И белый дом, как гладкий белый слон –
На обжиг солнцу белая фигурка, –
В игре с норд-остом, плавно нес балкон
На шахматную доску Петербурга.А слева – самый длительный фасад
Омыт был всей Невы раздельным хором,
Где юность Вашу я верну назад,
Спеша, вдогонку, тем же коридором…И, может быть, легчайший первый лед,
Как первый луч на солнечном восходе,
Мое плечо тихонько отведет
От Вашего… Мосты уже разводят.1935
"С тех пор, как я ушла по холоду и снегу…"
С тех пор, как я ушла по холоду и снегу,
Весь город мне сполна, как палуба, открыт.
Под ветром он – корабль и вверен человеку:
На вахте Крузенштерн и день и ночь стоит.Румян фасад дворца, где окна с поволокой.
Царь-каменщик воздвиг высокий храм Петров.
Трилистник фонаря сквозь снег пророс высоко
И тихо ждут мосты Твоих, моих шагов.Уходит нежный год, как в монастырь – подруга,
Но много лет и дружб – кто знает? – впереди.
Я вижу над Невой тупой, бессмертный угол –
Тот дом, в который мне уже нельзя войти.Надолго мне постыл Васильевский твой остров.
Но что я говорю: уже не Твой – ничей.
А ты… Мне мерзок Петр – отрекшийся апостол:
От града своего он не сберег ключей.1935
АРКА
В волнах пространств, неведомых земле,
Бог – мореход, курильщик в снежном дыме…
Весь город – карта на его столе –
Исчерчен небывалыми прямыми.И перекрестки – тайный знак Его,
Кресты на двери к тем, кто принял муки
За этот град. Пусть мертв он: оттого
И улицы, как скрещенные руки.И вывески – как строки крупных книг,
Пестрят, что крылья вспугнутых цесарок…
Прохожие увенчаны на миг
Параболами незабвенных арок.Как имя – в святцы, входит человек
Сюда, дворцы предпочитая долам…
И движусь я, вдруг просияв навек
Огромной арки желтым ореолом.1937
СМОЛЬНЫЙ:II
Пятикратный купол крова:
С лужкам-звездам аналой.
Был богат о дни Петровы
Город, смолоду, смолой.Синим льдом сверкнувший ледник.
Стен обшарпанная голь.
Служат шалые обедни
Галки, черные как смоль.Вон, заливистой тальянкой
В нижний выманена круг,
Колоколенка – смолянка –
Тихо встала на ветру.Свейский плес, русея, фыркал:
К флорентинцу шла река.
Богородицына стирка –
С синевою облака.Невских волн высокий гребень,
Смольный – столпник, выше вех,
Синий с белым, словно небо
Опрокинулось на снег.1935
КНЯЗЬ-ВЛАДИМИРСКИЙ СОБОР.II
О, каменное тело
Без хора голосов,
Пять голубей слетелось –
Пять сизых куполов.Не колокольня – Боже! –
Венера к нам сошла,
И каждый купол сложен
Как теплых два крыла.И, чтоб собор мой не был
Как в небе легкий дым,
Не смеет даже небо
Быть темно-голубым:Но движется, меж лодок,
Бесцветная Нева,
Чтоб в небо или в воду,
В пять крыльев, синева…И только туч нависших
Расходуя свинец,
Дождь тупо метит в крыши –
Бессмысленный стрелец.1936
"Бегут трамваи – стадо красных серн…"
Бегут трамваи – стадо красных серн –
Мостов горбатых обтекая склоны.
На вахтенном, чье имя – Крузенштерн,
Срывает ветер снежные погоны.Не палуба – булыжный лег настил,
И линиями, всех прямых прямее,
Царь-мореход свой остров прочертил,
Для нас с тобой отторгнутый у Свен.У каждого фонарного столба
Большой сугроб – осевший, сонный лебедь…
Голландская кирпичная труба
Подъемлет ростры, флаги помнят: реятьЯ дохожу до дома твоего
У самых вод – прозрачная застава –
А Медный Шкипер с берега того
Неумолимо указует вправо.1937
"Струится снег, как ровный белый стих…"
Струится снег, как ровный белый стих –
Мне трагедийный холод плечи вяжет.
И каждая из улиц городских –
Уже не улица: канал лебяжий.В прозрачный хаос перистого льда
Случайный луч с мостов высоких брызнет.
