- А разве я что-нибудь замечаю, когда работаю? Вода!.. Так вот это что… Знаете, Ашарат, это так меня взволновало! Подумать только! Я уже полгода прошу у вас колпак на дымовую трубу… Полгода!.. Да что я говорю - целый год! А вот вы о нем не подумали, а о чем вам еще думать? Но вы молоды. Ну и что вышло из-за вашей небрежности? Сегодня дождь, завтра ветер нарушают все мои расчеты и опыты. А ведь я должен спешить, клянусь Юпитером! Вы хорошо знаете, мой час близок, и если я не буду готов, если не найду эликсир жизни - прощай, мудрец, прощай, ученый Альтотас! Тринадцатого июля в одиннадцать часов вечера мне исполняется сто лет. К этому времени эликсир должен достигнуть совершенства.
- Мне кажется, все идет прекрасно, дорогой учитель, - заметил Ашарат.
- Вне всякого сомнения! Я даже снял пробу: левая рука была почти полностью парализована, теперь я могу согнуть ее. И, кроме того, я сэкономил время, которое раньше тратил на еду: при всем своем несовершенстве эликсир поддерживает мои силы. О, иногда я думаю, что мне недостает всего одной какой-нибудь травки, одного-единственного стебелька ее, чтобы эликсир был готов. Ведь мы могли уже сто, тысячу раз пройти мимо нее, эту траву могли растоптать наши лошади, мы могли раздавить ее колесами, да, Ашарат, ту самую, о которой говорит Плиний и которую ученые так и не нашли или, вернее, не узнали, ведь ничто не исчезает! Послушайте, а что, если вы спросите ее название у Лоренцы во время одного из ее откровений?
- Конечно, учитель, будьте спокойны, я узнаю у нее!
- А пока, - глубоко вздохнув, проговорил старый ученый, - опять мой эликсир не готов; мне понадобится еще полтора месяца, чтобы снова прийти к тому, чего я достиг сегодня, да вы знаете! Имейте в виду, Ашарат, в день моей смерти вы потеряете, по крайней мере, столько же, сколько и я… Что там за шум? Карета так громыхает?
- Нет, учитель, гроза.
- Какая гроза?
- Та, что едва всех нас не погубила, особенно мне досталось. Правда, на мне шелковая одежда, это меня и спасло.
Хлопнув себя по колену, щелкнувшему словно высохшая кость, старик произнес:
- Итак, вот к чему приводит ваше ребячество, Ашарат: погибнуть в грозу, глупейшим образом, от электрического разряда, который я мог бы отвести, имей я на это время, в свою печку. По-вашему, недостаточно того, что я подвергаюсь риску сломать шею по вине неловких или злых людей. Вы заставляете меня преодолевать трудности, которые посылает небо - иными словами, те, которые мне было бы легче всего избежать.
- Простите, учитель, вы еще не объяснили мне…
- Как! Разве я не излагал вам свою систему начал всего сущего, не рассказывал о бумажном змее-громоотводе? Когда я составлю свой эликсир, мы еще вернемся к этой теме, а сейчас, понимаете, у меня нет времени.
- Так вы полагаете, можно обуздать молнию?
- Не только обуздать, но и отвести ее куда вам заблагорассудится. В тот день, когда мне перевалит за сто лет и я смогу спокойно жить дальше еще лет пятьдесят, в тот самый день я накину на молнию стальную узду и поведу за собой так же свободно, как вы водите Джерида. А пока, Ашарат, прикажите поставить колпак на трубу, умоляю вас!
- Будет исполнено, не беспокойтесь.
- "Будет исполнено"! "Будет исполнено"! Опять в будущем, точно будущее принадлежит нам двоим! О, никто и никогда не поймет меня! - вскричал ученый, заметавшись в кресле и кусая кулаки. - "Не беспокойтесь"!.. И вы говорите, чтобы я не беспокоился! Да ведь если через три месяца эликсир не будет готов, все будет кончено для меня. Но уж если я переживу тот день, если я снова обрету молодость, гибкость мышц, свободу движений, тогда мне никто не будет нужен, никто мне не скажет: "Я сделаю…" - уж тогда я скажу: "Я сделал!"
