Дарио Фо (Род. в 1926 г.) – итальянский драматург, нобелевский лауреат 1997 года.
Дарио Фо много работал в соавторстве с женой – Франкой Раме. Пьесы о положении женщины в современном мире особенно привлекали ее внимание. Их главная тема – борьба за освобождение женщины, освобождение от власти предрассудков, царящих в обществе, от власти мужа в семье, борьба за право женщины на бунт против унизительных условий существования, за право самой распоряжаться своей судьбой. Этой теме посвящена и предлагаемая вниманию читателей одноактная пьеса-фарс "Свободная пара".
Содержание:
Свободная пара - Coppia aperta, quasi spalancata 1
Послесловие - Самый популярный драматург Италии 7
Примечания 8
Дарио Фо
Свободная пара
Свободная пара
Coppia aperta, quasi spalancata
ПЕРСОНАЖИ:
Антония (жена).
Мужчина (муж).
Профессор (любовник).
Обыкновенная квартира семьи со средним достатком: диван с брошенной на него юбкой, светильники, кресла; перед диваном низкий стол длиной около двух метров, магнитофон, стулья и т. д.
На просцениуме оконный проем. В левой передней кулисе прислонен к стене невидимый для публики ортопедический костыль.
В начале действия на сцене полная темнота.
Мужчина. Ну, не дури, Антония… Выходи, слышишь? Что там происходит? Ну, может быть, может быть, ты и права, а я виноват, только выходи… Ну, пожалуйста… открой дверь! И мы поговорим! Зачем из всего делать трагедию, Боже мой? Неужели мы с тобой не договоримся как разумные люди? (Глядит в замочную скважину.) Что ты делаешь? Дура ненормальная, вот ты кто!
Антония. Дура ненормальная, которая заперлась в ванной, – это я. А этот, который орет за дверью и умоляет меня не дурить, – мой муж…
Мужчина (так, словно женщина находится в ванной комнате). Антония, выходи оттуда, умоляю.
Антония. А я тут принимаю коктейль из таблеток: седуксен, тазепам, люминал, веронал, элениум, реланиум и восемнадцать опталидоновых свечей… кусочками… все внутрь… все – перорально, через рот.
Мужчина. Антония, скажи что-нибудь.
Антония. Муж вызвал скорую… Значит, скоро приедут… Дверь будут ломать…
Мужчина. Сейчас приедет скорая помощь. Дверь сломают. О, Господи! Третий раз за месяц!
Антония. Когда откачивают, хуже всего – промывание желудка… эта резиновая кишка в глотку… И голова неделю, как чугунная… И домашним неловко – отводят глаза, уговаривают сходить к психоанали… аналисту… аналитику… Куда ж деться – пошла. Так этот хрен собачий с трубкой в зубах вылупился на меня филином и сидел битый час молча, потом как брякнет: "Поплачьте, синьора, поплачьте!"
Мужчина. Антония, ну хоть что-нибудь скажи! Хоть прохрипи! Я хоть пойму, как ты там! А то сейчас уйду и все, и ты меня больше не увидишь! (Подглядывает в замочную скважину.)
Антония. Честно говоря, я уже не первый раз собираюсь на тот свет.
Мужчина. Не глотай желтые таблетки! Это мои таблетки от астмы!
Антония. В прошлый раз хотела броситься из окна… Он ухватил меня прямо на лету…
Женщина подбегает к установленному на просцениуме окну и взбирается на подоконник. Мужчина хватает ее за щиколотку.
Полный свет.
Мужчина. Ну, пожалуйста, слезь! Ты, конечно, права, я – ублюдок, но клянусь, это больше не повторится…
Антония. Ой, какое мне дело до тебя, до твоих похождений, до твоих безмозглых девок!
Мужчина. Ara, a с мозгами, значит, были бы в самый раз, да? Слезай… Поговорим… на полу.
Антония. Нет! Плевать! Брошусь вниз!.
Мужчина. Нет!
Антония. Да!
Мужчина. Я тебе кости сломаю!
Антония. Пусти!
Мужчина. Сломаю!
