Vox Humana: Собрание стихотворений - Лидия Аверьянова 6 стр.


1935

8. СОФЬЯ АЛЕКСЕЕВНА

Сестра в несчастьи, разве вместе с кровью
К тебе любовь изымут из меня!
Стрелецкий бунт ревел в столбах огня.
Но – Петр велик. И забывали Софью.

Москва ль не соты черному злословью!
Бразды правленья в нежный миг кляня,
Литовский всадник к славе гнал коня:
К Голицыну горела ты любовью.

Разлуки русской необъятен снег,
И монастырь тебе стал вдовий дом,
И плачем выжжены глаза сухие.

Могла б и я в тиши дожить свой век,
Горюя о Голицыне моем:
Но больше нет монастырей в России.

1935

9. ЛЕДЯНОЙ ДОМ

С прозрачных стен уют последний сполот,
И гаснет факел в Доме Ледяном.
Как первый снег, был смех царицы молод
И сух, над коченеющим шутом.

Из всех дверей повеял смертный холод –
И вздрогнули, входившие с царем…
Со всей России лед былого сколот.
Ипатьевых давно проветрен дом.

Прости, Господь, и немощь Иоанна,
И Софьи скорбь, и гордый ум Петра,
И Анны блажь, и Павла крест бесовский -

За семь венцов, той мукой осиянных,
За росный дым июльского утра,
За глушь подвала, за костер Свердловска.

1935-1937

10. СОСЕД ГОСПОДЬ

Du Nachbar Gott, wenn ich…

Rilke

Чистейшие да узрят сердцем Бога.
Господень взгляд – живому телу смерть.
Весь мир – лишь глаз Господних поволока.
Так как же мне в Его лицо смотреть?

И как от Лика луч найду я впредь
В своих страстях – сухих травинках стога?
Часы идут. Я подожду немного.
Есть час, в который можно умереть.

Тепло живых – в ковчег Господень двери.
Вся наша кровь – цена за откровенье.
Кратчайшую себе дав рифму: плоть,

Прости меня, что неуч в детской вере,
Проулком лжи, задворками мышленья
Я обхожу Тебя, сосед Господь.

1935

Дополнение к книге "Серебряная Рака. Стихи о Петербурге. 1925–1937"

КОЛОКОЛ СВ. САМПСОНИЯ

Он был подобен темной сливе
В прозрачной зелени стены.
Петровский зодчий мудро вывел
Пять арок с каждой стороны.
И ветер слушать хор улегся,
И дождь был, верно, вспрыснуть рад
Большие вязы, плиты, флоксы
И церковь – Божий вертоград.
Пусть спит Хрущев, еще не тронут –
В честь современников моих
Уж сбита тяжкая корона,
Смотри, с герба Еропкиных…
Раскрыта в сад двойная рама:
На площади (полулуной)
Чугунный Петр – хранитель храма –
Впервые пост оставил свой…
За город свой, за это зданье
Молилась я, меж слов и дел,
И, онемевший в ожиданьи,
Неснятый колокол чернел.

1937

"У костюмерной мастерской…"

У костюмерной мастерской,
Где куклы, маски, моль в витринах,
За три квадрата от Морской
Канал идет, как черный инок.

Он неопрятен, крив и сир,
Ему бы вечно здесь трепаться,
Где банк велик и кругл, как цирк –
Арена сложных операций;

Где, тени надломив едва
В осях чугунных полукругов,
Четыре злых крылатых льва
Плюют со скуки друг на друга.

Где искони и навсегда –
Так встала Кана в Божьем слове –
Канала смешана вода
С гранитным сгустком чермной крови.

1937

СОНЕТ

Люблю под шрифтом легшие леса,
И реки вспять, в наследство поколеньям,
И землю ту: что Божья ей роса? –
Вся наша кровь ей будет удобреньем.

Моим глазам седьмые небеса,
Большая ниша всем моим моленьям,
Тебя я пью – с каким сердцебиеньем! –
С тех пор, как в узел собрана коса.

Благословляю, русская земля,
Кольцо границ, что нам с тобой – петля:
Вся жизнь моя – одно с тобой свиданье.

Казнь за тебя – невелика деньга,
Но в смертный час, тащась издалека,
Я не приму тебя, как подаянье.

