ДВЕ СУДЬБЫ
Жил я славно в первой трети
Двадцать лет на белом свете по учению.
Жил безбедно и при деле,
Плыл, куда глаза глядели, - по течению.
Затрещит в водовороте,
Заскрипит ли в повороте - я не слушаю,
То разуюсь, то обуюсь,
На себя в воде любуюсь, - брагу кушаю.
И пока я наслаждался,
Пал туман, и оказался в гиблом месте я.
И огромная старуха
Хохотнула прямо в ухо, злая бестия!
Я кричу - не слышу крика,
Не вяжу от страха лыка, вижу плохо я,
На ветру меня качает…
"Кто здесь?" - слышу, отвечает: "Я - Нелёгкая!
Брось креститься, причитая!
Не спасёт тебя святая богородица,-
Кто рули да вёсла бросит,
Тех нелёгкая заносит - так уж водится!"
И с одышкой, ожиреньем
Ломит тварь по пням-кореньям тяжкой поступью.
Я впотьмах ищу дорогу,
Но уж брагу - понемногу, только по сту пью.
Вдруг навстречу мне живая
Колченогая Кривая - морда хитрая!
"Не горюй, - кричит, - болезный,
Горемыка мой нетрезвый, - слёзы вытру я!"
Взвыл я, душу разрывая:
"Вывози меня, Кривая! Я - на привязи!
Мне плевать, что кривобока,
Криворука, кривоока, - только вывези!"
Влез на горб к ней с перепугу,
Но Кривая шла по кругу - ноги разные.
Падал я и полз на брюхе,
И хихикали старухи безобразные.
Не до жиру - быть бы живым…
Много горя над обрывом, а в обрыве - зла!
"Слышь, Кривая, четверть ставлю,
Кривизну твою исправлю, раз не вывезла!
И Нелёгкая, маманя!
Хочешь истины в стакане - на лечение?
Тяжело же столько весить,
А хлебнёшь глоточков десять - облегчение!"
И припали две старухи
Ко бутыли медовухи - пьянь с ханыгою.
Я пока за кочки прячусь,
Озираюсь, задом пячусь, с кручи прыгаю.
Огляделся - лодка рядом,
А за мною по корягам, дико охая,
Припустились, подвывая,
Две судьбы мои - Кривая да Нелёгкая.
Грёб до умопомраченья,
Правил против ли теченья, на стремнину ли,-
А Нелегкая с Кривою
От досады с перепою там и сгинули.
[1976]
* * *
Вадиму Туманову
Был побег на рывок -
Наглый, глупый, дневной.
Вологодского с ног
И - вперед головой.
И запрыгали двое,
В такт сопя на бегу,
На виду у конвоя
Да по пояс в снегу.
Положен строй в порядке образцовом,
И взвыла "Дружба" - старая пила,
И осенили знаменьем свинцовым
С очухавшихся вышек три ствола.
Все лежали плашмя,
В снег уткнули носы,
А за нами двумя -
Бесноватые псы.
Девять граммов горячие,
Как вам тесно в стволах!
Мы на мушках корячились,
Словно как на колах.
Нам - добежать до берега, до цели,
Но свыше - с вышек - всё предрешено.
Там у стрелков мы дёргались в прицеле.
Умора просто, до чего смешно.
Вот бы мне посмотреть,
С кем отправился в путь,
С кем рискнул помереть,
С кем затеял рискнуть…
Где-то виделись будто.
Чуть очухался я,
Прохрипел: "Как зовут-то?
И какая статья?"
Но поздно, зачеркнули его пули
Крестом - затылок, пояс, два плеча.
А я бежал и думал: "Добегу ли?" -
И даже не заметил сгоряча.
Я к нему, чудаку -
Почему, мол, отстал?
Ну, а он - на боку
И мозги распластал.
Пробрало! - телогрейка
Аж просохла на мне.
Лихо бьет трёхлинейка,
Прямо как на войне.
Как за грудки, держался я за камни,
Когда собаки близко - не беги.
Псы покропили землю языками
И разбрелись, слизав его мозги.
Приподнялся и я,
Белый свет стервеня.
И гляжу - кумовья
Поджидают меня.
Пнули труп: "Сдох, скотина,
Нету проку с него".
За поимку - полтина,
А за смерть - ничего.
И мы прошли гуськом перед бригадой,
Потом - за вахту, отряхнувши снег.
Они - обратно в зону, за наградой,
А я - за новым сроком за побег.
Я сначала грубил,
А потом перестал.
Целый взвод меня бил -
Аж два раза устал.
Зря пугают тем светом -
Тут с дубьём, там с кнутом.
Врежут там - я на этом,
Врежут здесь - я на том.