Антония (испускает страшный вопль). А-а-а-а! (Обернувшись к публике.) И ведь сломал, ногу мне сломал, идиот! (Спускается с подоконника, муж подает ей костыль) Целый месяц в гипсе! В гипсе, зато – живая! И все пристают: "На лыжах, что ли, каталась?" Вот люди! (Ковыляя, добирается до стола или какого-нибудь еще предмета мебели, оставляет костыль и достает из ящика пистолет.) А в другой раз хотела застрелиться из пистолета…
Мужчина. Стой, стой, дура, погоди! Я же его не регистрировал! Хочешь, чтоб меня посадили?
Антония (к публике, словно не имея отношения к происходящему на сцене). Причина моего желания умереть была все та же: он меня больше не любил, он меня больше не хотел! И трагедия начиналась всякий раз, когда я обнаруживала у своего мужа очередной роман. (Приставляет пистолет себе к виску.)
Мужчина (пытаясь выхватить у нее пистолет). Да пойми же ты, с другими женщинами у меня только секс, и все!
Антония (вырываясь). А со мной… даже секса нету!
Мужчина. С тобой другое дело… Я к тебе с глубоким уважением…
Антония (прекратив сопротивляться). А-а, ну если с уважением!.. Ведь у мужчины с женщиной что главное? Уважение, да. Пошел ты в жопу!
Мужчина. О-о-о!
Антония (к публике). В такие минуты я действительно становилась пошлой… Но это его пошлость, пошлость моего мужа заставляет меня срываться. Ну, разве можно столько времени не спать… со мной…
Мужчина. Неужели приятно все выставлять напоказ?
Антония. Ах, ему, видите ли, неприятно! (К публике.) Я сначала думала: ну, болен, ну, переутомился… (Собирается пройти по просцениуму перед окном, муж, ее останавливает.)
Мужчина (испуганно). Осторожно! Полетишь с пятого этажа, тут же нет ничего под окном!
Антония. С ума сошел? Тут сцена…
Мужчина. Сцена кончается вот здесь.
Антония. Я играю роль, показываю людям свою жизнь – это одно. Но когда я перестаю играть, то и окна твоего больше нет. Где хочу, там и хожу. И не перебивай меня! Я с людьми разговариваю. (К публике.) Да, так вот, я боялась, он переутомился… И вдруг узнаю, что у него напряженная сексуальная жизнь. С другими женщинами, естественно. И когда в отчаянии я спрашивала (с убитым видом обращаясь к мужу): "Почему ты меня больше не хочешь? Почему ты не ложишься со мной?" (К публике.) – он уклонялся от ответа.
Мужчина. Кто, я уклонялся?
Антония. Ты, ты. (К публике.) Даже сваливал все на политику.
Мужчина (усаживается на подоконник, свесив ноги за окно). Я?
Антония (в испуге). Осторожно! Упадешь!
Мужчина. Я играю роль…
Антония. Нет уж, дудки! Ты – действительно на пятом этаже!
Муж слезает с подоконника.
(К публике.) …Сваливал все на политику… Представляете себе… Темная ночь… Мы в постели… "Почему ты меня не хочешь?" – "Пойми, дорогая, не могу… Волнуюсь… В стране развал. Инфляция…"
Мужчина. Ну и что? Инфляция – не моя выдумка, это – факт нашей жизни. Разве не правда, что после краха многих политических движений мы все почувствовали себя обманутыми, когда под ногами – пустота? А вокруг? Безответственность, цинизм!
Антония. Браво! Один разочаровался в политике и поэтому бросает семью, детей, ударяется в экологию, становится зеленым фанатиком. Другой бросает службу, открывает диетический ресторан. Третий бросает жену, открывает бардак… для собственного пользования! А виновата во всем политика!
Мужчина. Да, согласен, это глупая альтернатива. Я похож на коллекционера постельных похождений… Но, честное слово, с тобой все по-другому… (Приблизившись к с большой любовью обнимает ее.) Ты единственная женщина, без которой я не могу обойтись, самая родная в целом свете… мой надежный приют… Ты у меня, как мамочка!
