Романтические традиции "Браги" остались основополагающим для Тихонова. Но поэт не стоит на месте, его творческие поиски напряженны и постоянны. Дальнейшее осмысление революции находим в поэме "Лицом к лицу" (1924). Героика революционной борьбы связывается с динамизмом мирного строительства, проблемы которого начинают глубоко волновать автора. Произведение четкой идейной позиции, поэма "Лицом к лицу" противостояла упадочным настроениям некоторых поэтов в годы нэпа.
В поэме продолжена тема Ленина, начатая Тихоновым в поэме "Сами". Поэма Маяковского о Ленине еще не была написана. "Лицом к лицу" - первый эпический отклик на смерть вождя. Автор утверждает необоримость революционных ленинских идей. Эта тема развертывается и в поэме "Выра", созданной к 10-летию Октября (1927).
Книга стихов "Поиски героя" (1927) явила Тихонова поэтом открыто тенденциозного, гражданственного звучания. Художественные образы получают здесь злободневное политическое наполнение. В стихотворении "Атлантический вал предо мной не кипел…" налицо прямое противопоставление двух политических систем, двух миров. "И нет человека, растущего весело, А есть человек - рычаг и болт"; "Он скорость родил, а раздавлен горой, Горой стоячей усталости" - эти тихоновские строки можно поставить эпиграфом ко всей последующей обличительной публицистике советских авторов, вскрывавшей человеконенавистническую сущность капиталистического уклада.
"Черной ночи Америки" противостоит образ увлеченной трудом, уверенно идущей в будущее социалистической Родины. Критический пафос "Поисков героя" в стихах о загранице дополняется позитивным изображением советской действительности. Темы труда, трудовой деятельности человека, поисков в ней себя, самоутверждение личности и социального смысла жизни были поставлены в центр книги уже ее названием - названием одноименного стихотворения, в котором автор сосредоточил свои размышления о подлинном герое современности, герое трудовой романтики.
В цикле стихотворений 1928–1930 годов, названном "Люди работ", Тихонов воспевает рядовых свершителей трудового подвига - агронома, журналиста, рабочего, летчика. Стихи эти не были свободны от излишней усложненности формы, но критика приветствовала стремление поэта передать трудовой пафос советской действительности. Героика революции продолжается здесь в героике строительства - так развиваются в обстановке мирных будней романтические традиции "Браги".
В 30-е годы в результате поездок Тихонова на Кавказ и в Среднюю Азию советская литература обогащается книгой очерков "Кочевники" (1930), повестью "Клятва в тумане" (1932), рассказами и очерками о Грузии, Осетии, Дагестане, Кабардино-Балкарии. В цикле стихов "Юрга" (1930) Тихонов передает революционный пафос социальных преобразований в Средней Азии, рисует образы современных героев ("Ворота Гаудана", "Фининспектор в Бухаре" и другие).
Тихонов смело входит в мир инонационального фольклора. Уже в "Юрге" автор опирается на традиции восточных литератур ("Старый ковер"). Свое знакомство с ними он углубляет, переводя образцы грузинской, чеченской, дагестанской народной поэзии. Среди его несомненных переводческих заслуг - перевод из грузинского "Амираниани". Примечательна "Песня горцев времен борьбы с феодалами" с ее энергичным рефреном: "Мы родились той ночью, когда щенилась волчица".
Цикл "Юрга" был отмечен успешным проникновением в инонациональную стихию. Однако для Тихонова характерно не столько изображение устоявшегося быта, сколько отражение новых форм социальной жизни. В "Стихах о Кахетии" (1935) изображается жизнь уже в новой социалистической Грузии. Земля трудолюбивых крестьян, чистых сердцем виноделов и пастухов, песенников и охотников, Грузия запечатлевалась во всем разнообразии народного быта. Противоречие между бытом и героикой, стоявшее в центре внимания литературы 30-х годов, находит разрешение в "Стихах о Кахетии" в сфере народной жизни.
Рецензируя "Стихи о Кахетии", критики напоминали о том, что грузинская тема издавна разрабатывалась русскими поэтами, прежде всего Пушкиным и Лермонтовым. Тихонов воссоздал пушкинско-лермонтовское ощущение Кавказа героического. Но у него нет былого противоречия между вольным романтическим Кавказом и тусклой реальной действительностью крепостной России. С обыденностью повседневного быта сочетается приподнятость сегодняшнего социального творчества. Романтика и реализм соединяются органически.