А в промежутках - тишина и снеги,
Токуют глухари, да бродит лось…
И снова вижу я себя в побеге,
Да только вижу, будто удалось.
Надо б нам вдоль реки,-
Он был тоже не слаб,-
Чтоб людям не с руки,
А собакам - не с лап.
Вот и сказке конец,
Зверь бежал на ловца.
Снёс, как срезал, ловец
Беглецу пол-лица.
Я гордость под исподнее упрятал,
Видал, как пятки лижут гордецы.
Пошёл лизать я раны в лизолятор -
Не зализал, и вот они, рубцы.
Всё взято в трубы, перекрыты краны,
Ночами только воют и скулят,
Но надо, надо сыпать соль на раны.
Чтоб лучше помнить - пусть они болят.
[1976–1977]
* * *
Вадиму Туманову
В младенчестве нас матери пугали,
Суля за ослушание Сибирь, грозя рукой.
Они в сердцах бранились и едва ли
Желали детям участи такой.
А мы пошли за так на четвертак, за-ради бога,
В обход и напролом и просто пылью по лучу.
К каким порогам приведёт дорога?
В какую пропасть напоследок прокричу?
Мы север свой отыщем без компаса,
Угрозы матерей мы зазубрили как завет.
И ветер дул, с костей сдувая мясо
И радуя прохладою скелет.
Мольбы и стоны здесь не выживают,
Хватает и уносит их позёмка и метель.
Слова и слёзы на лету смерзают,
Лишь брань и пули настигают цель.
Про всё писать - не выдержит бумага,
Всё в прошлом, ну, а прошлое - быльё и трын-трава.
Не раз нам кости перемыла драга.
В нас, значит, было золото, братва.
Но чуден звон души моей помина,
И белый день белей, и ночь черней, и суше снег.
И мерзлота надёжней формалина
Мой труп на память сохранит навек.
Я на воспоминания не падок,
Но если занесла судьба - гляди и не тужи.
Мы здесь подохли, - вон он, тот распадок.
Нас выгребли бульдозеров ножи.
Здесь мы прошли за так, за четвертак, за-ради бога,
В обход и напролом и просто пылью по лучу,-
К таким порогам привела дорога.
В какую ж пропасть напоследок прокричу?
[1977]
БЕЛЫЙ ВАЛЬС
Если петь без души - вытекает из уст
белый звук.
Если строки ритмичны без рифмы,
тогда говорят - белый стих.
Если все цвета радуги снова сложить -
будет свет, белый свет.
Если все в мире вальсы сольются в один -
будет вальс, белый вальс
Какой был бал - накал движенья, звука, нервов!
Сердца стучали на три счёта вместо двух.
К тому же дамы приглашали кавалеров
На белый вальс традиционный, и захватывало дух.
Ты сам, хотя танцуешь с горем пополам,
Давно решился пригласить её одну,
Но вечно надо отлучаться по делам -
Спешить на помощь, собираться на войну.
И вот, всё ближе, всё реальней становясь,
Она, к которой подойти намеревался,
Идёт сама, чтоб пригласить тебя на вальс,
И кровь в виски твои стучится в ритме вальса.
Ты внешне спокоен средь шумного бала,
Но тень за тобою тебя выдавала -
Металась, ломалась, дрожала она
В зыбком свете свечей.
И бережно держа, и бешено кружа,
Ты мог бы провести её по лезвию ножа.
Не стой же ты руки сложа,
Сам не свой и ничей.
Был белый вальс - конец сомнений маловеров
И завершенье юных снов, забав, утех.
Сегодня дамы приглашали кавалеров
Не потому, не потому, что мало храбрости у тех.
Возведены на время бала в званье дам,
И кружит головы нам вальс как в старину,
Но вечно надо отлучаться по делам -
Спешить на помощь, собираться на войну.
Белее снега белый вальс, - кружись, кружись,
Чтоб снегопад подольше не прервался!
Она пришла, чтоб пригласить тебя на жизнь,
И ты был бел, бледнее стен, белее вальса.
Ты внешне спокоен средь шумного бала,
Но тень за тобою тебя выдавала -
Металась, ломалась, дрожала она В зыбком свете свечей.
И бережно держа, и бешено кружа,
Ты мог бы провести её по лезвию ножа.
Не стой же ты руки сложа,
Сам не свой и ничей.
Где б ни был бал - в Лицее, в Доме офицеров,
В дворцовой зале, в школе - как тебе везло -
В России дамы приглашали кавалеров
Во все века на белый вальс, и было всё белым-бело.
Потупя взоры, не смотря по сторонам,
Через отчаянье, молчанье, тишину,
Спешили женщины притти на помощь к нам -
Их бальный зал величиной во всю страну.