Антония (с остервенелым воплем). Мамочка! Я так и знала! Мамочка! В звании меня повысил! Ну, спасибо! Жены – они вроде государственных бюрократов. Когда бюрократ больше не нужен, ему дают повышение, выбирают в президенты какой-нибудь дурацкой конторы. Так и я: "почетная мамаша"! Нет, дорогой! Предпочитаю опуститься до уличной девки, которую швыряют на койку и вульгарно используют. А я тебе не теплая подстилка с мягкой титькой! Мамочка. Сам не соображаешь, как это пошло и оскорбительно! Я что, по-твоему, старая туфля, которую можно вышвырнуть в сортир? Мамочка!.. Да у меня будут любые мужики, каких я только захочу!
Муж ехидно ухмыляется.
И нечего тут ухмыляться с самоуверенным видом! Я докажу… Вот открою бордель прямо напротив твоей работы.
Муж снова ухмыляется.
Буду гулять по панели взад-вперед, с плакатом: "Продается чисто вымытая и надушенная жена инженера Мамбрет-ти. Скидка профсоюзным членам".
Мужчина. Что-что, а это ты умеешь! Оплевать мои самые лучшие чувства, которыми я с тобой откровенно делюсь… Хочу быть искренним… поговорить… (Произнося все это, приближается к Антонии, берет ее за руку, пытается завладеть пистолетом.)
Антония. Ну, так поговори! Объясни, растолкуй мне, что у тебя за чесотка – прыгать подряд на всех баб. СПИДа на тебя нету! Да отцепись ты от револьвера… Не бойся, не застрелюсь!
Мужчина. Честное слово?
Антония. Честное слово, не буду стреляться… Расхотелось.
Муж отпускает ее.
Передумала… Я тебя застрелю! (Прицеливается в него из пистолета.)
Мужчина. Ты эти шутки брось!
Антония. А я и не шучу! (Стреляет из пистолета почти в мужа.)
Мужчина (в ужасе). Обалдела, что ли?! В меня стрелять! А если попадешь? Я же играю роль!
Антония. Молчать! Руки вверх, лицом к стене! Сейчас я поговорю с ними (указывая на публику) пару минут, а потом шлепну тебя. Стоять, не двигаться. (К публике, не сводя дула с мужа.) Но в один прекрасный день мой муж перешел в контрнаступление.
Мужчина (с поднятыми руками). А ты сама хоть что-нибудь сделала, чтобы избежать нашего развала? Когда я не выдержал и в поисках настоящего чувства вырвался за пределы семейного круга… искал стимулов, страсти, приключений, ты хоть попыталась понять меня?
Антония. Но, любимый… чего ж ты сразу не объяснил, что нуждаешься в чувствах?… Зачем искать их "за пределами семейного круга"?… Вот я тебе сейчас покажу "семейный круг"… с чувствами… Всажу пулю!.. Даже знаю куда… (Прицеливается в пах мужу, тот соответственно реагирует. К публике.) Так вот, мой муж перешел в контрнаступление… И я наслушалась… "Мы должны больше общаться друг с другом… Культура спасет наш брак…" – поносил ханжество, проклинал мещанскую мораль…
Мужчина. Да! Потому что супружеская верность не для цивилизованных людей! Потому что все эти разговоры о дружных, любящих, неразлучных супругах преследуют сугубо материальную выгоду в семье, утверждают господство мужчины. (Приближается к ней.) Пойми, наконец, что я прекрасно могу иметь связь с другой женщиной и в то же время поддерживать с тобой дружеские отношения… питать к тебе любовь, нежность и, главным образом, уважение!
Антония. Ты все это сам придумал или насмотрелся передачи "Советы молодым супругам"? За три секунды двадцать восемь избитых и затасканных истин. Дружба… Уважение… Расскажи своей бабушке. Я хочу, чтобы мой мужчина любил меня, чтобы хватал меня безжалостно, швырял в постель и чтобы потом я вылезала оттуда на карачках вот с таким синяком под глазом! Уважение, дружба! Надоело! Свободный брак – не для меня. Хватит! Больше не могу! Не могу, чтобы мой муж одновременно был еще чьим-то женихом… Я этого не вынесу при моем характере… Я ведь по натуре собственница, потому что – "рак". Да, да, любимый, я – "рак"!.. Созвездие, прямо скажем, дерьмовое. Представляю себе: звонят в дверь, я открываю: "Кто там? Мой муж. А эта миленькая особа кто ж такая?" "Знакомься, солнышко, моя жена… моя невеста". "Хорошенькая. Ты в каком классе, девочка? Ну, проходите, ужин готов… Вот ваша спальня… то есть наша… то есть… ты не волнуйся, я уйду… я буду спать в другой комнате на диване, поджав коленки до подбородка. Так что можете и пыхтеть и визжать… За меня не волнуйтесь. Я уши ваткой заткну"… Ты этого хотел? Не выйдет! Твой свободный брак – чушь собачья. Уже многие обожглись…
Мужчина. Ну и что? Другие пускай обжигаются, набивают шишки, а мы должны окунуться в него с головой. Стать свободной супружеской парой!
