– Что тебе сказать… – неуверенно протянул я.
…Короче, он меня уломал. Отъезд в Газу был назначен через три дня. За это время Янек должен был уладить кое-какие формальности, а я – морально подготовиться к тому, чтобы пару дней побыть не израильтянином, а гражданином нейтральной Словакии, население которой живо интересуется бытом угнетаемого израильской военщиной палестинского народа.
В назначенное время у моего дома притормозил белый джип, обклеенный со всех сторон стикерами с надписью "Пресса". Янек в походном ковбойском обмундировании вылез из-за руля и протянул мне сумку:
– Здесь одежда. Нужно переодеться, чтобы на тебе не было ничего израильского. Играть в шпионов – так играть.
В сумке оказались джинсы, просторная клетчатая рубаха и ботинки, видимо, снятые с бедняги-редактора. Наверняка они ему в ближайшие дни не понадобятся – израильские барышни нарушения постельного режима не допускают. Кроме того, в сумке лежали записная книжка и портмоне. Я не удержался и заглянул в него – куча кредитных карточек и фотография незнакомой симпатичной дамы.
– Это его жена, – комментировал Янек, – то есть на время поездки – твоя. Еленой зовут.
– А она ничего! – невесело пошутил я и тотчас почувствовал, как у меня что-то похолодело в груди. Влез в чужую шкуру, даже совершенно незнакомую женщину буду выдавать за жену, а что дальше? Влезть-то влез, а вот легко ли будет вылезать – неизвестно.
Пока мы ехали по приморскому шоссе, я безрадостно смотрел в окно и почти не прислушивался к мирно щебечущим на передних сиденьях Янеку и телеоператору, которого звали Зденеком. Рядом со мной покачивался кофр с камерой, и я изредка косился на него, будто он был главным источником неприятностей, непременно ожидающих меня в Газе.
Ашдод, а затем Ашкелон стремительно пронеслись мимо нас справа по борту, и лишь когда мы проскочили последний поворот на Беэр-Шеву, после которого дорога вела прямиком в Газу, Янек оглянулся на меня:
– Скоро нас будут проверять полиция и армия, смотри не сболтни лишнего. У тебя как с английским?
– Так же, как и с французским, – буркнул я.
– Тогда делай вид, что ты ничего не понимаешь. Твой родной язык – словацкий. Ты киношник, а не дипломат.
– Догадался уже, – огрызнулся я, – ты на дорогу лучше смотри, а то здесь уже не приморское шоссе, вполне можно в кювет кувыркнуться.
Дорога и в самом деле стала ухабистой, на раздолбанном старом асфальте появились песчаные пятна, на которых машину могло занести. Чувствовалось, что движение здесь не такое оживлённое, потому что контрольно-пропускной пункт Эрез, через который мы собирались въехать на территорию палестинской автономии, в последнее время работал нечасто. Каждый раз после терактов или обстрелов наших населённых пунктов его надолго закрывали, и сообщение с Газой прерывалось.
Впереди показались весёлые мигающие огоньки полицейского кордона.
– Попрошу документы, – хмуро сказал толстяк-полицейский в надвинутой на самый нос фуражке с блестящей кокардой. – С какой целью едем?
Я уже хотел было ответить, но вовремя спохватился – я же, по нашей легенде, в иврите ни бельмеса, то есть обязан быть нем как рыба.
Янек неторопливо вышел из машины и стал показывать полицейскому какие-то бумаги. Тот внимательно изучил их, медленно обошёл вокруг джипа и притормозил у раскрытых окон, вглядываясь в наши со Зденеком физиономии. Видимо, не обнаружив ничего подозрительного, махнул рукой – мол, проезжайте.
– Что я тебе говорил? Всё будет в порядке! – пропел Янек перед тем, как мы начали въезжать в закрытый терминал КПП.
– Ещё неизвестно, – скрипнул я, – может, он что-то и заподозрил. Сейчас позвонит сюда, и нас начнут шмонать по полной программе. Это тебе не Словакия, тут порядки другие!