1937

"Превыше всех меня любил…"

Превыше всех меня любил
Господь. Страна – мой зоркий Орлик.
Мне голос дан, чтоб голос был
До самой смерти замкнут в горле.

Элизиум теней чужих,
Куда уходят дорогие? –
Когда ты вспомнишь о своих,
Странноприимица – Россия!

Как на седьмом, живут, без слов,
На сиром галилейском небе:
На толпы делят пять хлебов
И об одеждах мечут жребий…

Но тише, помыслы мои.
Слепой, горбатой, сумасшедшей
Иль русской родилась – терпи:
Всю жизнь ты будешь только вещью.

1934–1937

"Россия. Нет такого слова…"

Россия. Нет такого слова
На мертвом русском языке.
И всё же в гроб я лечь готова
С комком земли ее в руке.

Каких небес Мария-дева
Судьбою ведает твоей?
Как б…., спьяна качнувшись влево,
Ты бьешь покорных сыновей.

Не будет, не было покоя
Тому, кто смел тебя понять.
Да, знаем мы, что ты такое:
Сам черт с тобой, ….. мать!

1934–1937

Из стихотворений, посвященных Л.Л. Ракову

"Ты Август мой! Тебя дала мне осень…"

Ты Август мой! Тебя дала мне осень,
Как яблоко богине. Берегись!
Сквозь всех снегов предательскую просинь
Воспет был Рим и камень римских риз.

Ты Цезарь мой! Но что тебе поэты!
Неверен ритм любых любовных слов:
Разбита жизнь уже второе лето
Цезурою твоих больших шагов.

И статуи с залегшей в тогах тенью,
Безглазые, как вся моя любовь,
Как в зеркале, в твоем отображенье
Живой свой облик обретают вновь.

Ручным ли зверем станет это имя
Для губ моих, забывших все слова?
Слепой Овидий – я пою о Риме,
Моя звезда взошла в созвездьи Льва!

<1935>

"Не услышу твой нежный смех…"

Л. Ракову

Не услышу твой нежный смех –
Не дана мне такая милость.
Ты проходишь быстрее всех –
Оттого я остановилась.
Ты не думай, что это – я,
Это горлинка в небе стонет…
Высочайшая гибель моя,
Отведут ли Тебя ладони?

1935

"Стой. В зеркале вижу Тебя…"

Стой. В зеркале вижу Тебя.
До чего Ты, послушай, высокий…
Тополя, тополя, тополя
Проросли в мои дни и строки.
Серной вспугнутой прочь несусь,
Дома сутки лежу без движенья –
И живу в корабельном лесу
Высочайших твоих отражений.

1935

"К вискам приливает кровь…"

Л. Ракову

К вискам приливает кровь.
Всего постигаю смысл.
Кончается книга Руфь –
Начинается книга Числ.

Руки мне дай скорей,
С Тобой говорю не зря:
Кончается книга Царей,
Начинается книга Царя.

Какого вождя сломив,
В какую вступаю ширь? –
Кончается книга Юдифь,
Начинается книга Эсфирь.

Не помню, что было встарь.
Рождаюсь. Владей. Твоя.
Кончается книга Агарь –
Начинается жизнь моя.

<1935>

"Тот неурочный зимний сад…"

Тот неурочный зимний сад
В предсмертный час мне будет сниться…
Четыре факела горят
На самой черной колеснице…
<…………………………………………>
Свет факелов, горящий между арок…
Как близко ты решился стать ко мне.
Я принимаю страшный твой подарок!

<1935>

"Твой голос? Не бойся: не вздумаю я…"

Твой голос? Не бойся: не вздумаю я
С тобой разговаривать часто!
Как будто я - Фигнер, а голос меня
Взял и отвел в участок!

Как будто – Рылеев. Стою. На плацу.
Оплевана. Всем Петербургом.
А если ударю. Тебя. По лицу.
Как раб Преступленьем. Ликурга.

Как будто с пристрастием начат допрос.
(И дома, и в грохоте улиц
Я слышу надменный и грубый вопрос:)
Перовская? Гельфанд? Засулич?

Пускай мне твой голос в горло удар,
Пускай не рожу тебе сына –
Вольноотпущенник! Трус! Жандарм!
Предатель! Шпион! Мужчина!

