- Я заблуждался слишком долго, но теперь стал умнее и покорился; я родился под роковой звездой; я всегда страдал, всегда был несчастлив и теперь притерпелся.
- Это не причина, друг мой.
- Что я могу вам сказать? Я сам себя не понимаю. Что я такое? Охотник, праздношатающийся, одним словом, Сурикэ. Неужели вы думаете, что, если бы я попросил у графа руки его воспитанницы, он отнесся бы серьезно к моему предложению? Он засмеялся бы мне в лицо, а может быть, просто приказал бы своим лакеям выгнать меня.
- Вы ошибаетесь, друг мой; если бы граф, мой родственник, отказал вам в руке своей воспитанницы, - впрочем, предполагать это нет причины, так как вы не высказывались перед ним, - то он, во всяком случае, говорил бы с вами как человек лучшего общества с себе равным; я уверен, он не лишил бы вас своего расположения.
- Вы так думаете?
- Вполне уверен. Вы принадлежите к лучшему обществу, молоды, красивы, получили хорошее образование и умны от природы; что же желать еще? Ваша честность и добросовестность вошли в пословицу в колонии; какая семья не отдала бы вам с радостью своей дочери?
- Благодарю вас, генерал, за слишком лестное мнение обо мне; но вы смотрите только со своей точки зрения, вы забываете во мне охотника и видите только адвоката; не все разделяют ваш взгляд; лучше мне успокоиться; несчастье и я, мы старые знакомые.
- В ваших словах есть некоторая доля логики и правды, но я дал себе слово устроить ваше счастье; представляется случай услужить вам, я не премину им воспользоваться.
- Генерал, прошу вас…
- Дайте мне договорить; после вы можете высказать мне свои замечания, и мы обсудим их вместе.
- Хорошо, извольте говорить.
- Граф Меренвиль не только мой родственник, но вместе с тем друг.
- Не спорю, но…
- Вы уже прерываете меня? - сказал Монкальм, улыбаясь.
- Правда, извините меня.
- Не касаясь в разговоре ни вас, ни мадемуазель де Прэль, я постараюсь узнать образ мыслей моего двоюродного брата; граф человек вполне честный и весьма опытный; он самым деликатным образом выспросит свою воспитанницу; как бы она ни скрывала своих чувств, он угадает их; тогда, без сомнения, он поступит, как должен поступить честный человек; это нетрудно, не правда ли?
- Конечно, нет.
- Предоставьте мне устроить все.
- Так, как вы сказали, генерал…
- Конечно, главное, чтобы молодой девушке не было никаких неприятностей из-за всего этого.
- Да, именно так.
- В таком случае, вы принимаете?
- Если так, то предоставьте мне действовать, а когда придет время, тогда благодарите.
- Что бы ни случилось, генерал, я буду вам благодарен.
- Хорошо, мы поговорим об этом, когда мой план удастся…
- Да услышит вас Господь, генерал!
- Он услышит вас; кстати, в числе писем, полученных мною сегодня, есть объемистое письмо на ваше имя, из Франции, из Парижа; я вам передам его сию минуту. Уже поздно, не собираетесь ли вы спать? Я очень устал, и мне недурно будет уснуть на несколько часов.
- Действительно, отдых вам необходим после такого утомительного дня.
- Вы не последуете моему примеру?
- Нет еще, генерал, я не могу быть спокоен, не обойдя еще раз крепость; это старая охотничья привычка; от этого я только буду крепче спать.
Генерал тонко улыбнулся: по его мнению, этот обход был только предлогом, выдуманным молодым человеком, чтобы несколько успокоиться.
- Может быть, вы правы, - сказал он. - Мы уснем спокойнее, зная, что кругом все обстоит благополучно; ступайте же, вернувшись, вы найдете письмо у себя на столике.
- Благодарю вас, спокойной ночи.
- Я, вероятно, просплю без просыпу до утра, глаза у меня слипаются; лишь бы меня не подняли ночью.
- Этого, кажется, не будет.
- Дай Бог! Прощайте же, желаю вам приятной прогулки.