- Можете ли вы сказать то же по поводу нашего с вами общего великого дела? Вы уже думали о нем?
- О Господи, разумеется, да если бы я был так же уверен в том, что получу мой эликсир, как уверен в том, что сделал алмаз…
- Вы действительно в этом уверены, учитель?
- Конечно, потому что я его уже получил.
- Получили?
- Держите, вернее, смотрите.
- Куда?
- Справа от вас, вон в том небольшом стеклянном сосуде, да, да, вот в этом.
Путешественник с жадностью схватил сосуд, на который указывал Альтотас. Это был маленький хрустальный кубок тонкой работы, дно и стенки которого покрывал мельчайший порошок.
- Алмазная пыль! - вскричал молодой человек.
- Точно, алмазная крошка, а что в середине? Вглядитесь хорошенько.
- Да, да, вижу: алмаз величиной с ячменное зерно.
- Размер не имеет значения. Мы можем собрать воедино весь порошок, из ячменного зерна получим конопляное, из конопляного - горошину. Но, ради Бога, дорогой Ашарат, в обмен на уговор, который я заключаю с вами, прикажите, пожалуйста, поставить мне колпак на трубу, чтобы в нее не попадала вода, а также установите на вашем экипаже громоотвод, чтобы гроза обходила нас стороной.
- Да, да, хорошо, не беспокойтесь.
- Опять! Снова ваше вечное "Не беспокойтесь", что за мучение! Молодость! Безрассудная, самонадеянная молодость! - воскликнул он, мрачно усмехнувшись и открывая в улыбке беззубый рот; казалось, глаза его ввалились еще глубже.
- Учитель! - обратился к нему Ашарат. - Огонь гаснет, тигель остывает, что там?
- Взгляните сами.
Молодой человек повиновался, открыл тигель и обнаружил в нем кусочек остекленевшего уголька величиной с небольшой орех.
- Алмаз! - вскричал он.
Затем прибавил:
- Да, но непрозрачный, неровный, не имеющий ценности.
- Так ведь огонь погас, Ашарат, потому что на трубе не было колпака, понимаете?
- Ну, простите меня, учитель, - попросил молодой человек, так и этак поворачивая алмаз в пальцах; камень то играл гранями, то оставался темным. - Простите меня и съешьте что-нибудь: вам нужно подкрепиться.
- Пустое! Я уже выпил ложку эликсира часа два назад.
- Ошибаетесь, учитель, это было в шесть утра.
- Вот именно! А который теперь час?
- Скоро половина третьего пополудни.
- Боже мой! - сложив руки на груди, вскричал ученый. - Еще один день позади, целый день потерян! Так дни стали короче? В сутках уже не двадцать четыре часа?
- Раз вы не хотите поесть, учитель, то поспите хоть немного.
- Ну что ж, я, пожалуй, посплю часа два. Но уж через два часа - заметьте время, - через два часа вы меня разбудите.
- Обещаю.
- Видите ли, в чем дело, Ашарат: когда я засыпаю, - ласково проговорил старик, - я боюсь, что это уже навсегда. Так вы разбудите меня, не так ли? Не обещайте, лучше поклянитесь.
- Клянусь, учитель.
- Через два часа?
- Через два часа.
В это мгновение послышался топот пущенной в галоп лошади. Раздался чей-то крик, выражавший беспокойство и вместе с тем удивление.
- Что бы это значило? - распахнув дверь, вскричал путешественник; он спрыгнул на землю, не обращая внимания на подножку.
III
ЛОРЕНЦА ФЕЛИЧИАНИ
Пока путешественник и ученый беседовали, сидя в карете, снаружи произошло следующее.
Как мы уже сказали, когда удар молнии угодил в лошадей, ехавших впереди, поднял на дыбы тех, что были сзади, дама, находившаяся в кабриолете, потеряла сознание.