– Не бойся, девушка! – ещё веселей пропел Янек. – Тебя никто не обидит. С нами, гусарами, не пропадёшь, но горя хлебнёшь!
Хоть в терминале и не было такого палящего солнца, как снаружи, всё равно было душно и очень хотелось пить. Широкий полосатый шлагбаум перед нами был опущен, но никто к нам не подходил.
– Что они там, заснули? – проворчал Янек и снова вылез из машины.
И сразу же из больших зарешеченных динамиков над головой раздался бодрый девичий голос, который предложил сперва на иврите, потом на арабском всем выйти из машины, предъявить документы и открыть багажник для проверки.
– Нам велели… – начал я, но Янек жестом меня остановил.
Он неспешно огляделся по сторонам и, заметив в стене окошко, сквозь которое на него глядела молоденькая девушка в военной форме, непонимающе развёл руками. Лицо девушки расплылось в улыбке, и она заговорила в микрофон уже по-английски. Янек собрал наши паспорта и походкой заправского туриста, пересекающего границу между цивилизованной страной и местностью, населённой людоедами, направился к окошку.
Откуда-то из боковой двери, которую мы поначалу не заметили, сразу же вышли двое солдат в касках, бронежилетах и с автоматами наперевес. Деловито осмотрев джип и даже заглянув в кофр с камерой, они молча удалились, и лица их были по-прежнему бесстрастными и невозмутимыми.
– Что-то они нашему визиту не шибко рады, – заметил Янек, усаживаясь за руль. – Поехали!
Шлагбаум плавно поднялся, и тяжёлые металлические ворота в конце терминала стали разъезжаться в стороны. На смену мертвенному белому свету ламп брызнуло яркое солнце, и наш джип поскорее рванул к нему, словно ворота могли закрыться прежде, чем мы выедем, и мы остались бы тут навсегда.
Выехав из терминала, Янек прибавил скорость, а я почему-то оглянулся и стал разглядывать через заднее стекло грязный серый бетон здания и высокую стену с колючей проволокой наверху, тянущуюся влево и вправо неровной бесконечной линией. И хоть стены возводили совсем недавно, под ними уже росли колючие сухие кусты какого-то древнего чертополоха, белели старые тряпки, и вообще мусора было набросано изрядно. От подобного зрелища мне стало почему-то тоскливо до слёз, словно я попал на какую-то чужую планету и пробуду здесь не два дня, как было обещано, а как минимум до тех пор, пока меня кто-нибудь спасёт.
– Чего приуныл? – поинтересовался Янек, не оборачиваясь и старательно объезжая ухабы на дороге. Голос его был по-прежнему бодрый, но всё равно в нём я уже уловил какие-то неуверенные и пугливые нотки. – Не бойся, брат, всё у нас будет нормально. Вы, израильтяне, собственной тени боитесь, а на самом деле всё гораздо проще. Не так страшен волк, как его малюют. Лично для нас никакой опасности здесь нет, мы же пресса, а прессу никто не трогает. Даже самые отсталые племена людоедов! Вот, я помню, был со мной случай в Центральной Африке…
Но слушать про Африку мне не хотелось. А уж про миролюбие и доброжелательное отношение к прессе тамошних людоедов – тем более.
– Здесь ситуация несколько иная, – только и сказал я в ответ.
Разговаривать ни о чём не хотелось, и даже словоохотливый кинооператор как воды в рот набрал. Все напряжённо смотрели в окна, но ничего интересного пока по дороге не попадалось. Только какой-то чумазый мальчишка, пасущий овец на обочине, проводил нашу машину долгим взглядом, а потом присел на камень у дороги, помахивая хворостиной.
– План такой, – нарушил молчание Янек. – К десяти часам утра нам нужно быть в самом городе Газа. Там нас встретит ответственный работник местной администрации. Он и даст нам сопровождающего. Тогда мы сможем снимать всё, что захотим. Но… – он поднял палец кверху, не отрывая взгляда от петляющей дороги, – я думаю, что у нас есть в запасе немного времени. Почему бы не поснимать по пути? Ну-ка, посмотри по карте, мы же определённо будем проезжать какой-нибудь населённый пункт. Кто нам запретит снимать из окна джипа?