- Спите хорошо, генерал.
Они дружески пожали друг другу руки. Генерал пошел к себе в спальню, а Шарль Лебо, взяв оружие и осмотрев его, вышел из форта; через пять минут он уже достиг девственного леса.
Уединение действует на душу человека, оно дает ему среди тишины таинственные советы.
После испытанного потрясения Шарлю Лебо необходимо было освежиться и привести в порядок свои мысли, в которых царствовал полнейший хаос; генерал не ошибся, он понял, что молодой человек выдумал обход, чтобы двух- или трехчасовой прогулкой успокоить свои нервы после разговора, во время которого волнение чуть не кончилось разрывом сердца.
Ночь была великолепная; сверкающие звезды усыпали темно-синее небо; синевато-белые лучи молодого месяца заливали пейзаж; вокруг молодого человека царствовала полная тишина; все спало.
Шарль Лебо чувствовал, что спокойствие возвращается к нему и мало-помалу заступает место хаоса, наполнявшего его душу; самообладание возвращалось к нему, и вместе с тем возвращалось хладнокровие, оставлявшее его только в случаях исключительных, вроде происшедшего с ним в этот вечер.
Теперь, когда рассудок занял место страсти, не допускавшей рассуждений, молодой человек совершенно иначе взглянул на свое положение. Теперь он сознавал, что Монкальмом руководят самые лучшие побуждения и что он говорил, как добрый человек и искренний друг; Шарль отдавал ему полную справедливость и признавал, что его намерения были самые похвальные и что он имел в виду его пользу.
Все глубже и глубже погружаясь в свои мысли, охотник задумчиво шел по берегу реки. Он вспоминал и восстанавливал в памяти весь разговор, важность которого для его будущего счастья становилась ему все яснее. Он не обманывал себя надеждами, несбыточными в настоящую минуту, но дела могли принять другой оборот и тогда…
Предаваясь таким образом своим мыслям, охотник в то же время оставался верен своим привычкам обитателя лесов; он действовал несколько машинально, но никогда еще, быть может, он не наблюдал так внимательно все окружающее; ничто не ускользало от него.
Прошло более трех часов, как молодой человек вышел из крепости; энергия и обычное спокойствие вернулись к нему; он вышел, наконец, победителем из нравственной борьбы, принесшей ему столько страданий. Было около полуночи, и Шарль Лебо уже думал вернуться в Карильон, как внезапно послышавшийся шум заставил его вздрогнуть. Молодой человек поспешно спрятался за куст.
Слышанный шум доносился с реки; Шарль тотчас же определил причину этого шума, нарушившего его мечты; то был стук весла, упавшего в пирогу. Охотник задавал себе вопрос, кто мог быть этот любитель ночных прогулок, когда увидал человека, высадившегося из лодки и направлявшегося к лесу.
Незнакомец был высокого роста и атлетического сложения; он был одет в костюм ирокеза и татуирован, как воин.
- Это краснокожий, - проговорил охотник, но почти тотчас же поправился: - Нет, я ошибся, этот мнимый краснокожий - белый, переодетый индейцем; индейцы не ходят так, у них совершенно другая походка, и они никогда не забывают принимать предосторожности, идя по вольной дороге; вероятно, английский шпион; это начинает занимать меня, какого черта ему надо здесь в такое время!
Белый или краснокожий, кто бы он ни был, вероятно, заметил, что ему следует продвигаться вперед с большей осторожностью; он почти тотчас скрылся за густым кустарником.
Между его появлением и исчезновением прошло не более пяти минут.
Без сомнения, шпион - иначе кем же мог быть этот человек - заметил что-нибудь: он более не показывался.
Положение становилось затруднительным, эта игра в прятки могла бы продолжаться долго без всяких результатов; охотник решился ускорить развязку.
Шарль Лебо быстро принимал решения; он устремил взгляд на чащу, в которой скрылся индеец, и не сводил глаз.
Таким образом прошло десять минут.
