Доживал свой век полузабытый восьмидесятилетний поэт американской революции Филип Френо. Давно уже скончался, не дожив до сорока, Чарлз Брокден Браун, автор первых в Новом Свете готических романов. Еще не вернулся на родину после семнадцати лет путешествий и дипломатической службы в Англии, Франции, Германии, Испании человек света, знаменитый Вашингтон Ирвинг, чья сатирико-романтическая "История Нью-Йорка" появилась в год рождения По и вскоре стала доступна читающей Европе как произведение зарождающейся американской литературы. Сравнительно молодого Джеймса Ф. Купера, успевшего за десять лет выпустить десять романов о войне за независимость, о морских приключениях и благородном индейце Кожаном Чулке, называли "американским Вальтером Скоттом". Достиг зенита славы в отечественных литературных кругах певец природы Уильям К. Брайэнт и совсем недавно стал редактором нью-йоркской "Ивнинг пост", чтобы почти полвека считаться рупором либеральной Америки как в литературе, так и в политике. Умеренный южанин Джон П. Кеннеди уже взялся за свои очерки о Виргинии, которые стали одними из ранних в Америке произведений "местного колорита", хотя картины Старого доминиона немало идеализированы, а вопрос о рабстве трактуется в духе просвещенного плантаторства. Пока не расстался с пасторством в Бостоне Ральф Уолдо Эмерсон, и пройдет еще пять лет, прежде чем увидит свет, анонимно, его эссе "Природа", содержащее основные принципы американского трансцендентализма. Между тем будущий друг Эмерсона Генри Д. Торо только готовится к прохождению курса в Гарварде. Еще читают - если читают - роман "Фэншоу", о молодом аскетичном идеалисте, напечатанный без имени автора, который останется безвестным еще добрый десяток лет, пока "Дважды рассказанные истории" Натаниэла Готорна, - о них По напишет внаменитую статью, - не явят публике первоклассного новеллиста, который, обращаясь к пуританскому прошлому родного Сейлема, сосредоточился на выявлении устойчивых моральных ценностей посреди бездны зла, греха, нетерпимости, испорченности. На расстоянии многих сотен миль к западу, в Нью-Сейлеме, штат Иллинойс, после трудового дня глотает книги, штудируя право, сын простого поселенца, одногодок Эдгара По, Авраам Линкольн. Спокойно преподает языки в одном из колледжей Мэна и пишет в журналы будущий профессор и поэт Генри У. Лонгфелло. Герману Мблвиллу и Уолту Уитмену было тогда по двенадцать лет.
Самый перечень наиболее заметных имен, огляд свершений молодой американской литературы и еще более - ее обещаний, давали вроде бы убедительный ответ обидному и потому памятному риторическому вопросу остроумца и обозревателя "Эдинбург ревью" Сидни Смита, который вопрошал в январе 1820 года, рецензируя какую-то книжку: "В каком углу земного шара кто-нибудь станет читать американскую книгу?" .
Если же вдуматься в сказанное британским критиком, то открывается несколько иной смысл, чем тот, который приводил в негодование американцев. Сколько бы ни божились их писатели национальной литературой, каждый выдавал за таковую сочинения авторов своего региона, своего направления, своего вкуса. Просвещенная изысканность, понятия рыцарственной чести, тонкий аромат магнолий, забивавший тем не менее запах негритянского пота на плантациях в картинах южных романистов, был чужд, к примеру, зарождающейся на грубоватом плотском устном творчестве пионеров литературе фронтира, а моралистические произведения писателей Новой Англии, сама атмосфера некой идеальной духовности Бостона и Гарварда были вызовом деловому материализму литераторов "срединного" города - Нью-Йорка.
Идеологические, региональные, групповые интересы обусловливали различие подходов к искусству слова, его месту в современной жизни, к путям отечественной литературы. Если Эмерсон в знаменитой лекции "Американский ученый" (1837) утверждал, что "Жизнь - вот наш словарь… Литература бедняков, чувства ребенка, философия улицы, смысл домашнего очага - таковы темы нашего времени" , то для южанина Томаса Холли Чи-верса поэзия была - в том же, 1837 году - "кристальным ручьем души… впадающим в океан господа бога" . Страницы журналов заполняли серенькие, неоригинальные, наспех сработанные рассказы и стихи. Профессиональной литературной критики еще не было, а у тех, кто претендовал на эту роль, ложно понятый патриотизм оборачивался провинциальным самовосхвалением, создавая то тут, то там "общества взаимного восхищения", по ядовитому замечанию Оливера У. Холмса, с которыми так яростно придется сражаться молодому журналисту Эдгару По. Современник писал: "Если верить Лонгинам и Аристотелям наших газет, то высочайшая вершина отечественного Парнаса есть самый населенный район страны" .