<1935>

"Никогда не бывало. Не будет. Нет…"

Никогда не бывало. Не будет. Нет.
Мы несказанного – не скажем.
Керамический вымысел, черный бред,
Черепок недошедшей чаши…

Я скошена быстрой походкой Твоей.
Как выстою, холодея, –
Нежней апулийских двухцветных вещей,
Мрачнее тарентских изделий.

Пыталась с Тобой разговаривать я.
О чем не посмела мечтать я! –
Должно быть, не стоит любовь моя
Простого рукопожатья…

Так молния разбивает дом.
Так падает тень на счастье.
Помедли: с Тобой, на секунду – вдвоем,
Тобой завоеванный мастер.

2 февраля 1935

"Всё в жизни – от будущего тень…"

Всё в жизни – от будущего тень.
Под будущее – ссуда.
В извилинах времени скрыт тот день,
В который Тебя забуду.

О, выхвачу, как из ножен – меч,
Из жизни, с собой на пару,
Не выброшусь в сажень косую плеч,
Но выстою под ударом!

О локоть Твой – о, рука на мече! -
Обопрусь – пораженный вид Твой
Через жизнь понесу на своем плече,
Как через поле битвы.

На память заучивай каждый стих.
Лентяй, не узнал спросонок,
Верхом на пеонах – о, сколько их! –
Скачущих амазонок.

2 февраля 1935

Стихотворения из писем к А. И. Корсуну

СТРИЖ

А. И. Корсуну

В косом полете, прям, отважен,
Минуя скат дворцовых крыш,
В большие залы Эрмитажа
Влетел ширококрылый стриж.

Он наскоро проверил стены,
Ворвался грудью в пейзаж
И, по знакомству, у Пуссэна
Заснул, кляня свой вояж.

Его ловили неуклонно,
Стремянкой бороздили пол, –
И с Александровской колонны
Его хранитель не сошел…

Но стриж, что куксился забавно,
Медь крыльев чуя вдалеке,
Вдруг полетел легко и плавно
С твоей руки к его руке.

16 сентября 1938

СОНЕТ

Прекрасны камни Царского Села:
В сих раковинах – славы отзвук гулкий, –
Но если б вновь родиться я могла,
Я родилась бы снова в Петербурге.

Его оград чугунная трава,
Гранитные перевивая чурки,
Вросла мне в сердце, голубее шкурки
Песца та многократная Нева.

Ораниенбаум с прогнившей балюстрадой,
Протёрт газон еще Петрова сада…
И Павловска эпическую медь

Переживу, и Петергоф тяжелый,
Где воды свежи и где зреет жолудь –
Но в Гатчине хочу я умереть.

16 сентября 1938

Стихотворения, не включенные в сборники

"Простор стихающей Невы…"

Простор стихающей Невы,
Я у руля, гребете – Вы.

Слова о розовой звезде,
Круги от лодки на воде.

Сказало зеркало едва,
Что под глазами синева.

Туман молочный над рекой,
Обратный путь – рука с рукой.

От белой ночи на Неве
Остались: тяжесть в голове.

Платка измятого духи
И бред, сложившийся в стихи.

1922

EN AUTOMME

Осень. Вечерний ветер.
Солнечный диск высок.
Плачу, влюбленный в эти
Вдохи засохших осок.

Листья в воде Зеленой,
Мраморный водоем…
Холод румянит клены,
Холод и в сердце моем.

Смех. Силуэт. Не ты ли?
Лип шелестят верхи…
В парке твои застыли,
С прошлого года, духи.

1922

"Высокий звон и говор птичий…"

Высокий звон и говор птичий,
Неустрашимый взлет копья,
Светильником в руке Девичьей
Дрожит и тает жизнь моя.

Какая слава медью стынет,
Каким огнем мы все горим? –
Я знаю: правы те, кто ныне
Возводит свой Четвертый Рим.

Но есть плененные ошибкой:
У тех – да минет их гроза! -
С мистической полуулыбкой
На мир опущены глаза.