Долгое ожидание начало утомлять молодого человека; он намеревался прибегнуть к какой-нибудь решительной мере, когда индеец, убедившись, вероятно, в неосновательности своих подозрений, вдруг снова появился, но на этот раз он шел чрезвычайно осторожно, прячась за каждым деревом, за каждой группой кустов.
Незнакомец был на расстоянии ружейного выстрела от охотника; последнему ничего не стоило пустить ему пулю в голову, но Шарлю было противно убить человека из засады, не дав ему возможности защищаться, тем более что охотник был убежден, что имеет дело не с индейцем, но с таким же белым, как он сам; он решился предупредить его о своем присутствии; в таком случае, думал он, это уже не будет убийство, но поединок, может быть, и не по правилам, но, во всяком случае, вполне честный.
- Кто здесь? - крикнул охотник угрожающим голосом.
- Что? - отвечал незнакомец, застигнутый врасплох. "Это француз", - подумал охотник.
Индеец одним прыжком скрылся в чаще.
- Сдавайся! - закричал охотник. Незнакомец не отвечал и притаился.
- Так вот как! - воскликнул Шарль, начиная сердиться. - Берегись, будешь сам виноват!
Он прицелился и выстрелил наудачу. Незнакомец выскочил из чащи.
- Сдавайся! - закричал охотник.
- Вот мой ответ, - возразил незнакомец, стреляя, но его пуля засела в стволе дерева.
- Сам будешь виноват, - сухо проговорил молодой человек.
Он выстрелил из пистолета в своего противника в то самое время, когда тот, считая Шарля обезоруженным, спешил в чащу, чтобы снова зарядить ружье.
Выстрел из пистолета уложил его.
Шарль бросился на своего врага с поднятым прикладом.
- Не стоит труда добивать меня, - с усмешкой проговорил незнакомец, - в меня попали две пули.
- Голос мне знаком… - сказал охотник.
- Да, да, - отвечал раненый все еще насмешливо, - подойдите поближе, вы меня тогда узнаете.
Шарль, не подозревая никакого злого умысла, наклонился, но незнакомец, пользуясь последним случаем, схватил Шарля за блузу и, притянув его к себе, выхватил нож.
- Умри, собака! - воскликнул он, стараясь воткнуть ему нож в грудь.
Но охотник схватил его за руку, сжал ее как в тисках, отнял нож и бросил его в кусты.
Раненый упал в изнеможении, хрипя в предсмертной агонии.
- Почему вы так ненавидите меня, г-н Курбюиссон? Я не сделал вам ничего, кроме добра.
- А! Вы узнали меня наконец, г-н Лебо?
- Да, и тем более уверен, что между нами недоразумение.
- Вы ошибаетесь, г-н Лебо, недоразумения нет никакого.
- Вы меня искали здесь?
- Именно вас.
- Чтобы убить меня?
- Да, чтобы убить.
- Вы меня ненавидите?
- Вовсе нет.
- В таком случае, я вас не понимаю.
- Весьма вероятно, - отвечал умирающий с мрачным смехом.
Он, казалось, старался в продолжение нескольких минут вспомнить по порядку все происшедшее. Охотник грустно смотрел на него.
- Выслушайте меня, г-н Лебо, - сказал Курбюиссон глухим голосом, - вы убили меня, через несколько минут я умру…
- Вы молоды, - перебил его охотник, - в ваши годы природа…
- Не пытайтесь утешить меня, я умру, еще раз повторяю вам, пули попали туда, куда назначались; не станем терять драгоценного времени, мне надо сообщить вам вещи, весьма важные для вас.
- Если вы этого требуете, то говорите, я слушаю вас.
- Я вовсе не ненавижу вас, напротив, я всегда сохранял искреннейшую благодарность за услуги, оказанные вами мне, но бедность - плохая советчица; за что я ни брался, ничто не удавалось мне, все мои усилия были тщетны, часто мне по два и по три дня не приходилось иметь куска во рту, один Бог знает, что я вытерпел; надеялись, что я буду гордостью своей семьи, я стал позором для нее. На днях я встретился с одним человеком, которого знал, когда был еще богат; этот дьявол-искуситель справился о моем положении, я признался ему во всем, что выстрадал и что терплю в настоящую минуту, этот человек предложил мне пятьсот луидоров - целое состояние для умирающего с голоду нищего - и ставил только одно условие.
