Горянка - Гамзатов Расул Гамзатович 2 стр.


Быстрее черешневой ветки
Росла ты, на радость очей,
И каждой весной по отметке
Я делал на палке своей.

Брал в горы, где свистом и трелью
Наполнено небо с утра,
Где черная бурка постелью
Служила тебе у костра.

Орел прокричит ли спросонок,
Завоет ли волк вдалеке,
Ты спишь, словно малый ягненок,
Не сплю я с централкой в руке.

И сам тебя в школу отвел я,
Лишь семь тебе минуло лет.
Соседи сочли, что осел я,
И, помню, сказал Магомет:

"Али, для чего ей учиться?
Зачем тебе в доме беда?
От грамоты лютой волчицей
Становится баба всегда".

Иных, знать, держался я правил,
Надеждой себя ослепя.
Ты вспомни-ка, разве ударил
Хоть раз я, шалунью, тебя?

В ущельях Гимри и Ахваха,
На камнях холодных средь скал,
В молитвах просил я аллаха,
Чтоб счастье тебе ниспослал.

О дочь моя, что с тобой сталось,
Лишилась от книг ли ума?
Зачем же в отцовскую старость
Ты грязью бросаешь сама?

Твердят неспроста, значит, люди:
"Глупец, восседая верхом,
На горной дороге забудет
Отца, что плетется пешком".

"Случиться несчастью, быть худу,
Не видеть мне радости вновь,
Коль я хоть на миг позабуду
Заботу твою и любовь.

Но больно мне нынче и грустно.
Прошу я, отец, пожалей:
В кувшин, обожженный искусно,
Болотную воду не лей.

Зачем ты Осману под ноги
Швырнуть мою хочешь судьбу
И дочку с широкой дороги
Столкнуть на кривую тропу?

Поверь: мы с Османом не пара,
Он старше меня".
"Ерунда!
Что юность? У пчелки у старой
Мед слаже бывает всегда".

"Он гадок мне. Зря его хвалишь.
Как вспомню походку, усы…"
"Мужчине мешает краса лишь,
В мужчине не ищут красы.

И я не шучу в самом деле,
Когда говорю, что для сна
Не нужно пуховой постели,
Любви красота не нужна".

"Но я не люблю его".
"Там уж
От печки не спрячешь огня.
Спроси, по любви разве замуж
Пошла твоя мать за меня?

А если любовь не проснется,
Пустяк, не великий урон,
Без этого легче живется
И раньше является сон".

"Замужество - спешное ль дело?
Зачем торопиться? Куда?"
"Нет, если горянка созрела
И замуж не вышла, - беда.

Противна она, как мужчина,
Грызущий подсолнухи".
"Вах!
Осман их грызет, как машина,
Всегда шелуха на усах.

Пьет водку, на девушек падок,
Отец мой, ты старый чабан.
Скажи, почему же не гадок
Тебе этот самый Осман?"

"Ну хватит! Довольно! Терпенью
Предел наступает! Молчать!
Для сплетен стать хочешь мишенью,
Отца опозорить и мать.

Куда от насмешек я скроюсь?
Река не бросается вспять.
Я горцу дал слово как горец.
А слово что гвоздь - не сломать,

Не в силах нарушить я клятву,
Бесчестно, как ни возражай,
Хлеб с другом посеять, а в жатву
Собрать одному урожай.

Здесь завтра появятся сваты,
Старейшие из стариков.
И дать им согласье должна ты, -
Аульский обычай таков.

Посмей поступить по-другому,
Даю перед богом зарок:
Тебя прогоню я из дому,
Золою посыплю порог.

Проклятье мое лишь повсюду
Пойдет за тобою вослед,
А сердцем тебя я забуду,
Забуду на тысячу лет.

Слезами не сбить меня с толку,
Я истину знаю одну:
Овца не достанется волку,
Послушная мне, чабану.

И долго ль, со мною поссорясь,
Сгубить свою девичью честь?
Его постыдись, если совесть
В тебе еще, дурочка, есть".