Куда б ни бросило тебя, где б ни исчез,
Припомни бал, как был ты бел, - и улыбнёшься.
Век будут ждать тебя и с моря, и с небес,
И пригласят на белый вальс, когда вернёшься.
Ты внешне спокоен средь шумного бала,
Но тень за тобою тебя выдавала -
Металась, ломалась, дрожала она В зыбком свете свечей.
И бережно держа, и бешено кружа,
Ты мог бы провести её по лезвию ножа.
Не стой же ты руки сложа,
Сам не свой и ничей.
[1977]
ТУШЕНОШИ
Михаилу Шемякину под впечатлением от серии "Чрево"
И кто вы суть, безликие кликуши?
Куда грядёте - в Мекку ли, в Мессины?
Модели ли влачите к Монпарнасу?
Кровавы ваши спины, словно туши,
А туши - как ободранные спины,
И рёбра в рёбра… нзят, и мясо к мясу…
Ударил Ток, скотину оглоуша.
Обмякла плоть на плоскости картины
И тяжко пала мяснику на плечи.
На ум, на кисть творцу попала туша
И дюжие согбенные детины,
Вершащие дела нечеловечьи.
Кончал палач, - дела его ужасны,
А дальше - те, кто гаже, ниже, плоше,
Таскали жертвы после гильотины:
Безглазны, безголовы и безгласны
И, кажется, бессутны тушеноши,
Как бы катками вмяты в суть картины.
Так кто вы суть, загубленные души?
Куда спешите, полуобразины?
Вас не разъять, - едины обе массы.
Суть Сутина- "Спасите наши туши!".
Вы ляжете, заколотые в спины,
И Урка слижет с лиц у вас гримасу.
Слезу слизнёт, и слизь, и лимфу с кровью
Соленую - людскую и коровью,
И станут пепла чище, пыли суше
Кентавры или человекотуши.
Я - ротозей, но вот не сплю ночами,-
В глаза бы вам взглянуть из-за картины!..
Неймётся мне, шуту и лоботрясу, -
Сдаётся мне - хлестали вас бичами,
Вы крест несли и ободрали спины.
И рёбра в рёбра вам - и нету спасу.
[1977]
* * *
Много во мне маминого,
Папино - сокрыто,
Я из века каменного,
Из палеолита.
Но по многим отзывам -
Я умный и незлой,
То есть в веке бронзовом
Стою одной ногой.
Наше племя ропщет, смея
Вслух ругать порядки.
В первобытном обществе я
Вижу недостатки
Просто вопиющие! -
Довлеют и грозят, -
Далеко идущие,
На тыщу лет назад.
Между поколениями
Ссоры возникают,
Жертвоприношениями
Злоупотребляют.
Ходишь - озираешься,
Ловишь каждый взгляд.
Малость зазеваешься -
Уже тебя едят.
Собралась, умывшись чисто,
Во поле элита.
Думали, как выйти из то-
го палеолита.
Под кустами ириса
Все передрались.
Не договорилися,
А так и разбрелись.
Завели старейшины,
А нам они - примеры,
По две, по три женщины,
По две, по три пещеры.
Жены крепко заперты,
На цепи да замки,-
А на крайнем Западе
Открыты бардаки.
Люди понимающие
Ездят на горбатых,
На горбу катающие
Грезят о зарплатах
Счастливы горбатые,
По тропочкам несясь.
Бедные, богатые -
У них, а не у нас.
Продали подряд все сразу
Племенам соседним,
Воинов гноят образо-
ваньем этим средним.
От повальной грамоты -
Сплошная благодать.
Поглядели мамонты
И стали вымирать
Дети все с царапинами
И одеты куце,
Топорами папиными
День и ночь секутся.
Скоро эра кончится -
Набалуетесь всласть!
В будущее хочется?
Да как туда попасть?!
Нам жрецы пророчили, де
Будет все попозже.
За камнями - очереди,
За костями - тоже.
От былой от вольности
Давно простыл и след.
Хвать тебя за волосы
И глядь - тебя и нет.
Притворились добренькими,
Многих прочь услали
И пещеры ковриками
Пышными устлали.
Мы стоим, нас трое, нам -
Бутылку коньяку.
Тишь в благоустроенном
И каменном веку.
Встреться мне - молю я исто, -
В поле Аэлита,
Забери ты меня из то-
го палеолита!
Ведь по многим отзывам -
Я умный и незлой,
То есть в веке бронзовом
Стою одной ногой.
[1977]
ПРО РЕЧКУ БАЧУ И ПОПУТЧИЦУ ВАЛЮ
Под собою ног не чую,
И качается земля.
Третий месяц я бичую,
Так как списан подчистую
С китобоя-корабля.