Повышенная активность, пестрота, переменчивость и противоборство различных литературных группировок и воззрений отражали в конечном счете противоречивую динамику социального и общественного развития страны.
Соединенные Штаты находились посередине своего исторического пути между революционной войной за Независимость, созданием республиканского государства и Гражданской войной. Страна раздавалась вширь, покупались и осваивались новые территории, росло население. Все дальше на Запад отодвигалась граница неосвоенных земель. Юг растил хлопок, Север торговал им, вообще беря на себя функции финансового посредника между различными районами. В хлопчатобумажной промышленности утверждалась фабричная система. После войны 1812–1814 годов с Англией около Питтсбурга появляются первые сталелитейные заводы. Страна переживает промышленный переворот. Надвигалась революция в печатном деле, американцы учились "делать новости". Выпущенный в 1828 году "Американский словарь английского языка" Ноя Уэбстера расходился миллионами экземпляров.
Параллельно возникающему восторженно-романтическому мифу о самоценности американского эксперимента, исключительности исторических судеб страны, в "американской идее", в которую различные общественные группы и умственные течения вкладывали разное содержание, появлялись зияющие прорехи. Энергия, упорство, индивидуализм национального революционера, освобождающего себя и свою общину от иноземного господства англичан, мятежника, восстающего против догматической теократии пуританства, поселенца-пионера, осваивающего раскинувшиеся на Западе свободные земли, в первые десятилетия XIX века утрачивают исторически прогрессивные черты и приобретают характер голого расчета, циничного предпринимательства, буржуазного индвидуализма, маскируемого лихорадочно-крикливой романтикой национальных интересов и движения вперед.
Но за всей этой пестротой, этим бурлением, этой сутолокой как общий знаменатель скрывалась - до поры - борьба между торгово-промышленным Севером, стоящим за сохранение Союза штатов в интересах капиталистического развития, и аграрным, тяготеющим к автономности, рабовладельческим Югом. Эта борьба и была "движущей силой истории Соединенных Штатов в течение полувека" .
…Некоторое время после весны 1831 года По живет в Балтиморе, отчасти у М. Клемм, но биографические сведения о следующих двух годах весьма скудны. Совершенно очевидно, однако, что он напряженно и много пишет, потому что на протяжении 1832 года филадельфийский журнал "Сэтерди курьер" публикует без указания имени автора пять его рассказов ("Метценгерштейн" и другие). Эти ранние вещи написаны в бурлескной манере, в которой писатель и позднее не очень преуспел, а "их подоплеку, понятную современникам По, сейчас уже нелегко установить" .
Литературная известность приходит к начинающему писателю в 1833 году с публикацией вполне зрелого и характерного для По рассказа "Рукопись, найденная в бутылке" в журнале "Сэтерди визитер" (Балтимора). Он остановил внимание Джона П. Кеннеди.
Тем временем, весной 1834 года, скончался мистер Аллан, даже не помянув приемного сына в завещании. "Поскольку я был не обучен никакой профессии и воспитывался в ожидании огромного наследства (состояние м-ра А. оценивалось в 750 тысяч), это был жестокий удар, который почти сломил меня" , - жаловался тот родственнику.
Подгоняемый нуждой и поощряемый Кеннеди, По пишет, пишет, пишет. Многие вещи он отправляет в недавно созданный издателем Томасом Уайтом ричмондский журнал "Саутерн литерери мессенджер"-"Южный литературный вестник". Редкий выпуск 1835 года выходит без его рассказов.