Она оставалась несколько минут без чувств, затем мало-помалу пришла в себя, так как причиной обморока был лишь страх.
- О Боже, - вымолвила она, - неужели все покинули меня и никто не сжалится надо мной?
- Сударыня, - послышался робкий голос. - Не могу ли я чем-нибудь помочь вам?
Услышав эти слова, которые, как ей показалось, кто-то произнес совсем рядом, молодая женщина встрепенулась и, просунув голову и руки сквозь кожаные занавеси кабриолета, оказалась лицом к лицу с молодым человеком, стоявшим на подножке.
- Это вы сейчас говорили, сударь? - спросила она.
- Да, сударыня, - отвечал молодой человек.
- Вы предлагаете мне помощь?
- Да.
- Скажите сначала, что здесь произошло?
- Случилось вот что, сударыня: молния почти угодила в карету, разорвав постромки лошадей, ехавших впереди. Оки унесли с собой форейтора.
Женщина огляделась, ее лицо выражало сильное беспокойство.
- А… тот, кто правил лошадьми, ехавшими сзади, где он? - спросила она.
- Только что поднялся в карету, сударыня.
- С ним ничего не случилось?
- Ничего.
- Вы в этом уверены?
- Во всяком случае, когда он спешился, то был жив и здоров.
- Слава Богу!
Женщина облегченно вдохнула.
- А вы где были, сударь, как вы оказались рядом так кстати и предлагаете мне помощь?
- Сударыня! Меня захватила гроза, когда я гулял в этом мрачном месте; это не что иное, как вход в каменоломню. Вдруг я увидел, что из-за поворота показалась карета. Сначала я подумал, что лошади понесли, но потом понял, что ими управляет крепкая рука. Неожиданно со страшным треском полыхнула молния; я даже подумал, что она угодила в меня и мне пришел конец. Все, что я рассказываю, было как во сне.
- Так, значит, вы не уверены в том, что человек, который правил лошадьми, сейчас в экипаже?
- Напротив, сударыня. Я пришел в себя и видел ясно, как он туда поднялся.
- Не могли бы вы убедиться в том, что он все еще там?
- То есть как?
- А вот как. Если он в карете, вы услышите два голоса.
Молодой человек спрыгнул с подножки, подошел к стенке фургона и прислушался.
- Да, сударыня, - вернувшись, сообщил молодой человек, - он там.
Молодая женщина кивнула, словно желая сказать: "Хорошо!" - и несколько минут просидела неподвижно в глубоком раздумье, опустив голову на руку.
Тем временем молодой человек успел разглядеть ее.
Это была молодая женщина лет двадцати трех-двадцати четырех. Лицо у нее было смуглое, но того матового оттенка, который бывает ярче и красивее розового и румяного лица.
Прекрасные голубые глаза, устремленные ввысь в немом вопросе, сияли, словно звезды. Темные волосы были ненапудрены; вопреки тогдашней моде, они ниспадали черными как смоль завитками на смуглую шею.
Будто решившись на что-то, она спросила:
- Сударь, где мы находимся?
- Это дорога, ведущая из Страсбура в Париж.
- А какое место дороги?
- Мы в двух льё от Пьерфита.
- Что такое Пьерфит?
- Городок.
- А что за ним?
- Бар-ле-Дюк.
- Это название города?
- Да, сударыня.
- Большой это город?
- Кажется, четыре или пять тысяч жителей.
- А нет ли здесь проселочной дороги, которая вела бы прямо к Бар-ле-Дюку?
- Нет, сударыня, во всяком случае, я о такой не слыхал.
- Peccato, - прошептала она, скрываясь в кабриолете.
Молодой человек выждал некоторое время, чтобы убедиться, не хочет ли она еще о чем-нибудь спросить. Она молчала, и он собрался уйти.
Это его движение, по-видимому, вывело ее из состояния задумчивости: она снова выглянула из кабриолета.
- Сударь! - позвала она.
Молодой человек обернулся.
- Я слушаю, - приближаясь, сказал он.