На фото большое при этом
Рукой показал ей отец.
С портрета, омытого светом,
Смотрел, улыбаясь, боец.

И девушка встретилась взором
С единственным братом своим:
Махач был на фронте сапером,
Погиб он совсем молодым.

Заплакала мать, не сдержалась,
Катились слезинки вдоль щек.
И сердце отцовское сжалось,
И вышел Али за порог…

Крепись, моя Ася, не скрою,
Тоску одолеть мудрено.
Соломинку горя порою
Она превращает в бревно.

Крепись и не бойся! Мохнатый
Валун, что скатился в грозу,
Не сдержит извечно крылатой,
Несущейся к морю Койсу.

* * *

Сердечные раны врачуя,
К бумаге припал я опять.
О солнце и ветре хочу я
Вам сказку, друзья, рассказать.

Однажды, босяк длинноногий,
Шел ветер из дальних сторон,
И утром пристал на дороге
К застенчивой девушке он.

Целует лицо и колени,
Хохочет: "Я славный джигит".
И в грубом мужском нетерпенье
Сорвать с нее платье спешит.

Кричит он: "Я к девичьим юбкам
Бросаюсь с давнишнего дня!
К твоим красноклювым голубкам
За пазуху тянет меня".

Но пуговки были на месте.
Силком расстегнуть их невмочь.
И ветер шагов через двести
Взъярился, отогнанный прочь.

Листва задрожала в тревоге,
И пыли поднялся вихор.
Умчался свистун длинноногий,
Исчез за вершинами гор.

А солнце всходило неспешно
Над полем, дорогой, рекой
И обняло девушку нежно
Своей загорелой рукой.

И девушка томно вздохнула,
Шепнула ему: "Погоди".
И пуговки все расстегнула
Сама перед ним на груди.

И солнце к заветным голубкам
Прильнуло потоком тепла.
Таким не безгрешным поступком
Довольна девчонка была.

А после, зайдя за утесы,
Она искупалась в реке.
До вечера девичьи косы
На смуглой лежали руке…

…О юноши, не для забавы
Рассказана сказка была.
По землям родимой державы
Проехал я верст без числа.

В горах, где родятся потоки,
В степи желтоликой, скупой
Нередко обычай жестокий
Над женской глумится судьбой.

Хоть я одержимый романтик,
Но рана открылась в душе,
Когда увидал в Самарканде
Узбечку в глухой парандже.

Быть может, она из красавиц,
Пленяющих сердце и ум,
Быть может, живет в ней, скрываясь,
Призванье Тамары Ханум.

А там, где прошел я над плеском
Ленивой арычной воды,
В одном из колхозов узбекских
Во время горячей страды

Мужчины все дни отдыхали,
Чаи распивали в тени,
А после за жен получали
Доходы на их трудодни.

Мне с детства знакома картина,
Живет и поныне она:
В седле восседает мужчина,
А сзади - плетется жена.

Спросил я однажды такого:
"Далеко ль отправился, Рзу?"
"Жена, дорогой, нездорова,
Вот видишь, в больницу везу…"

От сладкого слова о меде
Без меда не сладко во рту.
Что женщине речь о свободе
При старых порядках в быту?

В горах революция сабли
Вздымала, но женщину прав
Порой и теперь еще в сакле
Лишает семейный устав.

Он верен минувшему веку.
Но долго протянет едва ль…
Мне кажется, вижу я реку,
Сквозь время летящую вдаль.

Несет она воды с востока.
И реет в седой вышине
Зеленое знамя пророка
На правой ее стороне.

Под ним для спасения грешных,
Забывших свой долг мусульман
Имамы в чалмах белоснежных
Читают священный Коран.

(Пророк, кем написана книга,
Изрек поначалу всего:
"Муж есть в своем доме владыка,
А жены - тень слова его".

Намного хитрее, чем двести
Асхабов, державших совет,
В ученье понятие чести
Свел к слову пророк Магомет.

Имел, возвратившийся в Мекку,
Он девять покорнейших жен.)
Мне кажется, вижу я реку,
Что стала границей времен.