– Что ты собираешься снимать? – тоскливо поинтересовался я.
– Понимаешь, местный чиновник станет подсовывать нам стандартный набор безобразий, чтобы очередной раз разжалобить мировую общественность злодеяниями израильских солдат и жутким положением простых палестинцев. Эдакий всенародный драматический театр со сценой на всю автономию! А ты только взгляни, какие они виллы тут строят!
Я поглядел по сторонам и наткнулся взглядом на окраину приближающегося городка, которая и в самом деле была усеяна добрым десятком вполне симпатичных вилл, утопающих в зелени и окружённых добротными каменными оградами. Наверняка они построены совсем недавно.
– Богачи есть повсюду, – попробовал я заступиться за угнетённый палестинский народ, – но не они показатель достатка общества. Проблемы как раз возникают не с ними, а с бедняками…
Янек ухмыльнулся и выдал фразу, видимо, заготовленную им заранее:
– А кто мешает беднякам начать работать, потихоньку копить денежку и тем самым выбиваться из нищеты?
– Всё это не так просто, – сказал я. – А если работы подходящей нет? У меня вот, например, никак не получается копить что-то.
– Значит, нужно проявлять смекалку! Придумай что-то такое, чего до тебя ещё не было, напряги извилины, а потом уже срубай бабки!
– Думаешь, это по силам каждому?
– Если человек не дурак, то ему по силам. Что-то я среди обеспеченной публики дураков не встречал.
– Ну, а если ничего не получается придумать? – тут я уже всерьёз стал подозревать, что Янек имеет в виду меня.
– Если ничего не получается, – жёстко отрубил Янек, – то нечего и на зеркало пенять, коли рожа крива. Глупо на судьбу жаловаться и искать виновников твоих бед. Собственная лень и бездарность во всём виноваты…
Некоторое время мы опять ехали молча. В салоне джипа становилось всё жарче, и не помогал даже работающий на полную катушку кондиционер. Кинооператор Зденек очередной раз потянулся за пластиковой бутылкой с минеральной водой, но та оказалась пустой.
– У тебя случайно воды с собой нет? – спросил Янек.
– Откуда? – пожал я плечами. – Я вообще с собой ничего не брал, как ты велел.
– Придётся остановиться у какого-нибудь магазинчика и купить, – вздохнул Янек. – Надеюсь, здесь израильские шекели принимают?
– Это, пожалуй, единственное израильское, что здесь искренне любят, – впервые за сегодняшний день улыбнулся я.
– Это уж точно! – засмеялся в ответ Янек, но чувствовалось, что ему очень не хочется нарушать свои планы и тратить время на покупки.
Вдоль дороги, по которой мы ехали, всё чаще стали попадаться нагромождения камней и какие-то бесформенные руины, отдалённо напоминающие бывшие жилые дома.
– Хорошо ваши ребята поработали, – знающе оценил развалины Янек. – Если тебя какие-то негодяи исподтишка обстреливают "касамами", нужно давать сдачи открыто и по полной программе. Вот бы снять репортаж, как ваши танки метелят террористов! По всем каналам прокатили бы! А твой покорный слуга попал бы в мировую журналистскую элиту!
– Уже до тебя прокатывали подобные вещи, – желчно заметил я, – и, как говорится, не сильно они "катят". Говорят, что мы, израильтяне, воюем с гражданским населением вместо того, чтобы ловить настоящих преступников. Они, мол, на нас с палками, а мы их пушками.
– Но гибнет-то ихнего брата и в самом деле больше.
– Пускай не прикрываются бабами и детишками!
Разговаривать на подобные темы мне больше не хотелось.
Хоть мы с Янеком и друзья, но друзья – по прежней жизни. Наши взгляды и сейчас наверняка совпадают по очень многим вещам, но есть по прошествии достаточно большого времени и такое, о чём спорить лучше не надо. Просто разной жизнью мы прожили эти годы. Старую дружбу сегодня лучше не испытывать. Ничего хорошего от этого не будет.
