- Версальское правительство давно извещено о происходящем: министр прекрасно знает положение дел. Но маркиза Помпадур ослеплена взятками - надо называть вещи их настоящими именами, - которые Биго пересылает ей через своего проклятого Витре. Разве вам неизвестна эта постыдная система?
- В Версале мне говорили об этом кое-что шепотом - никому не желательно попасть в Бастилию, - но я и не подозревал того, что увидел здесь собственными глазами.
- А что касается маркиза де Водрейля, какого вы мнения о нем лично?
- Водрейль играет значительную роль во всех этих неблаговидных историях; губернатор и tutti guanti - пираты, грабители, у которых нет ни чести, ни патриотизма; они погубили свою страну - вот мое откровенное мнение; что касается Водрейля, он боится, потому что не обманывается касательно положения дел; он пробовал заставить меня говорить и сам попался самым жестоким образом; теперь он меня боится, потому что далеко не глуп; через две недели он будет моим смертельным врагом, так как знает, что я никогда не сделаюсь его сообщником и что я во что бы то ни стало исполню свой долг до конца.
- В добрый час! Я ожидал от вас этого, генерал; у нас есть еще несколько офицеров, преданных своему отечеству, и мы сумеем сделать все. Если мы падем, то падем с честью.
- Я еще не знаю, как они намереваются действовать; но что бы ни случилось, наша военная честь должна остаться неприкосновенной и без малейшего пятна.
- Мы будем помогать вам во всем, чтобы достигнуть этого. Верьте в меня так же, как я верю в вас, и все пойдет хорошо.
В эту минуту дверь столовой отворилась и вошел Бесследный.
Главнокомандующий вскрикнул от радости, увидев его.
- Наконец-то вы явились! - сказал он канадцу. - Что вы делали все это время?
- Очень многое, генерал, - невозмутимо отвечал охотник, - вы, конечно, помните, что мы с Тареа опоздали почти на целые сутки по причине нападения ирокезов на Бельвю.
- Я знаю о случившемся; вы и в этом случае, как всегда, впрочем, показали себя храбрецом. Мне остается только похвалить вас… Когда вы явились в нашу страну?
- Сию минуту, генерал; я предполагал, что вы желаете поскорее узнать новости, и прямо пришел в Квебек.
- Отлично. Садитесь. Ивон, дай прибор.
- Благодарю вас, вы оказываете мне много чести; мне ничего не надо, я недавно перекусил и, если позволите, попрошу стакан вина, чтобы выпить его за ваше здоровье.
- Как хотите. Ивон, вина!
Генерал знал умеренность охотников; они довольствовались весьма малым и не умели церемониться; когда они бывали голодны или хотели пить, они принимали все, что им предлагали. Поэтому Монкальм не счел нужным настаивать и только велел пододвинуть бутылку поближе к охотнику.
По окончании обеда Ивон подал кофе, и Бесследный взял также чашку; затем были положены на стол трубки и табак. Кофе уже давно был во всеобщем употреблении в Америке, так что даже самые бедные пили его ежедневно, между тем как в Европе он считался еще роскошью.
Краснокожие и охотники никогда не рассуждают о важных делах, не закурив трубки; главнокомандующий курил не столько по привычке, сколько по необходимости и из нежелания нарушить привычки канадцев; благодаря подобной уступке обычаям страны индейцы и охотники обожали Монкальма.
- Значит, есть что-нибудь новенькое, друг Бесследный? - спросил генерал, когда трубки были закурены и гости почти исчезли в густых облаках дыма.
- Да, очень много.
- Сообщите же мне, что знаете, мы здесь собрались на совет и готовы выслушать вас.
- К вашим услугам, генерал. - И, поднимая свой стакан, полный до краев, он продолжал: - Имею честь выпить за ваше здоровье, генерал! - Он осушил стакан одним залпом и опрокинул его, чтобы показать, что в нем нет ничего.
- За ваше здоровье, Бесследный.
Охотник поклонился, затянулся несколько раз и начал:
- Все ваши приказания выполнены, и наш успех был полный; присоединившись к отряду, ожидавшему нас, мы - Тареа со своими краснокожими и я со своими охотниками - разделились на две части и, после совета, на котором условились обо всем, оба отряда устремились с двух различных мест в Новую Англию; произошла страшная резня; более тысячи английских переселенцев были убиты и скальпированы; наше вторжение было так неожиданно, что англичане, растерявшись от страха, бросили все: мебель, скот - и сами ушли миль за сорок; они бежали массами и спасались в больших приморских городах.
- Этот успех с избытком вознаградил нас за поражение Диеско у форта Вильяма-Генриха! - воскликнул Монкальм.
- Да, генерал, несмотря на свою победу, англичане не осмелились идти на форт Фредерик. Они оставили гарнизон в форте Эдуард и вернулись в Новую Англию.