Над берегом правым густая
Нависла минувшего тень.
Над левым заря золотая
Венчает сегодняшний день.

И женщины тянутся к свету,
Восстав против воли родни,
Бросаются вплавь через эту
Опасную реку они.

Иные нашли в ней кончину.
Печали по ним не тая,
Гляжу на седую стремнину
Реки символической я.

Течет она в сакле и в поле,
Она - и в сознанье рубеж
Меж берегом женской недоли
И берегом светлых надежд…

…Река пред тобой, моя Ася,
Глубокая, не до колен,
Ты бросишься вплавь или сдашься
Обычаям дедовским в плен?

Не школьный, что сдан накануне,
Ты держишь экзамен, учти.
И сваты, седые как луни,
Не скажут: "Ты можешь идти".

Прости, Асият, мою смелость,
Заступник я твой и поэт.
Мне знать наперед бы хотелось,
Что скажешь ты сватам в ответ?

Гневится отец твой все пуще,
И кажется, что ятаган
Занес над тобой всемогущий
Невидимый бог мусульман.

Не бойся, с нагорий Хунзаха
На помощь скачу я верхом.
И верь, что от гнева аллаха
Тебя заслоню я стихом…

…Нередко над книжной стопою
Нам снятся красивые сны.
О женщина гор, пред тобою
Во многом поэты грешны.

Когда ты стонала от боли
И бил тебя пьяный супруг,
Они, не поняв своей роли,
Глухими прикинулись вдруг.

Когда ты рожала на поле
И губы кусала от мук,
Они, не поняв своей роли,
Слепыми прикинулись вдруг.

Сторонкой земные печали
Легко обходя за версту,
Немало стихов написали
Они про твою красоту.

И я виноват с ними вместе,
И мне твои слезы в укор:
Бывал я неискренним в песне.
Прости меня, женщина гор!

Когда тебя плеткой ударил
Отец твоих малых детей,
Я сердце под плеть не подставил
И пел об улыбке твоей.

И разве ты в том виновата,
Что, мартовский праздник любя,
Порой, улыбаясь с плаката,
Ты не узнавала себя?

Тебе, нарядившись, сплясать бы,
Да все недосуг, недосуг.
Наряды со дня своей свадьбы
Не ты ли сложила в сундук?

А мне б за столом райсовета,
Мужей атакуя иных,
Поставить по долгу поэта
Вопрос о нарядах твоих.

Хочу, чтоб носила ты горский
Наряд, что приятен для глаз,
В котором тебя на подмостках
Я видел в ансамбле не раз.

Хочу, чтобы в доме забота
Не гнула тебя как жену.
Хочу, чтобы в поле работа
Несла тебе радость одну.

Хочу тебе доли счастливой,
Но бой за нее до сих пор
Я вел, как поэт нерадивый.
Прости меня, женщина гор!

Ни разу кинжала из ножен
Не вырвав в защиту твою,
Я был чересчур осторожен,
А это как трусость в бою.

Ударило сердце тревогу.
Клянусь я грядущим годам -
Отныне ни мужу, ни богу
Тебя я в обиду не дам!

Всем бедам твоим и мытарствам
Дать бой - это славный удел.
Невежество вместе с дикарством
Беру, как солдат, на прицел!

* * *

Не знают секретов в ауле,
Известны все новости тут.
И сакля Али словно улей, -
Как пчелы, соседи снуют.

С утра в ней портнихи, стараясь,
Шьют свадебный пестрый наряд.
Мелькают иголки, вонзаясь
Как будто бы в грудь Асият.

А в комнате с новенькой шторой,
Взяв ножницы, чья-то рука
Ковер подрезает, который
Был только что снят со станка.

Ах, люди, вы словно слепые, -
С ковром перепутали жизнь.
И ножницы ваши тупые
По сердцу невесты прошлись.

Не с лишней, все спутавшей чарки
В дверь пяткой стучался иной:
В обеих руках, мол, подарки,
Смотрите, я щедрый какой!

Подарки, дары, подношенья -
Идет ходуном голова.
Бесплатное к ним приложенье
Людских пожеланий слова.