В декабре 1835 года не без помощи Кеннеди По становится редактором этого ежемесячника. То был первый серьезный журналистский опыт со всеми плюсами и минусами, вытекающими из этого занятия. Где бы впоследствии ни служил По, ему приходилось "обчитывать" и рецензировать сотни разнородных по характеру отечественных и иностранных книг. Иногда ему изменял вкус: восхищаясь Китсом, Шелли и Кольриджем, он выше них ставил Теннисона. Иногда он был несправедлив в суждениях и резок в оценках (так было с трансценденталистами) и не щадил авторское самолюбие, так что за ним впоследствии укрепилась репутация "критика с томагавком". Иногда чрезмерно преувеличивал достоинства авторов. Беда По - рецензента и критика состояла в отсутствии достойного предмета для анализа, в том, что он был вынужден заниматься однодневками, тратить время и энергию на книги, вообще далекие от литературы. Уистен X. Оден, приведя перечень продукции, которую По должен был обозревать - "Мефистофель в Англии, или Признание премьер-министра", "Цветовод-христианин", "Благородные деяния дам", "Сокровенная философия времен года", "История Техаса", "Штрихи жизни, сделанные свободным карандашом" и т. д. и т. п., - иронически заключает: "Поразительно, как ему вообще удалось остаться здравомыслящим человеком - не то что хорошим критиком" .
Статьи и рецензии По являются одним из ранних проявлений самостоятельной американской литературно-художественной мысли. Он едко высмеивал риторику, назидательность, дурной вкус, провинциализм и романтическое самолюбование. Состязание в демонстрации богатства, которое устраивает "аристократия доллара", смешало "два совершенно разные понятия: пышность и красоту". Одновременно По сознавал, что национальная литература только начинает складываться, что отечественным писателям приходится выдерживать конкуренцию со всем чужеземным - и не только эстетическую, но и юридическую: издатели предпочитали печатать произведения иностранных авторов, чьи права в ту пору в Америке не охранялись.
Позже Эдгар По отстаивал формирующийся национальный гений, выражал надежды на раскрытие духовных потенций американского народа. Восставая против мнения о некой "непоэтичности" американцев, он справедливо объяснял раннее развитие практических наклонностей особенностями исторического развития Америки. Но в результате "наши потребности приняли за наше предрасположение. Поскольку мы были вынуждены строить железные дороги, посчитали немыслимым, как мы можем слагать стихи… Поскольку мы в самом начале не стали сразу Гомерами, возникло бездумное мнение, что мы все превратимся в Иеремий Бантамов" .
Жизнь вроде бы налаживалась, и все же По угнетен. Какова же должна быть умственная и нравственная косность тех, с которыми По приходилось общаться, если даже Кеннеди, один из тех, кто испытывал симпатию к нему, советовал молодому литератору писать фарсы "в манере французских водевилей" - "вы отлично могли бы пустить их в оборот". По, наверное, недоумевал, терялся, силился понять и примирить служение литературе и службу литературному рынку.
Осенью 1835 года По выписывает к себе в Ричмонд миссис Клемм и в следующем мае женится на Виргинии, которой еще не исполнилось и пятнадцати. Редкостная и трогательная привязанность к этой молоденькой женщине, которую знакомые описывали как прелестное, полувоздушное, преданное мужу существо, многое определила в биографии писателя. Она воплощала для него все те высокие физические и нравственные качества, которыми он наделяет женщин в ранних и поздних стихах и героинь своих рассказов, выстраивающихся в своего рода цикл: "Береника", "Морелла", "Ли-гейя" (1838) и особенно "Элеонора" (1841).
В рассказе "Элеонора" средствами изысканно-живописной, структурно организованной, доходящей в иных пассажах до напевности прозы, воссоздан гармонический союз двух молодых влюбленных, обитающих в некой долине Многоцветных Трав. Хотя, по-писательскому обыкновению, Элеонору тоже настигает смерть - ибо прекрасное бесконечно хрупко и не может выжить в земном мире, - эта поэма в прозе воспринимается как гимн торжествующей, все одолевающей любви.