В ходе работы над грузинским материалом автор, по его словам, как бы сам стал грузинским поэтом. В самом деле, "Стихи о Кахетии" демонстрируют умелое усвоение поэтических традиций того народа, о котором пишет русский автор. Тихонов почерпнул из грузинской поэзии свойственную ей "громадную искренность", под ее влиянием освободился от своей приверженности к излишне усложненному стиху. Обретя простоту, тихоновский романтизм укрепил свою монументальность, что также обусловлено связью с грузинской традицией. Образ странника, становящегося лирическим героем цикла, в основе своей органичен для Тихонова, но в данном контексте характерные его черты подсказаны также грузинской традицией. Опыт работы над "Стихами о Кахетии" впоследствии был использован при создании книги стихов "Грузинская весна" (1948).
Интернационалистские принципы русских классиков, революционных демократов (Пушкин, Лермонтов, Чернышевский, Добролюбов, Герцен) нашли в Тихонове горячего приверженца. И вполне закономерно, что, становясь певцом интернационализма, он не отдал дани нигилистическому отрицанию регионально-национальных традиций, что было, к сожалению, характерно для целого ряда его современников.
5
Приветствуя участников Дней советской литературы в Грузии, первый секретарь ЦК Компартии Грузии Э. А. Шеварднадзе подчеркнул, что "постоянное увеличение роли и значимости взаимодействия и взаимообогащения национальных литератур является одной из наиболее характерных черт современного литературного процесса". У истоков этого действительно характерного для нашего времени явления Тихонов стоит как один из творцов единства многонациональной советской литературы.
"Я люблю свою советскую Родину, - писал Тихонов, - за то, что она дала мне чувство необъятной семьи, гигантского родного дома: куда бы я ни поехал, в юрте казаха, во льдах Арктики, в городах севера и юга, в домике грузинского крестьянина, в сакле таджика-горца, в молдавском винограднике или в латышском лесу, в литовской деревне, в Ереване и Владивостоке, в Москве и Киеве, не говоря о Ленинграде, - всюду я дома…"
Так оно и было! В любую нашу республику идущий с добром и открытым сердцем Николай Семенович входил как друг, как свой человек. И что еще необычайно характерно для него - щедрая дружеская отдача, творческая отзывчивость на гостеприимство. Для популяризации творчества народов СССР он сделал чрезвычайно много - как прозаик и очеркист, как критик и литературовед, как поэт и переводчик.
Октябрьская революция расковала творческую энергию многонациональных масс. Но как могли бы встретиться узбекская литература и грузинский читатель, грузинская поэзия и обширная аудитория России без помощи квалифицированных переводчиков? Переводческому делу, особенно после создания в 1934 году Союза советских писателей, было придано государственное значение. Авторитетные силы направлялись на тот или иной "горячий участок". Так, при подготовке к юбилею Тараса Шевченко обнаружилось, что его творчество представлено всесоюзному читателю недостаточно полно. Работа над новыми переводами произведений Шевченко, в которой принял участие и Тихонов, стала большим литературно-общественным событием.
Еще в 1926 году в статье "Весло и лопата" Тихонов рекомендовал молодым авторам работать над переводами. Очень скоро он сам показывает пример переводческой деятельности. Известно, как увлекала его поэзия кавказских народов. Особенно пленил его Батырай. Он просил прислать ему в Ленинград рукопись стихов дагестанского поэта, чьи стихи он публикует в журнале "Звезда", хлопочет об издании стихов Батырая отдельной книгой. На переводческой палитре Тихонова появляются эмоциональные краски Махмуда из Кахаб-Росо, язвительная усмешка Гамзата Цадасы…
После Первого съезда советских писателей (1934), на котором Тихонов выступил с докладом о современной поэзии, он два месяца провел в Грузии, перевел две с половиной тысячи строк грузинских поэтов. Так начала складываться грузинская антология Тихонова.
Верность передовым народным традициям - таково несомненное достоинство авторов, включенных в нее. Перед нами - энциклопедия мысли, мужания социального сознания грузинского народа. "Букинист", "Старое пальто" Валериана Гаприндашвили - этим стихотворениям, живописующим прежний быт, сопутствуют энергичные ритмы Раждена Гветадзе ("Сестры Мерквиладзе"). Стихотворения "Последний день Кецховели" Александра Гомиашвили, "Воспоминание" Николо Мицишвили изображают уже новую Грузию, Грузию революционного подъема. В стихотворении Сандро Шаншиашвили "Единственный сын" воссоздан образ В. И. Ленина.