- Вы уверены в этом?
- Я шел по их следу до английской границы.
- Слава Богу! Вот богатые новости!
- Нигамон послужил приманной птицей в охоте на его друзей: Тареа пошел за ними и преследовал их в самую глубь Виргинии и Каролины.
- А где были вы?
- Я был с Тареа в сорока милях от Нью-Йорка.
- Так близко от виргинской столицы?
- Да, генерал.
- Это неблагоразумно, мой друг!
- Я не спорю, но что же делать? Мне хотелось доставить вам положительные известия. Я уже так близко подошел к столице, что пожелал наверное знать, чего мне держаться.
- Вы были в Нью-Йорке?
- Да, прожил там пять дней.
- Это непростительное неблагоразумие.
- Я очень хорошо знаю это; но, не рискуя, ничего не достигнешь.
- А если б вас открыли?
- Да кто меня знает там? Вы послушайте! Я говорю на собачьем наречии этих еретиков, как будто родился в их стране, да к тому же меня никто не знает; они привыкли к охотникам, никто не обращал на меня внимания.
- По крайней мере, вы узнали что-нибудь интересное?
- Как же! Послушайте, что я узнал, и увидите, стоило ли из-за этого рисковать. Английский главнокомандующий по имени граф Лондона решился принять план 1755 года; главные силы армии будут направлены в форт Сен-Фредерик, чтобы, заняв эту позицию, открыть себе путь на Монреаль через озеро Чамплен; второй корпус направится к Ниагаре, чтобы прервать сношения с долиной Огио; третий должен действовать против форта Дюкена; наконец, последний корпус должен действовать против Квебека; он отправится по рекам Кеннебек и Шодиер и совершит диверсию в этой стороне.
- Черт возьми! Громадный замысел, но, по-моему, трудно выполнимый, - сказал Монкальм, улыбаясь. - От кого вы добыли эти драгоценные сведения?
- Об этом говорят вслух в Нью-Йорке. Город переполнен войсками; нет других разговоров; я получил подтверждение собранных мною слухов от одного охотника, пробравшегося в город с таким же намерением, как я; следовательно, сомневаться невозможно.
- Я и не сомневаюсь в вашей правдивости; вы, конечно, хорошо знакомы с этим охотником?
- Вовсе нет; я часто встречал его, как и в этот раз, но никогда не разговаривал с ним; он вышел из Нью-Йорка вместе со мной; я прибавлю, что даже старался избегнуть его.
- Почему же? - спросил генерал. - Разве это ненадежный человек?
- Вовсе нет; я не знаю ничего дурного о нем; но говорят, что у него глаз дурен, и вы понимаете…
- Да, вполне понимаю, - улыбаясь, отвечал Монкальм.
- Впрочем, Сурикэ хорошо знает его, - продолжал канадец, - я даже получил от него поручение к нашему гостю.
- Как зовут этого человека? - спросил Шарль Лебо.
- Мрачный Взгляд.
- Я действительно знаю этого человека, и он мне очень нравится; сказанное им должно быть правдой, я вам ручаюсь головой за этого охотника, - горячо вступился Шарль.
- Этого достаточно; человек, сторону которого вы так горячо принимаете, не может быть негодяем.
- Вы увидите сами, генерал, так как я намереваюсь представить его вам.
- Хорошо; и ему не придется жаловаться на меня.
- Благодарю вас заранее! - И, обращаясь к канадцу, молодой человек прибавил - Какое же поручение Мрачный Взгляд дал вам ко мне?
- Оно не длинно, - отвечал канадец. - Мрачный Взгляд будет ожидать вас в час утра в третий день будущего новолуния у лосиного брода.
- Я буду там. Благодарю вас.
- Не за что; я всегда готов к вашим услугам. Теперь, генерал, позвольте мне уйти.
- Как хотите; вам надо отдохнуть; но не забудьте зайти ко мне завтра в двенадцать часов, я буду ждать вас.
- Хорошо. Итак, до завтра.
- А пока примите эти два пистолета; это хорошее оружие, и мне будет приятно видеть его на вас!
Генерал снял со стены пару великолепных пистолетов и подал Бесследному.
- О, генерал! - радостно воскликнул канадец. - Я никогда не расстанусь с ними!
И он заткнул их за пояс. Бесследный поклонился и вышел. Трое собеседников остались одни.
Глава VI,
ГДЕ СНОВА ЯВЛЯЕТСЯ ГРАФ РЕНЕ ДЕ ВИТРЕ
И ЗАСЫПАЕТ ПРОТИВ ВОЛИ
По утрехтскому миру Франция сохранила остров Кап-Бретон, или Королевский, лежавший у входа в залив Св. Лаврентия, между Акадией и Ньюфаундлендом; положение этого острова давало отчасти возможность господствовать над путем в Канаду.