Вам видеть своими б глазами
Объявленной свадьбы канун.
Пред Асею зеркало в раме
Поставила тетя Халун.

И речитативом напевным
Сказала:
"О гордость семьи,
Пусть внуки твои при тебе в нем
Увидят седины твои".

Платок подарить - не убыток,
Но как не промолвить Фатьме:
"Лет столько живи, сколько ниток
Найдешь ты в его бахроме!"

Кастрюля подарена Асе,
И сказано к месту вполне:
"Пускай не тоскует о мясе
Кастрюля на жарком огне!"

Кувшины, тарелки и блюдца
Весь стол полонили - взгляни,
А рядом соседки толкутся,
И хвалят подарки они:

"Нарядней не видела шали!"
"Ах, шелк туркестанский так мил!"
"Ах, где эти кольца достали?"
"А туфельки кто подарил?"

Но, выйдя на улицу вскоре,
Взялись они (экая прыть!),
Как стая сорок тараторя,
Дареные вещи хулить.

"Подушки темнее, чем тучи!"
"Посуда трактиру под стать!
Могла б Хадижат и получше
Приданое дочери дать!"

"Подарков немного, пожалуй,
Машину просить не расчет,
За раз их осел захудалый
К Осману во двор отвезет".

Живут, словно змеи, состарясь,
В аулах у белых вершин
И женские сплетни, и зависть,
И грубые шутки мужчин…

Смеркается. Тонкою пряжей
Дождь к листьям и травам прильнул.
Утесы безмолвною стражей
Бессменный несут караул.

Как за день невеста устала!
Вот вышла она на порог,
Но здесь даже воздуха мало,
Сжимается сердце в комок.

Кончается дождик, уходит,
Не слышно блеяния коз.
Природа задумалась, вроде
Горянки, не вытершей слез.

Лежит одеяло тумана
Над речкой, над узким мостом;
А дым над трубою Османа
Встал в небо кошачьим хвостом.

В одном из аульских окошек
Зажегся вдали огонек,
И, с ясною звездочкой схожий,
Он девичьи очи привлек.

Гори, огонек, и с туманом
Поспорь ради грустных очей,
Не ты ль золотым талисманом
Был с детства для Аси моей?

Свети сквозь оконные стекла,
О, если б ты знал, как я рад,
Что тихою улочкой мокрой
На свет твой идет Асият!

* * *

И вспомнилось ей ненароком,
Как ночью на свет огонька
Брела она в детстве далеком,
Далеком и близком пока.

Однажды в июле зеленом
Увез ее в горы отец,
Где ходят, как тучи, по склонам
Отары курдючных овец.

Она засыпала там рано.
И ночью, вблизи от луны,
Под буркой - подарком урмана,
Ей снились волшебные сны.

С ней вместе на облаке плыли -
И жили в ауле одном
Герои тех сказок, что были
Рассказаны ей перед сном.

А утром по мокрому лугу,
Вся розовая ото сна,
К ручью - закадычному другу -
Босая бежала она.

Ее ветерком обдувало,
Когда, не по-птичьи тяжел,
Над нею, как два опахала,
Вздымал свои крылья орел.

Головки тюльпанов качали
Одетые в бархат шмели.
И нежно свирели звучали
Для маленькой дочки Али.

Тонка и легка, как соломка,
Плясала. И были должны
Прищелкивать пальцами громко
Лезгинке ее чабаны.

Но дети есть дети. Когда же
Иные родились на свет?
На свадьбе грустят они даже,
Коль мамы поблизости нет.

С утра пошептавшись с цветами,
С козленком, что снега белей,
Решила вдруг девочка к маме
Домой возвратиться скорей.

Коней своих шагом нескорым
В четыре пустив стороны,
Считали овец в эту пору,
Про Асю забыв, чабаны.

А девочка узкой тропою
В ущелье спустилась с горы,
Как малая лань к водопою
Во время полдневной жары.

Ступала босыми ногами
По тропке отвесной почти
И прыгала с камня на камень,
Встречая речушку в пути.