Навстречу нам попалась группа мужчин, медленно бредущих по дороге в сторону КПП. По-моему, кроме них мы никого больше не встретили.
– Куда это они, интересно? – пробормотал Янек и притормозил. – Попробуем пообщаться с местным населением.
– На каком языке? – удивился я. – Тебе же обещали дать переводчика, но это будет в городе. Вот и дождись.
– Кто-нибудь из них наверняка знает несколько английских слов, – отмахнулся Янек, – найдём общий язык.
Первым шёл смуглый небритый араб благообразного вида в засаленной бейсбольной кепке с длинным козырьком. Он без удивления посмотрел на притормозивший джип и остановился в двух шагах от радиатора.
Оператор Зденек заёрзал на своём месте, настраивая камеру, а Янек уже выскочил наружу и вежливо поклонился арабу. О чём они начали говорить, я не слышал, но разговор между Янеком и первым встретившимся ему палестинцем носил вполне дружелюбный характер. И от столпившихся чуть поодаль остальных арабов никакой враждебности не исходило, так что можно пока не волноваться. На всякий случай я подумал, что всё-таки очень неосмотрительно разъезжать здесь без оружия или охранников. Пресса прессой, но кто может поручиться, что местная публика знает о её неприкосновенности?
Пока оператор снимал беседу с арабом, я безразлично осматривался по сторонам, и вдруг до меня дошла в общем-то простая, но удивившая меня вещь. Состояние одиночества и какой-то тоскливой неприкаянности, посетившее меня, едва за нами захлопнулись железные ворота КПП, было уже знакомо мне и прежде. Я испытывал его и раньше, в первые дни после приезда в Израиль. Мне казалось, что всё рухнуло, и в России я неосмотрительно оставил то, без чего нельзя дальше жить, – тепло обжитого очага, взаимопонимание и уважение друзей, а то, что я умею и хочу делать, здесь никому не нужно и никогда уже не пригодится. И, кажется, нет сил изменить что-то в своей жизни. Сегодня я чувствовал нечто подобное. Но всё, от чего я так неосмотрительно отказался сегодня, осталось не где-нибудь, а за железными воротами КПП, вовсе не так далеко, как в первый раз. Но что такое "далеко"? Давно уже ясно, что в современном мире даль измеряется не расстояниями, а преградами, преодолеть которые тебе пока не по силам. За железными воротами, от которых мы всё дальше удалялись вглубь Газы, сегодня осталось всё, без чего мне трудно жить. Даже воздух мне казался здесь совершенно иным, которым и дышать труднее. Вот только эти ворота – преодолимая ли преграда? Странный вопрос…
Наваждение какое-то, подумал я и стал наблюдать за Янеком и арабом. Оператор тем временем уже осмелел настолько, что вылез из джипа и стал снимать остальную публику. Ах, с каким удовольствием они позировали ему на фоне руин, протягивали руки и всем своим видом показывали, как тяжело здесь живётся!
Наконец интервью и съёмки закончились, и мои попутчики вернулись в машину.
– А теперь вперёд на всех парусах! – скомандовал Янек и рванул с места. – Время нас поджимает, а проехать нужно ещё порядочно. – И уже мне: – Ну, что скажешь?
– А что говорить? – удивился я. – Откуда мне знать, о чём вы разговаривали?
– Твоё общее впечатление.
– Арабы как арабы. Бывают и похуже…
– Ох, и не любишь ты их! – расхохотался Янек. – Эти люди последние годы работали в Израиле, и, когда их пропускали через КПП, каждое утро к четырём часам утра приходили сюда. Отсюда их уже на израильской территории забирали автобусами и развозили на работу. Кого куда. Вечером они так же и возвращались. Теперь, когда из-за ракетных обстрелов КПП закрыт, их не пропускают.
– Куда же они идут тогда?
– Надеются, что, может быть, КПП на время откроют. В Газе-то работы нет вообще, а у каждого из них большая семья, которую нужно кормить. Вот они и рвутся в Израиль.
Оператор Зденек что-то весело проговорил, и Янек перевёл:
– Он говорит, что пускай их кормят те, кто стреляет ракетами по вашим городам. Только воевать наверняка легче и дешевле, чем кормить своих бедняков!