1925

"Мне легла не большая дорога…"

Мне легла не большая дорога,
А глухая медвежья тропа.
Старый друг, разве мир – не берлога,
Где любовь от рожденья слепа? –

В эту жизнь я вошла с колыбели
Как в несытую солнцем тайгу;
Рыжей белкой качалась на ели,
Волчьим выродком стыла в снегу.

Новолунью сердилась спросонок
И мохнатой звериной судьбе,
А теперь я – ручной медвежонок
У лесничего в теплой избе.

1925

"Зимой не бывает горлиц…"

Зимой не бывает горлиц,
И солнечных зайчиков – тоже:
Трудно им, ласковым, прыгать
В запушенные снегом окна
Спален, где гонятся печи…
А я родилась зимою;
Дрожащий солнечный зайчик
По комнате вдруг забегал –
И лег на детское горло:
С тех пор я стала поэтом.

1925

СЕСТРАМ ЗАПАДА

Взгляд – усталый, в лице – ни кровинки,
Ей и голод и труд – нипочем:
Вижу красные крылья косынки
За худым полудетским плечом.

Вот такою – простой комсомолкой,
Сквозь машинную, мерную песнь,
Над докучным мельканьем иголки –
Ваша жизнь мне привиделась здесь.

Сестры Запада, трудная пряжа
Многих медленных лет нам дана:
Помним, знамя кровавое ляжет
Под рукою прилежной у нас.

Слыша четкую поступь событий,
Знает – времени веретено
Приведет путеводною нитью
К дням свободы и к доле иной.

Так ловите ж, сквозь годы глухие,
В мастерских, наклонясь, не дыша,
По следам окрыленной России –
Революции пламенный шаг.

<1927>

ПЕСНЯ О ДЖАНКОЕ

Порох и пламя,
Ремень под рукой,
Шомполом в память
И в сердце – Джанкой.

Поднято дуло,
Щелкнул затвор,
Пули и бури
Ведут разговор.

Станция взмыла
Огнями из тьмы,
Врангель – а с тылу
Ударили мы.

Время качнулось
Вперед и назад,
По эшелонам
Вдогонку – залп.

Вспененных далей
Цокот и топ…
Мы ли их гнали
Под Перекоп!

Кровью цветет
Голубеющий лен
Тихих, родимых
Приволжских сторон:

Слушай, за горсть
Виноградной земли
Десять тысяч здесь
Гатью легли?

Слушай, годам таким –
Нечет иль чет,
На перевес или
На плечо?

Ветру и солнцу,
Рассыпчатый, наш,
Щедрой солонкой
Раскрылся Сиваш.

В бурных знаменах
Маковый дым –
Ты, окаймленный
Славою Крым!

<1928>

НЕФТЕПРОВОД

Земля, какал только лучшим снится,
Когда б могла перелистать и я
Тяжелые и рыхлые страницы
Твои, моя советская земля.

Чтоб этой кровью, с киноварью схожей
(Эпохи росчерк) – вычертить пласты,
Чтоб ты навстречу встала черной рожью –
Дыханьем влажным, гуще темноты.

Когда горят фонтаны, то телами
Их затыкают попросту, земля,
Затем, что больше нефтяное пламя,
Чем жизнь людей, совсем таких, как я.

И я отдам покой мой, память, друга ль,
Всю боль и кровь, и эти жилы все –
За ту одну, в которой жидкий уголь
От Грозного бежит до Туапсе:

Артерией – пока с восточной ленью
Не всплыл Батум, всех галек голубей;
В узде Бакинского сердцебиенья
Уж слышен грохот якорных цепей.

И пусть в стихи, негаданный, как камень
В глухой затон, сбивая рифмам счет,
Павлиньими разводами, кругами,
Как на воду пошел нефтепровод:

На музыку времен – на голос горнам
Положен отзвук городов – сердец,
Чтоб этот сказ о Красном и о Черном
Нам перебил Стендаля, наконец.

Б. д.

"– Вернись, страна, в высокий город твой…"

– Вернись, страна, в высокий город твой,
Под купола кремлевской бурной славы,
На холм времен, на пласт береговой…
Но поднят щит. Укреплены заставы.
А там, в бреду, всем ветрам вручена,
В замшелый крест вложив персты сухие,
Забыв свой путь, скитается она –
Слепая. Прокаженная Россия.

Назад Дальше