Обширно в тихоновской антологии представлены годы социалистического строительства в Грузии: "Рапорт партии" Сандро Эули, стихи Галактиона Табидзе из книги "Эпоха", "Хорта" Алио Мирцхулава. Новаторски смело входят в грузинскую поэзию социально обобщенные формулировки. "Пот не просыхал на наших лицах, Этот жемчуг завтрашнего дня!" - полемически восклицает Георгий Леонидзе ("Стих мой - это дело моей жизни").
В "Посвящении сванской комсомолке" Симон Чиковани нарисовал образ молодой грузинки, которая хочет стать санитаркой, помогать бойцам, защищающим наши границы. Написанное в предвоенное время, это стихотворение стало пророческим: многие грузинки ушли на фронт. В грузинской поэзии тема войны стала темой боевого братства народов. Собственно, провозвестником дружбы в грузинской поэзии - и в тихоновской антологии - был еще Тициан Табидзе. Он пропагандировал уже воплощенные в реальной жизни идеи ленинского интернационализма ("Дагестанская весна", "Сбылась мечта поэтов…", "Автодор пустыни", "Поездка на Алагез", "Здравица").
Тихоновские переводы грузинских поэтов - золотые страницы русской поэзии. Но это лишь часть его переводческого наследия. Он познакомил русского читателя с лучшими достижениями литератур Азербайджана и Армении, Туркмении и Узбекистана, Кабардино-Балкарии и Дагестана, Литвы, Украины, Таджикистана, Осетии. Он перевел стихи Шандора Петёфи, и это явилось весомым вкладом в дело укрепления дружбы между народами СССР и Венгрии.
Важно подчеркнуть, что работа над переводами для Тихонова органически входит в комплекс его творческих устремлений вообще, которым всегда было присуще проникновение в инонациональную стихию. Показательна в этом отношении уже ранняя поэма Тихонова "Сами". Далекая Индия была для него страной за семью печатями, и тем не менее он сумел найти путь к ее художественному постижению. Автор передавал в поэме колорит народной жизни, особенности мировосприятия героя, образность и мифологичность его мышления. Реальная действительность братских республик давала ему несравненно бо́льшие возможности в раздвижении инонациональных горизонтов - поэт-интернационалист не замедлил этим воспользоваться.
6
Когда задумываешься над природой творчества Тихонова, видишь богатые преимущества писателя, способного работать и в поэзии и в прозе. Прозаик, как правило, не часто бывает поэтом, но и далеко не каждый поэт способен проявлять себя в прозе. Его творческая энергия уходит в образ, проза же требует и расширенного воспроизведения быта. Но и в прозе Тихонов не теряет своих достоинств поэта, наделенного исключительной силой художественной изобразительности. Более того, именно в прозе его дар, не стесненный условностью стиховой формы, как бы вырывается на оперативный простор.
Проза как бы помогала поэзии: избегая отложений "академического жирка" на стихе, Тихонов уходил на время в прозу, возвращался к поэзии вновь обновленным. С горячностью говоря о поэзии, Николай Семенович всегда обращал внимание на богатые возможности прозаических жанров. Широко известные очерки Тихонова военных лет, собранные в книге "Ленинградский год", передают героизм ленинградцев на высокой волне образного пафоса. Ветер с Ладоги летит как "ветер новых вестей". Электрическая лампочка, которая зажглась после блокадной зимы, становится символом победы света над мраком.
Осколок снаряда отбил и унес в Неву лапу у сфинкса, - но тот все так же, прищурив глаза, смотрит в невский простор, и только шрам от раскаленного удара остался на его лице… На памятнике на площади Жертв Революции другой фашистский осколок перечеркнул надпись "Они пали, не жалея жизни, за род человеческий", но живы преемники борьбы и славы павших, полные решимости окончательно освободить народы от любого угнетения… Город, необычайно насыщенный культурно-исторической символикой, блокадный Ленинград как бы сам подсказал Тихонову соответствующий образный строй, но нужен был романтический взгляд Тихонова, чтобы символически осмыслить известное многим.
Романтический взгляд… Писатель стремится подметить черты романтики в самых бытовых положениях, показать, как способны развиваться ростки героизма, заложенные в душе едва ли не каждого человека. Писатель как бы расширяет пределы того, что видно непосредственно, расширяет рамки времени и пространства. Потому и в бытовом контексте для него обычны явления исключительные. Подобное отношение к жизни не может не сказаться на общей идейно-эстетической позиции; она четка, в ней нет неопределенности. Художник любит яркие, сильные, психологически ясные характеры.
