Беарн был удостоен после двадцати лет безупречной службы!
- Да, да, совершенно верно, он был назначен комендантом замка Блуа, я хорошо помню.
- Какой упадок, Боже мой! - запричитала старая графиня. - Значит, монархия погибает?
- По крайней мере, графиня, она переживает кризис, и вот, воспользовавшись минутой, каждый пытается урвать себе кусок, как у постели смертельно больного перед его кончиной.
- Понимаю, понимаю. Так ведь надо еще суметь найти подход к больному.
- Знаете, что вам необходимо сделать, чтобы графиня Дюбарри приняла вас с благосклонностью?
- Что?
- Было бы хорошо, если бы вам довелось передать ей королевскую грамоту о назначении для ее негра… Прекрасный повод для того, чтобы быть ей представленной!
- Вы так полагаете, монсеньер? - спросила потрясенная графиня.
- Я в этом убежден. Впрочем…
- Впрочем?.. - переспросила г-жа де Беарн.
- Вы не знаете никого из ее приближенных?
- А разве вы не из их числа, монсеньер?
- Я?
- Ну да!
- Я не смог бы взять этого на себя.
- Значит, судьба ко мне неблагосклонна! - воскликнула бедная старуха, совершенно потерявшись от всех этих переходов. - Вот вы теперь, ваше превосходительство, принимаете меня так, как никто никогда меня не принимал, в то время как я и не надеялась вас увидеть. Мало этого, я не только готова просить покровительства у графини Дюбарри, - я, де Беарн! - я даже готова ради ее удовольствия стать рассыльной ее мерзкого негритоса, которого я не удостоила бы и пинком в зад, если бы встретила его на улице. А теперь оказывается, что я даже не могу быть допущена к этому маленькому уроду…
Господин де Мопу опять стал потирать подбородок; казалось, он что-то обдумывает. В эту минуту появился лакей и доложил:
- Господин виконт Жан Дюбарри!
Канцлер в изумлении всплеснул руками, а графиня как подкошенная рухнула в кресло.
- Попробуйте после этого сказать, сударыня, что судьба к вам неблагосклонна! - вскричал канцлер. - Ах, графиня, графиня! Напротив, Бог - за вас.
Повернувшись к лакею и не давая бедной старухе опомниться от изумления, он приказал:
- Просите!
Лакей вышел и спустя мгновение вернулся вместе с уже знакомым нам Жаном Дюбарри; нога у него не сгибалась в колене, руку виконт держал на перевязи.
После официальных приветствий растерянная графиня попыталась подняться, с тем чтобы удалиться. Канцлер едва заметно кивнул ей в знак того, что аудиенция окончена.
- Прошу прощения, монсеньер, - заговорил виконт, - простите, сударыня, я вам помешал. Не уходите, прошу вас, если его превосходительство ничего не имеет против. Я займу его всего на несколько минут.
Графиня не заставила себя упрашивать и вновь опустилась в кресло; сердце ее забилось от радостного нетерпения.
- Я вам не помешаю? - прошептала она.
- Да что вы! Мне необходимо сказать несколько слов его превосходительству. Я отниму не больше десяти минут его драгоценного времени. Мне нужно только подать жалобу.
- Какую жалобу? - спросил канцлер.
- Меня чуть не убили, монсеньер. Вы, надеюсь, понимаете, что я не могу этого так оставить. Нас поносят, высмеивают, смешивают с грязью - это еще можно снести. Но когда нам пытаются перерезать глотку - черта с два я стану терпеть!
- Объясните, сударь, что произошло, - обратился к нему канцлер, изобразив на лице ужас.
- Сию минуту! Однако я помешал приему госпожи…
- Позвольте представить: графиня де Беарн, - проговорил канцлер.
Дюбарри отступил на шаг и поклонился, графиня сделала реверанс; оба стали рассыпаться в любезностях, словно на дворцовой церемонии.
- Говорите, господин виконт, я подожду, - сказала она.
- Госпожа графиня! Мне не хотелось бы показаться неучтивым.
- Говорите, сударь, говорите: мне спешить некуда, мой вопрос - денежный, а у вас - дело чести, значит, вам и начинать.
- Пожалуй, я воспользуюсь вашим любезным предложением, сударыня, - ответил виконт.
И он стал излагать свое дело канцлеру, который важно его выслушал.