Служба, семья, напряженные отношения с владельцем журнала - По начал пить, - переезд в начале 1837 года в Нью-Йорк, где он с семьёй пробудет около полутора лет, - все это отнимало много времени и душевных сил. За период 1836–1838 годов писателю удалось напечатать всего лишь несколько рассказов. Среди них, правда, глубокая притча о тишине, точнее, о том, что тишина невыносима для человека, ибо он не может существовать без обратной связи, если выражаться современным языком, со стороны природы, окружения, а также одна из лучших новелл писателя - "Лигейя", о которой одобрительно отозвался Горький. Мастерски используя фантастический сюжет, психологическую напряженность и красочную орнаментальность, По "примиряет" две вечные противоположные идеи: бренность человека и его "необоримое стремление к жизни", и этим сугубо художественным разрешением конфликта как бы снимает ощущение ужаса происходящего.
Зато еще в Ричмонде По примется за "Повесть о приключениях Артура Гордона Пима", первые три главы которой он опубликует в "Вестнике"; целиком же книжка появится летом 1838 года в Нью-Йорке.
Эта повесть, написанная в традиции необыкновенных морских путешествий, протянувшейся от Купера до Д. Лондона, берет начало в рассказе, с которого, по существу, начался творческий путь писателя. И там и тут сквозь белую ледяную пустыню судно несется к Южному полюсу. И там и тут - впечатление достоверности при полнейшей невероятности ситуации, достигаемое исключительным даром автора. И там и тут - не просто увлекательное и устрашающее повествование о переделках, в какие попадают герои, а развернутая парафраза постоянного, драматического, на последнем человеческом пределе путешествия в неизведанное, и не только в далекие физико-географические широты, но и в иные, выходящие за границы повседневного эмпирического опыта, духовно-психологические измерения. Не случайно рука героя раннего рассказа непроизвольно выводит слово открытие.
Попытка художественного исследования "глубинной оси реальности" сближает "Повесть о Пиме" и классический роман американской литературы - "Моби Дик, или Белый Кит" Германа Мелвилла, которому и принадлежит это выражение.
Еще современники заметили, что в произведениях По своеобразнейшим образом соподчинены фантазия, воображение и логика факта. Как потом писал Достоевский, "в его способности воображения есть такая особенность, какой мы не встречали ни у кого: это сила подробностей" . Именно благодаря тщательно вырабатываемой системе деталей и достигалось преимущественно то впечатление достоверности, материальности вымысла. Той же цели служит прием мистификации, к которому часто прибегает писатель. Знание читательской психологии - качество, приобретенное, разумеется, в ходе журналистской работы, - По не раз использовал, чтобы разыграть падкую на "новости" американскую публику и вдоволь насладиться успехом. Хрестоматийный пример такого розыгрыша - рассказ "История с воздушным шаром" (1844), который возник из составленного им газетного сообщения о будто бы только что состоявшемся перелете через Атлантику.
В "Приключениях Пима" отдана немалая дань литературной условности и читательскому вкусу серией страшных картин и эпизодов: бунт, кораблекрушение, муки голода, пленение, стычки с дикарями, убийства. Мрачные краски, эту черную готику частично можно приписать также "экзальтированному характеру" и "пылкому, хотя и несколько болезненному воображению" рассказчика Артура Пима, чей образ в этом смысле словно моделирует характеры почти всех последующих мужских персонажей Эдгара Аллана По.
К "морским" произведениям По примыкают приключенческие рассказы в двух других сферах - на суше и в воздухе. В "Дневнике Джулиуса Родмена" (1840) автор единственный раз приглашает читателя раскрыть карту Северной Америки и совершить воображаемое путешествие от устья Миссури до ее истоков, создавая впечатление, будто герой и его спутники действительно были первыми цивилизованными людьми, перевалившими через Скалистые горы. В отличие от распространенных тогда повестей о путешествиях и от книги Ирвинга "Астория" (1836), прославляющей предприимчивость Джона Дж. Астора, основателя и владельца монопольной "Американской пушной компании", Родменом движут не столько коммерческие соображения, а его "пламенная страсть к Природе и к неизведанному ". В полном согласии с романтическими теориями и практикой герой бежит от цивилизации.
В конечном счете те же причины побуждают Ганса Пфааля из более раннего рассказа принять решение "исчезнуть с лица земли" и "во что бы то ни стало добраться до Луны ". Начатое в шутливо-сатирическом ключе, повествование затем приобретает характер отчета о полете на воздушном шаре к спутнику Земли, заполненного описаниями устройства шара и работы различных приспособлений, астрономическими выкладками, физическими наблюдениями.