Клянусь Петровым городом, я – та,
Кому Твой шаг дороже целой жизни.И оттого, что здесь проходишь Ты
(Еще Овидий пел о скифском снеге),
Взошли, в снегах, альпийские цветы –
Двенадцать нежно-розовых Коллегий.И в том, что я на это оглянусь –
Пусть мертвая! – а небо пламенеет -
Моим Петровым городом клянусь
И родинкой единственной твоею.1937
ПЕТРОПАВЛОВСКАЯ КРЕПОСТЬ
I. "Нам путь указывает вправо…"
Нам путь указывает вправо
Рука, но влево мы идем.
Собор, как лев, склоняет главы,
Сраженный золотым копьем.Пышны снега Петрова града,
И льды сковали стык зыбей,
И не доскачет Император
До прежней крепости своей.
II. "Разжав хладеющие пальцы…"
Разжав хладеющие пальцы,
Он ждал, чтоб тяжесть отлегла…
Но в те же каменные пяльцы
Златая воткнута игла.Или навстречу белым льдинам
Неся фасад бесцветный свой,
Собор застыл в разбеге львином,
Пробитый пикой золотой.Я знаю: схваченная стужей,
Вой там, бессмертна и легка,
Как бы метнувшая оружье,
Еще протянута рука:И, видя остров заповедный,
Минуя сводчатую гать,
С гранитных круч Охотник Медный
К добыче тщится доскакать.
III. "Матерь Божья втихомолку…"
Матерь Божья втихомолку
Уронила – славен Бог! –
Золоченую иголку
В каменный зеленый стог,И, блажен в Огне и Сыне,
На кирпичный встал костер
Дивной ересью Трезини
Петропавловский собор.1937
"Раскрыты губы Эвридики…"
Раскрыты губы Эвридики,
Но голос, скошенный у губ,
Прорвался в одичалом крике
О полдень пробужденных труб.Так, город мой. Колоколами
Не завершен Орфеев стих -
И ты раскрыт лишь в пьяном гаме
Кирпичных глоток заводских.1936
"Снега легкую корону…"
Снега легкую корону
Над достроенной стеной
Посрамит дворец Бирона
Мертвенной голубизной.Ах, с Галерной, ах, с Гулярной…
Перед небом – всё одно.
Всходит день звездой полярной –
Благовещенье мое:От Любови мимолетной,
От палящего вина
В город стройный и холодный
Это я возвращена.1937
АКАДЕМИЯ НАУК ("…И ветер, вдруг, из-под руки…")
…И ветер, вдруг, из-под руки
Разводит узел шарфа. –
Здесь колоннада – у реки
Повешенная арфа:Меж рваных облачных кустов,
Игрою светотени
Легли, у белых струн - столбов,
Педалями ступени.И только струны – велики,
И, неизбежно, слева
Сирена врежется, с реки,
В Эоловы напевы.1937
АКАДЕМИЯ НАУК
Здесь воздух мягко влит в оконные квадраты,
И мелом, в восемь черт, набросан стройный план:
У спуска, где Неве разбег широкий дан,
Я вижу, за углом, колонны ствол покатый.Здесь каждая ступень – как сброшенные лапты,
И голубая кровь течет в просветы ран.
Не зданье: здесь Амур Италии крылатой
Забыл на берегу свой каменный колчан.Булыжный говорок, асфальтов плавных речь
И цоканье торцов, глухое как th –
Гваренги слышал все, с линейкой наготове…И начат был чертеж. И циркуль дивно лег –
Быть может для того, чтоб некий Зодчий мог
В столетии другом твои наметить брови.1937
ЛАЗАРЕВСКОЕ КЛАДБИЩЕ
В трофей и лавр здесь Лавра процвела.
Тредиаковский
В который раз река ломает лед,
В учебнике Петра порядок навран, –
А для меня по-прежнему цветет
Огромная, запутанная Лавра.На белом камне или на снегу
Гниют ветвей чернеющие сети,
И в куполе – я слышать не могу! –
Свистит впустую беспризорник-ветер.Здесь рыхлый мрамор солнце золотит,
И воробьи, крича свежо и броско,
Не знаю как – а Ломоносов спит –
Занесены на мраморную доску.Живой себя прелестней и живей,
Всё ждет – и плечи бронзовыми стали –
Неторопливо едущих гостей
Гагарина на круглом пьедестале.Замерзший сток кладбищенской волы.
Под аркой мост – хрустящих листьев короб,
Свободных стен высокие лады
Не оборвет командою Суворов.Здесь с городом прощался Александр…
1937
"Синеют Невы, плавно обтекая…"
Синеют Невы, плавно обтекая
Пустой пролет чугунного звена.
О Невки, Невский, Кронверкский,
Морская, Галерная – какие имена!..