- Мою смерть, не так ли? - с горечью спросил охотник.
- Да, - сдавленным голосом отвечал умирающий, - я долго противился, клянусь вам…
- Я верю вам.
- Он пересыпал золотые перед моими глазами, вид их опьянял меня, я сходил с ума; остальное вам известно!
- Кто же этот человек?
- Граф Рене де Витре.
- Негодяй!
- Действительно негодяй, но это еще не все; нагнитесь ко мне поближе, кровь душит меня, я говорю с трудом.
Несчастный действительно весь посинел, холодный пот выступил у него на лбу, взор его блуждал, на губах выступила кровавая пена; с трудом можно было разобрать, что он говорил.
Шарль Лебо нагнулся к нему. Курбюиссон продолжал прерывающимся голосом:
- Он заплатил не за одну вашу смерть; кроме вас, мадам де… де…
Он испустил раздирающий душу крик, дрожь пробежала по телу, он привскочил, упал лицом вниз и не двигался больше.
Он умер.
Охотник осмотрел тело, чтобы убедиться, что Курбюиссон уже не дышит; в этом не оставалось сомнения.
- Бедняга! - философски заметил охотник. - Жизнь его была дурная, а конец еще хуже; но что он хотел сказать? Ему следовало бы прожить еще несколько минут… И вы, г-н де Витре, берегитесь!
Шарль обыскал карманы у мертвого и нашел в них засаленный бумажник, набитый бумагами, и несколько золотых - остаток от пятисот.
- Они помешают ему всплыть наверх, - сказал Шарль, опуская золото обратно в карман покойника.
Он поднял тело и бросил его в реку. Так как было уже поздно, Шарль поспешил вернуться в крепость.
- Что видели нового во время своей долгой прогулки? - спросил Ларутин.
- Ничего, - лаконично ответил охотник.
Глава IX,
ГДЕ ВПОЛНЕ ОБРИСОВЫВАЕТСЯ ФИГУРА СУРИКЭ
На другое утро, часов около шести, Монкальм гулял по гласису крепости, укрепления которой, пользуясь досугом, он приводил в порядок и усиливал.
Когда придет время, мы подробнее поговорим об этой крепости.
За неимением лучшего собеседника, генерал расспрашивал сержанта Ларутина, к которому он всегда относился с известным уважением.
Машинально оглядываясь по сторонам, генерал увидел Шарля Лебо, спокойно выходившего из кустарника.
Охотник казался озабоченным, он шел медленно и опустив голову; по временам он останавливался, близко наклонялся к земле и несколько минут оставался в таком положении, несколько раз он возвращался по своим следам, потом - да извинит нас читатель за сравнение - как хорошо дрессированная собака старался чутьем найти следы дичи.
- Я думал, что г-н Лебо еще спит, он, вероятно, не рано вернулся с обхода?
- Очень поздно.
- И теперь уже встал?
- Да, уже давно; наш Сурикэ чуток, как мышь, он спит одним глазом…
- А! - сказал генерал, внимание которого было обращено в другую сторону.
- Когда надо делать дело, у него никому нет спуску…
Способ выражения сержанта часто смешил Монкальма, но на этот раз главнокомандующий даже не улыбнулся.
- Ну, что нового, друг Шарль? - спросил генерал, когда охотник подошел ближе.
- Новостей довольно; имею честь кланяться, - отвечал Шарль Лебо. - Как вы спали?
- Отлично, благодарю вас, - сказал генерал, протягивая охотнику руку, которую тот пожал. - Вы кажетесь озабоченным; что случилось сегодня утром?
- Случилось не утром, а ночью; признаюсь вам, я окончательно сбит с толку, я открыл следы, для меня совершенно непонятные.
- Как это? Объясните ваши опасения; может быть, нам удастся добраться до истины.