– Золотые слова! – подтвердил я. – У тех, кто стреляет, совсем другие цели. – И, памятуя о том, что меня взяли в эту поездку как человека, более или менее искушённого в местных реалиях, прибавил прописную истину: – Им нужно уничтожить Израиль и выгнать с этой земли евреев. А голодные и безработные всегда будут, тем более в мусульманском мире. С этой проблемой ещё ни одна страна не справилась.
– Ни фига себе, этак ты скоро их даже оправдывать станешь! – хмыкнул Янек, но продолжать дальше не стал.
По большому счёту, я человек совершенно не воинственный, и хоть мне далеко не всё равно, с кем выпивать за одним столом и делить кусок хлеба, особых предрассудков по отношению к кому бы то ни было у меня нет. Собственный куцый опыт давно научил меня делить людей не по национальности или вероисповеданию, а по степени негодяйства и по отношению к ближнему. Правда, поступками человека частенько руководят не его личные качества, а ситуации, в которые он попадает, но ведь и совесть же должна быть… Мысль, конечно, оригинальная, но пока её не проверишь на собственной шкуре, ни за что не убедишься в её справедливости.
Тем временем пейзаж за окном джипа начал постепенно меняться. Разбитые артиллерийскими и танковыми снарядами здания и горы строительного хлама сменились домами относительно целыми, а неистребимый мусор, сваленный кучами то здесь, то там, имел уже вполне мирное происхождение. Впереди замаячили улицы и кварталы небольшого городка.
– Бейт-Лакия, – сверился по карте Янек, – здесь-то мы и купим воды. Но долго задерживаться не будем. А ты, – он кивнул кинооператору, – на всякий случай приготовь камеру, поснимаем через окно.
Разбитая дорога, по которой катил наш джип, незаметно перешла в центральную улицу, тоже грязную и неухоженную, с проплешинами бело-рыжей земли на асфальте, но уже с какими-то подобиями бордюров и тротуаров. Вдоль дороги тянулись сплошные невысокие стены, сложенные из необработанного камня, и это придавало городку какой-то диковатый средневековый вид.
У первых же распахнутых ворот с большой вывеской на арабском мы притормозили. Однако это оказался не магазин, а местный "автосервис", где ремонтировали автомобили. Хозяин "сервиса", плотный седой мужчина в синей майке и расшитой шапочке, похожей на тюбетейку, жестами показал, что нужно проехать ещё несколько кварталов, и там уже будут магазины. Воды он нам не предложил, хотя Янек и показывал жестами, что умирает от жажды.
– Странные они какие-то, – подытожил он, едва мы отъехали от ворот, – живём вроде бы уже в двадцать первом веке, а здесь ещё не кончились времена Гаруна Аль-Рашида.
– Смотри, – сказал я, оглянувшись в заднее стекло, – не такие уж здесь средние века. Мужичок-то в тюбетейке кому-то названивает по сотовому, не иначе как сообщает о нашем визите. Ох, нехорошие у меня предчувствия…
– Типун тебе на язык! – отмахнулся Янек. – Начитался всяких страстей-мордастей, и теперь тебе черти всюду мерещатся! Мало ли кому он звонит. И почему это должно касаться именно нас?!
– Если у этого бритого старика Хоттабыча есть сотовый телефон, то почему бы ему, спрашивается, не иметь в загашнике и автомат Калашникова? – не унимался я.
– Следуя твоей логике, – поддел меня Янек, – у тебя за пазухой тоже вполне может находиться граната или, скажем, гранатомёт. Рванёшь на хрен его автосервис, и будет мужичок вместе с остальными трудящимися каждое утро в четыре часа бегать на КПП… Мы же пресса, и они видят это! Не бойся, нас никто не тронет.
Его уверенность не очень-то сильно подбодрила меня. Каким бы наивным и несведущим я ни был в местной ментальности, мой опыт общения с арабами был несравненно больше, чем у Янека. Хотя бы уже тем, что я жил по соседству с ними, а он приехал сюда впервые.