- Вы позволите еще один вопрос?
- Пожалуйста.
- К задку кареты был привязан конь, не так ли?
- Да, сударыня.
- Он все еще там?
- Не совсем так, сударыня: человек, скрывшийся в экипаже, отвязал его, а затем привязал к рессорам.
- С конем тоже ничего не случилось?
- Думаю, что нет.
- Это дорогая лошадь, я ее очень люблю. Я бы хотела собственными глазами убедиться, что она цела и невредима. Но как я могу пройти по такой грязи?
- Я могу привести лошадь сюда, - предложил молодой человек.
- Пожалуйста, - воскликнула женщина, - приведите ее! Я буду вам так признательна!
Молодой человек подошел к коню, тот поднял голову и заржал.
- Не бойтесь, - сказала женщина, - он добрый, как ягненок.
Затем, понизив голос, она позвала:
- Джерид! Джерид!
Конь, очевидно, узнал ее голос и, признав в ней хозяйку, повел головой и трепещущими ноздрями в сторону кабриолета.
Не теряя времени, молодой человек отвязал коня.
Едва конь почувствовал, что повод в чужих руках, он дернул головой и одним махом отскочил футов на двадцать от кареты.
- Джерид! - вновь позвала женщина как могла мягче. - Ко мне, Джерид, ко мне!
Арабский скакун встряхнул умной, прекрасной головой, с шумом втянул ноздрями воздух и, пританцовывая, словно под музыку, приблизился к кабриолету.
Женщина наполовину высунулась из кабриолета.
- Сюда, Джерид, сюда! - позвала она.
Конь послушно потянулся к знакомой ласковой руке.
В это мгновение изящная ручка ухватилась за конскую гриву, и, держась другой рукой за кожаный фартук кабриолета, женщина прыгнула в седло с легкостью призрака из немецких баллад, взлетающего на круп коня, обняв путешественника за талию.
Молодой человек бросился к ней, но она остановила его властным жестом.
- Послушайте, - сказала она, - хотя вы молоды, вернее, так как вы молоды, вам, должно быть, еще не чужды человеческие чувства. Не противьтесь моему отъезду. Я бегу от человека, которого люблю. Однако прежде всего я римлянка и истинная католичка. Так вот этот человек может погубить мою душу, если я останусь с ним. Он безбожник, некромант, которого Бог только что предупредил, послав на его голову гром и молнию. Если бы он внял предупреждению! Передайте ему все, что я вам сказала. Желаю вам счастья в благодарность за вашу помощь! Прощайте!
С этими словами легкая, словно облачко, она исчезла, уносимая Джеридом, пущенным в галоп.
Видя, что она уезжает, молодой человек удивленно вскрикнул.
Крик этот достиг слуха находившихся в карете и насторожил путешественника.
IV
ЖИЛЬБЕР
Крик этот, как мы сказали, насторожил путешественника.
Он поспешно вышел из фургона, тщательно прикрыв за собой дверь, и окинул местность беспокойным взглядом.
Первым, кого он заметил, был перепуганный молодой человек.
Сверкнувшая в этот миг молния позволила путешественнику рассмотреть его с ног до головы; он устремил свойственный ему пристальный взгляд на того, кто привлек его внимание.
Перед ним стоял юноша лет шестнадцати-семнадцати, небольшого роста, худощавый, подвижный; его черные глаза бесстрашно устремлялись на интересовавший его предмет; взгляд его, возможно, был лишен нежности, однако полон очарования. Нос у него был крючковатый, но тонко очерченный, узкие губы и выступающие скулы свидетельствовали о хитрости и осторожности, выпуклый округлый подбородок - о решительном характере.
- Это вы сейчас кричали? - спросил путешественник.
- Да, сударь, - отвечал молодой человек.
- А почему вы кричали?
- Потому что…
Молодой человек запнулся.
- Потому что?.. - повторил путешественник.
- Сударь! В кабриолете была дама, не так ли?
- Да.
Бальзамо (так звали путешественника) устремил взгляд на карету, словно пытаясь заглянуть внутрь сквозь стены.