Антония. Свободной парой? (Наставляет на него пистолет.) Да я убью тебя! Вон из дома! (К публике.) И в конце концов он меня убедил: чтобы спасти наш брак, нашу дружбу, нашу интимность, необходимо сделать общественным достоянием нашу постель! (Садится на подоконник и кладет на него пистолет; муж садится за столик и читает газету.) Но как быть с детьми?… "Дети поймут…" – говорил он… и что самое удивительное, именно Роберто, мой двадцатисемилетний сын, подбил меня попробовать: мол "хватит, мама, так больше нельзя, вы перережете друг друга. Ты, мама, совсем превратилась в папин довесок, а ведь должна сама распоряжаться своей жизнью, тебе нужна независимость! Папа гуляет по женщинам, ну и ты тоже – нет, не ради мести, а потому что так будет справедливо, разумно, по-человечески – заведи себе другого мужчину…" "Роберто, сынок, что ты такое говоришь?!" "Брось, мама, небось, не святая. Найди себе другого… симпатичного, моложе папы… из левых… лучше всего демократа. Определись раз и навсегда. Попробуй, мама! Я помогу тебе, мама!" И он так говорил "мама-мама", что я не устояла и решила попробовать. (Спускается с подоконника и выходит на просцениум.) Первое правило… кстати, женщины в этом зале, записывайте за мной… мало ли что… вдруг мой личный опыт вам пригодится… Итак, первое правило: прочь из дома! Я так и сделала: после многолетних унижений и отчаяний вырвалась наконец из долины слез и нашла себе другой дом – вот этот. Собрала все платья, которые носила в супружеской жизни, и вышвырнула к черту! Помчалась по магазинам закупать новый гардероб. (Идет в ванную и продолжает говорить оттуда.) Накупила каких-то широченных штанов, немыслимых юбок… Сделала прическу торчком, как у панков, как реклама шариковых ручек! Намазалась фиолетовым гримом! И была омерзительна! (Возвращается на сцену; теперь на ней только свитер, черные чулки и веселой расцветки шерстяные гетры.) А походка… Да, да… Сами знаете, во что мы превращаемся, если "он" больше не любит! В унылых, подавленных тетех! Рыдаем, сутулимся! Я, например, напрочь забыла, что у меня есть бедра… А оказывается – есть! Брошенная, покинутая, но – с бедрами!.. Я просто ими не пользовалась… не поигрывала… А волочилась, как сушеная вобла, спотыкаясь на каждом шагу! Вот так (демонстрируя походку, ковыляет, с сильным наклоном тела вперед): ну вылитый верблюд с артритом! И глаза в землю… Уж не знаю, что я там искала… Какой-нибудь медяк на счастье… А там – ничего! Одно дерьмо собачье! Сколько же дерьма из них вываливается! Ужас! Мой сын не отходил от меня, следил за моими превращениями и был очень доволен: "Молодец, мама… все отлично… гардероб сменила, прическу сменила… но жирок еще есть, а ты, мама, должна быть аппетитной". Я ему: "Ага. Небось не индюшка!" А он меня – на хлеб и воду. Как я голодала! Что там индийские йоги – смех один. А бег! Бег трусцой! Разрази Господь того, кто выдумал бегать трусцой! И я носилась, как сумасшедшая, утром и вечером… в парке… голодная, как пес… Знаете, до чего докатилась? Воровала еду у маленьких детей на скамейках! Оказывается, сладкие орешки – такая вкуснотища! Наконец, похудела. Является мой сын. Я – вся в надежде услышать похвалу… А он: "Ну-ка, мама, повернись…" Поворачиваюсь. "Мама, у тебя отвисли ягодицы и больше не подтянутся. Ой, не подтянутся, мама". Знайте, девушки: после тридцати восьми ягодицы отвисают безнадежно! "Сынок… Что