В 1720 году на восточном берегу острова был основан город Луисбург, который намеревались превратить в большую крепость, но укрепления так и не были доведены до конца, потому что для этого потребовались бы слишком значительные издержки.
Новый город заселялся кем попало и служил убежищем всем, имевшим, по той или другой причине, несогласия с правосудием. Приезжали также переселенцы с Ньюфаундленда; но из них весьма немногие поселились в городе; они предпочитали порт Тулузу, Дофин и другие места на Королевском острове.
Когда город был уже построен, заметили, что остров не производит ничего и что все необходимое привозится из Квебека; в случае осады его можно было бы взять за несколько дней, так как у него не было бы провианта.
В 1747 году там сложилось исключительное положение вещей. Солдаты должны были получать жалованье от казны, но Биго, в то время интендант Луисбурга, наотрез отказался платить этим беднякам; они восстали. В то же время англичане неожиданно появились перед городом; он был в состоянии защищаться и имел гарнизон в 1600 человек.
При приближении англичан Дюшамбон, комендант, старался оживить патриотизм в своих войсках; восставшие покорились, но между солдатами и начальником осталось недоверие, которое помешало защите; комендант был принужден отдать город пятистам милиционерам, которые обратились бы в бегство при всяком намеке на серьезную защиту.
Луисбург был снова возвращен Франции по ахенскому миру; Биго - единственный виновник потери города - получил поздравление и повышение. Видя, что его система находит одобрение, взяточник продолжал свой образ действия, но уже действовал открыто, и никто не смел жаловаться.
Таким образом, Биго подготовлял потерю колонии, доходы с которой целиком шли в его карман.
Как все крепости того времени, Луисбург представлял невообразимый хаос: всюду грязь и нечистоты, улицы узкие, дома плохо выстроенные; это была настоящая помойная яма, особенно нижние кварталы - настоящие разбойничьи притоны; туда никто не отваживался вступить позднее известного времени; даже среди бела дня все предпочитали делать большой круг, чем проходить по некоторым улицам; эти улицы с зараженными домами все были пропитаны пороком и нищетой; здесь жил всякий сброд. День и ночь раздавалось пение или, скорее, вой в кабаках, помещавшихся во всех домах, где порок выставлялся наружу с полной безнаказанностью, так как полиция, вместо того чтобы сдерживать разврат, напротив, казалось, потворствовала ему; надо сказать, что Луисбург был исключением, грязным пятном Канады, которая славилась своим утонченным образом жизни и которую упрекали в излишней чопорности.
В тот самый вечер, когда у Монкальма происходило собрание, на котором присутствовал читатель, человек высокого роста и внушительной наружности, закутанный в плащ, в шляпе с полями, низко спущенными на лицо, шел от гавани и направлялся в нижние кварталы города, которые, казалось, были ему хорошо известны. Ночь была темная, дождливая и холодная; все спало в городе, или, по крайней мере, казалось, что спит, хотя еще не было и девяти часов; все вокруг незнакомца было погружено во мрак, но скоро декорация внезапно переменилась, послышалось пение и вой в кабаках и тавернах, свет в которых казался пламенем пожара; с трудом было возможно пробраться в этом лабиринте вонючих лачуг, грязи и притонов разврата; но незнакомец, казалось, привык к окружающему; он шел, не ускоряя и не замедляя своих мерных, твердых шагов.
Но, перейдя через перекресток, еще более, чем остальные улицы, освещенный и шумный от множества таверн, которыми он был наполнен, незнакомец остановился, бросил вокруг себя пытливый взгляд и после секундного колебания, казалось, припомнил забытые подробности; повернувшись на каблуках, он решительно вошел в кабак не только с подслеповатыми окнами, но вовсе без окон; вокруг столов сидели солдаты и матросы, совершенно пьяные, с отвратительными женщинами, не менее пьяными, чем их собеседники; все эти посетители пели, смеялись, ревели, плакали, спорили, даже дрались, и никто не пытался сдержать их; шум был такой, что не было бы слышно даже громового удара пушки.
Незнакомец с минуту, казалось, с любопытством рассматривал это странное общество; два матроса вцепились друг другу в волосы и покатились на грязный пол, награждая друг друга ударами кулаков, способными свалить с ног быка; пользуясь, что стол дерущихся освободился, новый гость сел без дальнейших околичностей; нечего было и думать о том, чтобы позвать кабатчика - он не услыхал бы зова среди этого гама; незнакомец и не пытался звать, кабатчик постоянно ходил между столами, присматривая за своими более чем подозрительными гостями; когда он подошел на пять или на шесть шагов к незнакомцу, этот последний взял табурет и швырнул его хозяину под ноги.