- А конь был привязан к рессорам кареты?
- Да, но где он, черт возьми?
- Сударь! Дама, сидевшая в кабриолете, ускакала на коне, которого вы привязывали к рессорам.
Не издав ни единого звука, не произнеся ни слова, Бальзамо бросился к кабриолету, откинул кожаные занавески: полыхнувшая в этот момент молния осветила опустевший экипаж.
- Кровь Христова! - издал он вопль, подобный громовому раскату, сопровождавшему его крик.
Он стал озираться, словно пытаясь найти способ отправиться в погоню, но очень скоро вынужден был признать, что это бесполезно.
- Нагнать Джерида на одном из этих коней так же невозможно, - произнес он, качая головой, - как черепахе угнаться за газелью. Впрочем, я всегда могу узнать, где Лоренца, если только…
С озабоченным видом он поспешно сунул руку в карман, достал небольшой бумажник и раскрыл его. В одном из отделений бумажника он нашел сложенный лист, из которого выпала прядь черных волос.
При виде этого локона путешественник просиял, он совершенно успокоился: во всяком случае так могло показаться.
- Вот и славно, - молвил он, отерев со лба пот. - А она ничего не говорила вам перед отъездом?
- Говорила, сударь.
- Что же она вам сказала?
- Просила передать, что покидает вас не потому, что сердится, а потому что боится вас, будучи истинной христианкой, тогда как вы…
Молодой человек остановился в нерешительности.
- Тогда как я?.. - подхватил путешественник.
- Не знаю, надо ли продолжать, - произнес молодой человек.
- Да говорите же, дьявол вас забери!
- Тогда как вы безбожник и нечестивец, которому Бог нынешней ночью послал последнее предупреждение. Она желала бы, чтобы вы вняли ему.
- И это все? - переспросил путешественник.
- Все.
- Что ж, поговорим о чем-нибудь другом.
Остатки его беспокойства улетучились; казалось, он совершенно успокоился.
Молодой человек следил за всеми движениями души собеседника, отражавшимися на его лице, с любопытством, которое свидетельствовало о том, что он также не был лишен наблюдательности.
- А теперь, - спросил путешественник, - скажите, как вас зовут, молодой человек?
- Жильбер, сударь.
- Просто Жильбер? Насколько я понимаю, это имя было вам дано при крещении?
- Это моя фамилия.
- Ах вот как, дорогой Жильбер! Знаете, сама судьба мне вас послала. Вы должны мне помочь.
- К вашим услугам, сударь, все, что от меня зависит…
- …вы готовы исполнить, благодарю! Да, в вашем возрасте человек готов услужить ради удовольствия, мне это знакомо. Кстати, то, о чем я собирался попросить вас, совсем не сложно: я всего-навсего хочу от вас услышать, где я мог бы провести эту ночь.
- Прежде всего под этой скалой, - отвечал Жильбер, - я прятался здесь от грозы.
- Да, да, конечно, - сказал путешественник, - однако я предпочел бы дом, где можно было бы поужинать и хорошенько выспаться.
- Это сложнее…
- Нет ли поблизости селения?
- Вы имеете в виду Пьерфит?
- Так оно называется Пьерфит?
- Да, сударь; до него около полутора льё.
- Полтора льё в такую ночь, в такую непогоду, имея всего двух коней, - да мы там будем не раньше, чем часа через два! Вот что, дружок, подумайте-ка хорошенько, неужели нет никакого жилья поближе?
- Здесь недалеко замок Таверне. До него шагов триста, не больше.
- Что ж, прекрасно… - начал было путешественник.
- Что вы говорите, сударь? - воскликнул молодой человек, широко раскрыв удивленные глаза.
- Я только повторяю то, что сказали вы.
- Так ведь замок Таверне не постоялый двор!
- Там живет кто-нибудь?
- Разумеется.
- Кто же?
- Как это кто? Барон де Таверне!
- Кто такой барон де Таверне?
- Отец мадемуазель Андре, сударь.