же мне теперь делать с ягодицами?!" "Ходи на цыпочках, мама". И вот я целый день… С утра до вечера… Как воздушная фея… Надо же бедра подобрать! Специальное упражнение под названием "лягушка". Не смейтесь, женщины… Я посмотрю, какая походка будет у вас завтра на улице… А всякие прогибания и растяжки! У меня даже условный рефлекс появился. Как свободная секунда, сразу раз-раз-раз! В магазин приду – полкило сыру свешайте. И пока вешают – раз-раз! "Синьора, где вы?" "Тут я, тут: ягодицы подбираю". И он, колбасник мой, тоже беспокоится, расспрашивает… "Синьора, как у вас с ягодицами?" "Сегодня лучше, спасибо…" В общем, похудела, подобралась, подтянулась, но увы… так никого и не нашла. А почему – сама не знаю. Выходит, не нравилась никому! Никто меня и не замечал вовсе! Смотрели, как сквозь стекло! Бывают такие черные полосы! У вас тоже, да?… Ну, хоть бы кто-нибудь – никого! Мой сын и говорит: "Так у тебя точно никого не будет… Чего ты вся напрягаешься изнутри? Ты успокойся, мама, стань мягче, общительней, не бойся знакомиться. Вот пойдешь на вечеринку с друзьями – старайся поймать чей-нибудь взгляд". И я вечерами напролет так и сидела за своей тарелкой. (Демонстрирует неотрывный взгляд на кого-то.) И все без толку. Наоборот, тот, на кого я глядела, пугался. "Ну, чего уставилась? Спятила, что ли?" "Ой, нет, я так, ничего…" Хоть ложись да помирай. Черная полоса, но такая черная. Потом я обнаружила, что кое-кому нравлюсь: мужчинам в возрасте от восьмидесяти до девяноста четырех. Все старики у нас в квартале пускали слюни в мою сторону. И еще мальчонки, совсем молоденькие, как мой сын – лет по двадцать семь. Эти-то что во мне искали? Вторую мамочку с эдиповым комплексом? Ну уж нет! Прямо кошмар какой-то! И лишь один раз у меня возник роман… тот еще роман! Со школьным товарищем моего сына… Он буквально с первого класса не вылезал из нашего дома: делал уроки, полдничал. Потом в университет пошел – и по-прежнему у нас… Уж защитился, диплом получил, а все приходит полдничать… И вот однажды сидит он у меня на кухне, я стою к нему спиной, делаю ему бутерброд… И прямо там, на кухне, – а она у меня маленькая, тесная, – я вдруг почувствовала! Вдруг ощутила! Но такое! "Зов джунглей"!! Матерь Божья! Оборачиваюсь – вижу этого мальчика: хорошенький, ну просто загляденье какой красивый!! А он смотрит на меня печально… своим синим глазом… Нет, у него два глаза… это я так говорю: синим глазом, а у него оба глаза на месте. И взгляд!.. Сил нет! Я сама не своя, с бутербродом к нему, как к магниту… А он вместе с бутербродом берет мою руку… Я говорю: "Ты что?" Но руки не отнимаю. Он откусывает кусок и с полным ртом заявляет: "Я тебя люблю". Я ему: "Ты что?" А сама рада! "Я люблю тебя, люблю, люблю… с первого класса". "Чего ж ты раньше молчал?" Нет, конечно, я так не говорила. Это я сейчас придумала, чтобы вы посмеялись. На самом деле я закатила ему сцену! "Как ты смеешь! Ты понимаешь, что говоришь? Я тебе в матери гожусь! Бесстыжий! Убирайся вон из моего дома! Наелся бутербродов, хватит!" Выгнала бедного парня… Он едва не умер с горя! Но не сдался… Звонил без передышки и был влюблен, как сумасшедший!.. Плакал навзрыд… Сердце мое разрывалось на части! Что прикажете делать? Слушать, как убивается несчастный мальчик? В конце концов, я ведь тоже мать! Не выдержала. В один прекрасный день сказала ему: "Все. Хватит реветь".