Не будь глаз солнечным, как мог бы он увидеть солнце? Истоки поэтики - в структуре личности поэта. Тихонов и сам был сродни древним скальдам, ушедшим в былину рунопевцам. Чувствуя романтическую необычность его натуры, о нем самом слагали легенды. Даже совсем недавно в одной из юбилейных статей было сказано, что Николай Семенович воевал революционным матросом на Балтике, чего в действительности не было…
Алый парус романтики влек Тихонова по безбрежному океану истории литературы. Пытливый интерес к проблемам художественного творчества с юных лет стал его всеобъемлющей страстью. "А с какой жадностью, любознательностью читал он вслух стихи самых разных поэтов всех времен! - вспоминал Николай Браун. - И как читал! Не читал, а открывал заново многое даже в том, что казалось уже известным. Это было какое-то своеобразное изучение поэзии, проникновение в нее".
Действительно, стремясь постичь сущность творчества, Тихонов становится настоящим исследователем-аналитиком. Ему открыта литературная летопись всех времен и народов, он пишет о Руставели и Мицкевиче, о Навои и Низами, об Аветике Исаакяне и Коста Хетагурове. Разделенные сотней лет и тысячей километров Мирза Фатали Ахундов и Фаиз Ахмад Фаиз встречаются благодаря ему как братья.
Об одном только Пушкине Тихонов пишет многократно, по разным поводам, вновь и вновь возвращаясь к его творчеству, подходя к нему с разных сторон. То он говорит о "разумной краткости" великого поэта, когда все очень скупо, точно и держится не на метафорической живописности, а на огромном внутреннем напряжении. То он рассуждает о пушкинских традициях в советской поэзии, привлекая к разговору массу стихов, - тут Берггольц и Ахматова, Есенин и Пастернак, Асеев и Корнилов, Багрицкий и Заболоцкий, Луговской и Антокольский, Саянов и, конечно, Маяковский.
Интерес к Пушкину не был интересом академическим - в нем нашел конкретное выражение интерес Тихонова к классическому наследию, ставший характерной чертой его творческого облика. Уже в "Браге" определилась пушкинская традиция "всемирной отзывчивости". Профессор Н. Яковлев вспоминал, как при знакомстве с автором "Браги" у них завязался разговор о Пушкине. Литературовед был приятно удивлен, что его молодой собеседник оказался не только поклонником Пушкина, но и знатоком специальной литературы о нем. Вульгарные социологи вслед за футуристами призывали сбросить Пушкина с парохода современности, а Тихонов видел в нем великого национального поэта. Вскоре по приглашению Тихонова профессор читал у него в квартире на Зверинской улице доклад "Пушкин и Кольридж".
Ощущение преемственности в использовании традиций русской классики крепло с годами. Так, несомненно воздействие на Тихонова творчества Лермонтова, в котором он еще подростком чувствовал наследника декабристов, борца и протестанта.
В 20-е годы в поэзии Тихонова появляется созвучный лермонтовскому образ паруса как символ романтической устремленности в будущее. В письме Тихонову в 1925 году М. Горький сопоставляет его с Лермонтовым. Позднее, анализируя поэму "Киров с нами", А. Толстой отмечал сходство автора "с его великим учителем Лермонтовым".
Пушкин и Лермонтов - самые близкие Тихонову из его поэтических учителей. Но в его творческую биографию входят также имена А. Блока, К. Батюшкова, Е. Баратынского, на глубинную связь с которыми указывают уже эпиграфы к тихоновским книгам "Орда", "Брага", "Тень друга". Своими балладами Тихонов перекинул мост преемственности почти через весь XIX век. Одно из его стихотворений посвящено Некрасову. Тихоновский восторг перед природой Кавказа воскрешает в памяти пылкий образ А. Бестужева-Марлинского, стихи о Тбилиси заставляют вспомнить Я. Полонского.
Поэзия Тихонова - преемница не только собственно поэтических русских традиций. Множеством ассоциативных нитей она связана и с классической отечественной прозой, и вообще с историей русской общественной мысли. Гротескные образы "Поисков героя" восходят к петербургским фантасмагориям Гоголя. Кавказские струны Тихонова благодарно отозвались на апофеоз гор в "Казаках" Льва Толстого.
Уже своими первыми книгами поэзия Тихонова входит в контекст и мировой литературы, прежде всего англо-американской. Еще в юности поэту был созвучен Уитмен с его вселенским размахом и гуманистическим приятием мира. Ему близок как мастер балладного жанра Роберт Бёрнс - своим пониманием балладного стиля и опорой на разговорный язык. Немецкий исследователь находит сходство "Баллады о синем пакете" с шиллеровской "Порукой".