Кабатчик обернулся в бешенстве, потирая себе икры; незнакомец сделал ему знак, который он, вероятно, понял, потому что выражение его лица, напоминавшего морду дога, внезапно изменилось и он поспешно подбежал к незнакомцу и, вопреки своей обычной невежливости, снял свой засаленный колпак.
Если бы посетители были в состоянии заниматься происходившим вокруг них, они могли бы подумать, что кабатчик вдруг сошел с ума; но каждый был занят только самим собою. Это нарушение обычных привычек хозяина прошло, по счастью, незамеченным.
- Я Вольтижер, - сказал незнакомец сдержанным голосом.
- Стало быть, сумеете поднять парус на фок-мачту.
- И спустить блиндзелль, - отвечал тотчас незнакомец.
- Як услугам вашего сиятельства, - отвечал кабатчик, почтительно кланяясь.
- Без титула, помните это! - быстро перебил его незнакомец.
- Буду помнить, сударь.
- Хорошо; вы получили мое письмо из Ла-Рошели?
- Да, сударь, оно пришло десять дней тому назад.
- Комната готова, огонь зажжен, стол накрыт? Все готово?
- Стол на два прибора? Да, сударь!
- А кушанье?
- Будет достойно вашего с…
- Моего гостя еще нет?
- Нет еще; но по чему же мне узнать его?
- По тому же паролю, которым мы обменялись. Проводите меня в приготовленную для меня комнату.
- Пожалуйте.
- Пойдемте.
Кабатчик провел незнакомца через всю залу и, приказав прислужнику заменить себя, отворил дверь, прошел целый двор, отворил еще дверь и снова затворил ее, впустив своего гостя.
Они очутились в удобной передней, освещенной фонарем, спускавшимся с потолка.
Этот дом стоял совершенно особняком от кабака; меблировка была необыкновенно роскошная и изобличала вкус, которого никак нельзя было ожидать встретить в подобном месте; все помещение занимало один этаж, другого этажа не было; здесь была целая квартира, и не было забыто ничего, что мог бы потребовать человек, принадлежащий к лучшему обществу.
Стол был накрыт в прелестной спальне; среди комнаты стояли два кресла и два маленьких столика, большого же стола не было.
- Отлично, - сказал незнакомец, - ты понял меня, Кайман. - Он бросил ему кошелек, полный золота, и прибавил: - Это только задаток, если ты уладишь мне дело, я награжу тебя по-царски.
- Будете довольны.
- Помни, что никто, не исключая тебя, не должен входить сюда без моего зова.
- Везде есть звонки, сударь, я приду только в том случае, если вы позовете меня.
Незнакомец сбросил плащ и снял шляпу. Если кабатчик ждал этой минуты, чтобы увидеть лицо своего жильца, надежда его оказалась совершенно обманутой: на лице незнакомца была черная бархатная маска.
- Ступай теперь, а когда мой гость придет, проведи его; он не заставит себя долго ждать, - прибавил он, смотря на великолепные часы, осыпанные алмазами, - еще недостает десяти минут до условленного часа.
- Побегу встретить его.
- Да, иди.
Кабатчик почтительно поклонился и ушел.
"Гм, - подумал Кайман, - должно быть, напал на такого, которого нелегко поймать; какие предосторожности! Ну, да это его дело: он щедр, не жалеет денег. Я не выдам его: когда хорошо платишь, можешь делать что хочешь; Бог с ним! Будь у меня четыре таких постояльца, как он, я бы в один месяц составил себе состояние".
Когда кабатчик ушел, незнакомец уселся на одном из кресел в гостиной близ камина, взял первую попавшуюся книгу с хорошенького столика и открыл ее на половине.
Но он не читал ее; он думал, и, по-видимому, думы его были не совсем веселыми.
- Лишь бы этот человек, которого я жду, был именно таким, каким мне его представляли! Гм! Дело щекотливое, надо быть опытным, чтобы понять меня; мне его очень рекомендовали, он, должно быть, падок на деньги и легко справляется с совестью; увидим; я в минуту узнаю его; но, мне кажется, он очень опоздал.
В ту же минуту он услыхал, как отворилась первая дверь.
Он улыбнулся.
- Не успел и высказать желания, как оно исполнилось, как будто в сказке; начало хорошее, посмотрим, что будет дальше; черт, помоги! - С этим возгласом неверующего он встал и пошел навстречу своему гостю, которого еще не знал.
Дверь в гостиную отворилась, портьера приподнялась, и Кайман доложил:
- Господин Матье.
Сняв маску с новоприбывшего, державшегося несколько в стороне, кабатчик поклонился и, по праву первого посетителя, спустив портьеру, затворил за собою дверь и ушел из домика.