Так дышат вольным воздухом, так даже
Не дышат вовсе, чтобы слух проник…
И каждое из них мне льдинкой ляжет
В мой смертный час на косный мой язык.1937
"Петром, Петра и о Петре…"
Петром, Петра и о Петре –
О, петербургские склоненья
Дубов – к прудам и трав – к забвенью,
И шпилей – к лиственной игре.Направо, от Петра к Петру
(С Невы – до замка на Лебяжьем) –
Костьми когда-нибудь мы ляжем
За это всё: блаженный труд!О, правый город, мой, Петров,
Не всё ль равно? о, город левый! –
Как плащ с плеча Марии Девы,
Спадают Невы с островов.Пока глаза мои горят –
В последний схвачена простудой,
Твоим петрографом я буду,
Сквозь дождь и ветер, снег и град,
Москвоотступник – Петроград!1935
ПАМЯТИ КН. В.Н. ГОЛИЦЫНА
На черном, на влажном, на гладком асфальте
В параболе арки ты вычерчен – стой! –
Еще не сказалось о Павле, о Мальте,
О мире, прочерченном красной чертой.… А ночью, руками разбуженный грубо,
Ты бился – как окунь о первый ледок!
Какой табакеркой ударил твой Зубов
В насквозь процелованный мною висок?Зубцами эпохи нещадно раздавлен…
Послушай, ведь с детства – я помню о том! –
Как щит, я вставала при мысли о Павле…
Не Павлу: тебе не была я щитом.На площади ветру подарен на счастье
Гранит, отделенный дворцом от реки.
Опущены, как из невидимой пасти,
Знамен темно-алые языки.И смутным предчувствием сковано тело,
Но скреплена дружба, Любови сильней,
Кирпичною кровью Мальтийской капеллы,
Хладеющей кровью твоей и моей.1934-1937
РОПША. Сонет
Рогожи нив разостланы убого,
С лопатами идет рабочий люд,
И елями затенена дорога,
Как будто здесь покойника везут.Здесь ропшинцем забыт был шалый труд
Того Петра, что был нам не от Бога.
Как жесткий норд, та слава, та тревога:
Азов, Орешек, Нарва и Гангут.Сей – неизменно был доволен малым:
Слал крыс под суд, бил зеркала по залам,
Из Пруссии войска отвел назад.Нас научил – недаром, может статься! -
Сержантов прусских на Руси бояться,
И сломан был, как пряничный солдат.1937
ПРИОРАТ
В милой Гатчине плывут туманы.
Кровь окон, готической слюдой…
Отряхают ивы над водой
Серебристые свои сутаны.Режет воды каменною грудью
С лебединой шеей Приорат.
Росной капли блещущий карат
На листе оставлен, на безлюдьи.Между коек, облачен, бесшумен,
Щуря глаз, как Эрос, взявший лук,
Бродит, отдыхающий от рук,
Черный кот, как призрачный игумен.В млечном паре розовеют лица,
По тарелкам серый суп разлит, –
И за подавальщицей следит
Неотступный взгляд Императрицы.1936
ДАЧА БАДМАЕВА
Там, где заря стоит в сияньи
И в ореолах крыши все,
Выходит каменное зданье
На Парголовское шоссе.
Ловя на окна свет багровый,
Ловя фасадом пыль и грязь,
Казарма с башенкой дворцовой
В глухие стены уперлась.
Я вспоминаю, без улыбки,
Кусты малины, лавр, чебрец,
Ливадии дворец негибкий
И Александровский дворец.
О, стиль второго Николая
С его бескровной белизной! –
Неопалимою сгорая
В лучах заката купиной,
Под грубый окрик штукатуров
Стал снежным кров – и глаз привык
К казарменной карикатуре
На Кремль, упершийся в тупик.1937. Сосновка
ПРЯНИЧНЫЙ СОЛДАТ. СОНЕТЫ 1937.
СОНЕТ-АКРОСТИХ
В распахнутую синь, в смятенья голубином
Соборов и церквей взметнулись купола.
Едва струится путь – о, Волхов из стекла,
Ведущий, меж рябин, к высоким райским кринам.Озер былинный плеск… Татарская стрела
Летит в других ли днях? за охтенским ли тыном?
О, да! и ты рожден былой России сыном:
Друг, меж тобой и мной вся родина легла.Придет ли, наконец, великий ледоход?
Его мы оба ждем, по-разному, быть может…
Ты – переждешь легко. Тебе – двадцатый год.Румяный встанет день, какой еще не прожит:
Оставив всех дотла, и с сердцем на лету,
Вернетесь вы к боям на Волховском мосту.1931
1. СВИНОСОВХОЗ
На холмике стоит Свиносовхоз.
Я провела там целых три недели.