Ну, а так как я бичую -
Беспартийный, не еврей,-
Я на лестницах ночую,
Где тепло от батарей.
Это жизнь' - живи и грейся.
Хрен вам, пуля и петля'
Пью, бывает, хоть залейся,-
Кореша приходят с рейса
И гуляют от рубля.
Рупь не деньги, рупь - бумажка,
Экономить - тяжкий грех.
Ах, душа моя - тельняшка
В сорок полос семь прорех.
Но послал Господь удачу,-
Заработал свечку он,-
Углядев, что горько плачу,
Он шепнул: - Валяй на Вачу,
Торопись, пока сезон.
Что такое эта Вача -
Разузнал я у бича,
Он на Вачу ехал плача,
Возвращался - хохоча.
Вача - это речка с мелью
В глубине сибирских руд.
Вача - это дом с постелью,
Там стараются артелью,
Много золота берут.
Как вербованный ишачу,
Не ханыжу, не торчу.
Взял билет, лечу на Вачу,
Прилечу - похохочу.
Нету золота богаче -
Люди знают, им видней.
В общем, так или иначе,
Заработал я на Ваче
Сто семнадцать трудодней.
Подсчитали - отобрали
За еду, туда-сюда…
Но четыре тыщи дали
Под расчет - вот это да!
Рассовал я их в карманы,
Где и рупь не ночевал,
И поехал в жарки страны,
Где кафе да рестораны,
Позабыть, как бичевал.
Выпью - там такая чача! -
За советчика-бича.
Я на Вачу ехал плача,
Еду с Вачи хохоча.
Проводник в преддверьи пьянки
Извертелся на пупе,
Тоже и официантки,
А на первом полустанке
Села женщина в купе.
Может, вам она как кляча,
Мне - так просто в самый раз!
Я на Вачу ехал плача,
Еду с Вачи веселясь.
Слово за слово у Вали -
Как узнала про рубли -
То да се, да трали-вали,
Сотни по столу шныряли,
С Валей вместе и сошли.
С нею вышла незадача,
Я и это залечу,
Я на Вачу ехал плача,
Еду с Вачи - хохочу.
Суток пять как просквозило.
Море - вот оно стоит.
У меня что было - сплыло,
Проводник воротит рыло
И за водкой не бежит.
Рупь последний в Сочи трачу,
Телеграмму накатал:
"Шлите денег - отбатрачу.
Я их все прохохотал".
Где вы, где вы, рассыпные?
Хоть ругайся, хоть кричи.
Снова ваш я, дорогие,
Магаданские, родные,
Незабвенные бичи!
Мимо носа носят чачу,
Мимо рота - алычу.
Я на Вачу еду - плачу,
Над собою хохочу.
[1977]
ПРО ГЛУПЦОВ
Этот шум - не начало конца,
Не повторная гибель Помпеи,
Спор вели три великих глупца:
Кто из них, из великих, глупее.
Первый выл: - Я физически глуп! -
Руки вздел, словно вылез на клирос, -
У меня даже мудрости зуб,
Невзирая на возраст, не вырос!
Но не приняли это в расчёт,
Даже умному это негоже.
Ах, подумаешь - зуб не растёт!
Так другое растёт - ну и что же?
К синяку прижимая пятак,
Встрял второй: - Полно вам, загалдели!
Я способен всё видеть не так,
Как оно существует на деле.
Эх! Нашел чем хвалиться, простак! -
Недостатком всего поколенья.
И, к тому же, всё видеть не так -
Доказательство слабого зренья.
Третий был непреклонен и груб,
Рвал лицо на себе, лез из платья:
- Я - единственный подлинно глуп,
Ни про что не имею понятья.
Долго спорили - дни, месяца,
Но у всех аргументы убоги.
И пошли три великих глупца
Глупым шагом по глупой дороге.
Вот и берег, дороге конец.
Откатив на обочину бочку,
Жил в ней самый великий мудрец, -
Мудрецам хорошо в одиночку.
Молвил он подступившим к нему, -
Дескать, знаю - зачем, кто такие,
Одного только я не пойму -
Для чего это вам, дорогие!
Или, может, вам нечего есть?
Или мало друг дружку побили?
Не кажитесь глупее, чем есть,
Оставайтесь такими, как были.
Стоит только не спорить о том,
Кто главней, - уживётесь отлично.
Покуражьтесь ещё, а потом,
Так и быть, приходите вторично.
Он залез в свою бочку с торца,
Жутко умный, седой и лохматый.
И ушли три великих глупца -
Глупый, глупенький и глуповатый.
Удаляясь, ворчали в сердцах:
- Стар мудрец, никакого сомненья!
Мир стоит на великих глупцах,