- Сомневаюсь, генерал.
- Все равно расскажите все по порядку.
- Во-первых, меня чуть было не убили…
- Как это чуть было не убили?
- Да, чуть было не застрелил француз, переодетый ирокезом.
- Это важно.
Охотник со всеми подробностями рассказал о своей встрече с Курбюиссоном.
- Это обстоятельство надо выяснить как можно скорее, - сказал генерал, нахмурясь, - вы говорите, что граф де Витре замешан в этом деле!
- Это сказал не я, а Курбюиссон, умирая.
- Да, помню; граф де Витре пользуется весьма плохой репутацией, говорят, он игрок, но от страсти к картам до приказания убить человека еще далеко, разве у вас были с ним какие-нибудь неприятности до отъезда из Франции?
- Нет, не во Франции, но здесь, в колонии, у меня с ним была дуэль, и он спасся только чудом.
- Я помню эту ссору; граф, кажется, оскорбил даму.
- Да, мадемуазель де Прэль.
- И граф из-за этого нанимает людей, чтобы убить вас!
- По-видимому, так.
- Вот отлично! Если нам удастся уличить его в замышленном убийстве, я его прогоню из форта; подобные поступки гнусны, де Витре дворянин, принадлежащий к одной из лучших фамилий Франции, я отнесусь к нему без всякого сожаления, клянусь вам.
- Нет, генерал, прошу вас, предоставьте мне самому свести счеты с графом.
- Что вы вздумали? У этого человека нет чести…
- Прошу вас…
- Увидим. Курбюиссон не сказал вам имени дамы?..
- Смерть заставила его замолчать.
- Вы говорите, с ним были бумаги?
- Да, генерал.
- Мы просмотрим их вместе.
- Когда вам будет угодно.
- Теперь скажите мне, что вас тревожило.
- Может быть, это пустяки, генерал, но меня всегда озабочивает то, что не кажется мне вполне ясным.
- И меня также, ничто не может быть неприятнее неразгаданной загадки.
- Именно в таком положении я нахожусь теперь, разгадки нет; я готов лбом колотиться об стену.
- Это плохой способ помочь делу, - заметил генерал, смеясь.
- Правда, это не принесло бы пользы; вот в кратких словах причина моего беспокойства: я наткнулся на след гуронов, шедших с севера к Луизиане; индейцы были близко от крепости, казалось, они хотели было войти в город, но потом передумали и, продолжая свой путь, углубились в леса.
- Что же такое! Вероятно, наш друг Тареа проходил мимо нас и вздумал было зайти к нам в гости.
- Я сначала подумал то же самое, но вскоре убедился в неосновательности подобного предположения.
- Почему? Объяснитесь…
- Очень просто, генерал: во-первых, я не открыл следов Тареа, которые знаю уже давно; кроме того, вождь идет на войну, следовательно, с ним нет женщин.
- Ас теми индейцами, о которых вы говорили, были женщины?
- Да, была, по крайней мере одна женщина, я нашел ее следы; и что еще более удивительно, эту женщину можно принять за белую; хотя на ней такая же обувь, как на индеанках, эта женщина ходит совершенно иначе.
- В самом деле, странно, вы не ошиблись?
- Нет, ошибиться невозможно, генерал.
- Вам лучше, знать. Вы думаете, эти индейцы - враги?
- Нет, не думаю; они просто кочуют.
- В таком случае нам нечего бояться их.
- Вовсе нечего. Я, впрочем, буду настороже.
- Теперь пойдемте завтракать.
Они вернулись в крепость, где их ждал завтрак, и сели за стол.
- Вы прочли свое письмо?
- Я его не получал, генерал.
- Ах, Боже мой! - воскликнул Монкальм, ударяя себя по лбу. - Я совершенно забыл о нем; я передам его вам сейчас же после завтрака.
- Дело не спешное, - сказал Шарль, улыбаясь, - отец мой пишет мне редко, а когда пишет, то повторяет постоянно одно и то же; следовательно, я наперед знаю содержание его послания.