Там свиньи – вы таких еще не ели!
Там поросята – как бутоны роз.Кирпичный дом – мишень для майских гроз –
Как часовые, обступают ели –
Во все глаза глаза мои глядели:
Там худший боров лошадь перерос.Ах, знает бойня Мясокомбината,
В каком Йоркшире эти поросята:
Уже консервы покупаю я.Там боров Митька – что, вам правды мало? –
Отлично нес бы к Риму Ганнибала.
А если лгу я – значит, я – свинья.1935
2. ЦЕНТАРХИВ
Ошибки былого. Зачеркнутый быт.
И только сотрудники - живы.
Здесь – мертвая тишь Центрархива.
Обломы – шкафы. Мышью время бежит.Архивчиком был он. Внушительный вид
С четвертого принял созыва.
Веками он пух – и теперь он лежит,
Тучнейший наш Архив Архивыч.Белее колчаковцев есть в нем листы,
И дел полицейских мундиры чисты:
Все в синие папки одеты.Меж венских двух стульев Тынянов сидит.
Он нужные темы, как ус, теребит.
А я – нумерую сонеты.1935
3. УСЫПАЛЬНИЦА
Купались в молоке громоздкие царицы,
Чтоб снизился объем, чтоб побелела грудь.
Но, "в Бозе опочив", должно быть, в Млечный Путь
Угодно им нырять… А может ангел мыться?Смолянки – далеко не красные девицы –
Шептались меж собой – в чем их ошибок суть? –
Что в город Бозу – рай, с дороги, завернуть:
Что в Бозе сладкий сон всем трутням вечно снится.Огромный дортуар, где, сняв короны, спят
Цари. И мирных снов не знавший каземат.
Туристов табуны пасу я в этой "бозе".Приемля мой рассказ в весьма неполной дозе.
Чуть слушают они, превозмогая сплин,
Как заживо людей покоил равелин.1935
4. ИОАНН АНТОНОВИЧ
Забытыми в глуши, опальными – что время? –
Расстрелянными – им удел блаженный дан –
Бездомными – их тьмы! – ты грозно правишь всеми,
Прообраз всей Руси – несчастный Иоанн.Мы – узники, как ты. Мы свой гражданский сан
Пятнали донельзя… вредительствами ль теми?
На тучный чернозем зароненное семя,
Мы Марксу предпочли порочный круг дворян.Пока фарфор шел в горн и Ломоносов пел –
Один из всех ты был, царевич, не у дел:
В глухой квадрат стены твои глаза смотрели.Мы можем говорить и думать о расстреле.
Но, горше всех других, дана нам мысль одна:
Что справится без нас огромная страна.1935
5. ПАВЕЛ ПЕТРОВИЧ
Еще Суворов шел, походным будням рад.
Был чист альпийский снег – листок для русских правил.
Держался на воде, как лебедь, Приорат.
Испанию кляня, иезуит лукавил. –Он – Первым был. И он, как вехи, троны ставил
В помоях. Вечный принц, он правил невпопад.
Во сне он муштровал запоротых солдат, –
Палач и мистик, царь и раб Господень – Павел.История на нем мальтийский ставит крест.
Отверг он, петушась, свой гатчинский насест:
Он зодчих торопил кирпичный гроб закончить.В короне набекрень, почти сдержав кинжал
Врагов, не по себе ль он траур надевал.
Позируя, в сердцах, для самоучки – Тончи?1935
6. АННА ИОАННОВНА
Упорна, в младших, к прошлому любовь.
Перебираю имена былые:
Екатерина, Анна, Анна вновь –
Три Парки, прявшие судьбу России.По-царски средней бунтовала кровь:
Шли конюхам все почести людские.
В ярме опалы стерты бычьи выи
Курляндцев: так заколосилась новь…Пал в тронном зале сумрак голубой.
Здесь ночью встретилась сама с собой
И умерла Императрица Анна.Он явлен, двух эпох великий стык,
Войной гражданской раздвоенный лик:
И тучная Россия бездыханна.1935
7. ТРИ АЛЕКСЕЯ
Кровавым снегом мы занесены,
И кровь избрала знаменем Расея.
Тишайшему, должно быть, были сны
О гибели второго Алексея.Как рябь отлива, отступала Свея.
Был Петр велик, и горек хлеб страны,
И в каземате, у сырой стены,
Царевич слег, о прошлом сон лелея.Отечество! Где сыщем в мире целом
Еще в утробе тронутых расстрелом,
Абортом остановленных детей?Им дан в цари ребенок незабвенный,
Что Дмитрию подобен, убиенный:
Блаженный отрок, третий Алексей.