Овец чабаны сосчитали,
Вернулись, а девочки нет.
Кричали, из ружей стреляли,
Напрасно. Лишь эхо в ответ.

Сесть в седла заставил их снова
Как будто сигнал боевой.
Багровый закат на подковах
Сверкнул над альпийской травой.

Шла Ася все дальше.
И хмуро
Сгущалась вечерняя мгла.
Медвежья косматая шкура,
Казалось, на горы легла.

Петляла тропа то и дело,
Заухали совы вокруг.
Для смелости Ася запела
И тут же заплакала вдруг.

Земля почернела, как порох,
За тучами звезды с луной.
То чье-то дыханье, то шорох
Все слышались ей за спиной.

А горы прижались друг к другу.
Ревел водопад, словно лев.
И сердце взлетало с испугу
И падало вновь, замерев.

Здесь даже заплакал бы мальчик,
А слезы мужчин не вода.
Тропа раздвоилась.
А дальше -
Налево иль вправо? Куда?

Порезала ножку, сочится
У девочки кровь из ноги.
Она как подбитая птица,
А камни вокруг как враги.

Заржал бы хоть конь иль овчарка
Залаяла хоть бы разок.
Но тут, словно звездочка, яркий
Забрезжил вдали огонек.

За звезды всего небосвода
Его бы не отдал вовек,
Застигнет в пути непогода,
Он вспыхнет - спасен человек.

И Асе, что слезы смахнула,
Вдруг есть захотелось и спать.
Вот мельница. И до аула
Отсюда рукою подать.

Девчушку валила усталость.
И, маленький сжав кулачок,
В дом крайний она постучалась
На тихий его огонек.

И Вере Васильевне было
Не до расспросов. Она
Вмиг на руки Асю схватила,
Сама от тревоги бледна.

Раздела, умыла и ножку
Забинтовала, как мать.
Намазала маслом лепешку
И подала чаю в кровать.

Отзывчивой и сердобольной
Слыла эта женщина. Ей
Обязан я грамотой школьной,
Как сотни аварских детей,

Она проводник в своем роде,
Который в горах и сейчас
Детей наших в люди выводит,
Как вывела в люди и нас.

Мой мир становился все шире.
Волшебной шагал я тропой.
Мне слышалась исповедь Мцыри,
Полтавский мне виделся бой.

И чувствовал снова и снова
Себя я, как мальчик в седле,
Когда, раскрывая Толстого,
Читал о родном Шамиле.

И, может быть, жребий поэта
Принять я от неба не смог,
Когда бы не женщина эта,
Чье сердце - живой огонек.

Прости отступленье, читатель,
Писать по-другому - невмочь,
Но прав ты спросить меня:
"Кстати,
А после что было в ту ночь?"

Что было?
Девчонка уснула.
И вихрем в ночной тишине
Али проскакал вдоль аула
На белом от пены коне.

* * *

Вослед уходящим морозам,
С весенним приходом тепла
Строительства первых колхозов
В аулы година пришла.

В горкомах кипела работа,
Но перед посланцами их
Порой закрывали ворота,
Спускали овчарок цепных.

Свиваясь в змеиные кольца,
Ложь делала дело свое.
И за полночь труп комсомольца
Швыряло в Койсу кулачье.

И, перед колхозами в страхе,
Во мраке полуночном вновь
Овчарни багрились, что плахи,
Скот падал и булькала кровь.

За крепкой спиною дувала
В дрова превращалась арба.
И мутные капли устало
Стирал аульчанин со лба.

Днем на годекане мужчины
Судили-рядили про жизнь.
А к ночи пред каждым камином
Сходился семейный меджлис.

Оценки менялись, и место
Другим уступали они.
Телок, не отведавший теста,
Воротит башку от квашни.

Вот так и Али.
Он вначале
В колхоз отказался вступать.
Потом записался.
Едва ли
Подался теперь бы он вспять.

Он понял: колхоз - это сила.
Ему ведь, что ни говори,
Отару пасти поручило
Правление "Новой зари".

Назад Дальше