К сожалению, рецензий нет и в газетах, ежедневных и еженедельных. Если, конечно, не говорить о произведениях, которые вызывают безусловный интерес миллионов, о самых популярных именах: Пелевине, Марининой, Акунине и т. д. То есть о тех, о ком не написать было бы просто ремизом. О тех же, кто не входит в первую десятку или двадцатку, никто никогда ничего не напишет. Кроме того, довольно многие издания считают ниже своего достоинства писать про того или иного автора. Они так себя и позиционируют. Я, например, безрезультатно убеждал Сергея Пархоменко из прежних "Итогов", что не упомянуть о новом "не детективном" романе Марининой в еженедельном журнале, который пишет про всю жизнь, про всю страну, просто непрофессионально. Если не с литературной точки зрения, то с социокультурной уж наверняка. Меня это беспокоит. Я вижу в этом серьезную недоработку. Это, конечно, не злой умысел, не заговор литературных критиков, а следствие оторванности литературы, литературной критики от тех людей, которые еще не потеряли привычку ходить в книжный магазин и покупать книги.
Это становится более критичным по мере удаления от Москвы и Петербурга. Потому что возникают неизбежные проблемы распространения, доступности. Все, что уже сказано о разрушенных схемах, связях, об отсутствии интересов, – совершенно правильно. Кроме одного. Конечно же, в каком-нибудь отдаленном поселке водки потребляют больше, чем текилы, виски и коньяка. И тем не менее я рискну утверждать, что текила, виски и коньяк там есть. Чего же не хватает для того, чтобы в провинциальных городах было больше названий книг? Почему так сужен круг авторов? Потому, что торговые точки принадлежат книжным монстрам. Это не афишируется, и вы, возможно, об этом не знаете, но, к сожалению, дела обстоят именно так. Это монополизм. Прекрасно понимаю, что не в данной аудитории следует решать эту проблему, но не упомянуть о ней было бы несправедливо. Иначе опять получится, что все наши с вами разговоры к реальной жизни не имеют никакого отношения.
Наталья Иванова: Ни на одном телеканале, кроме, может быть, "Культуры", не существует такой должности, как литературный обозреватель, хотя спортивных обозревателей везде огромное количество. Никто ни в одной новостной программе не информирует, хотя бы в течение полутора минут, о том, что вышли книги, на которые стоит обратить внимание. Из литературных передач на канале "Культура" можно назвать "Графоман" Александра Шаталова, ежедневную программу Александра Александрова "Порядок слов", "Апокриф" Виктора Ерофеева и "Плоды просвещения" (но это, скорее, историко-литературная программа). Есть еще "Школа злословия", которая так или иначе иногда "требует к священной жертве" то Дмитрия Александровича Пригова, то Дарью Донцову. Однако очень часто это выбор модного писателя или модной книги, программа не ставит перед собой задачи информировать потенциальных читателей. Но вернемся к нашей теме: обладает ли литературная критика хоть какой-то литературной властью или это просто самоудовлетворение?
Абрам Рейтблат:
"Сегодня для большинства молодых литераторов критика – не профессия, а своего рода хобби" .
Возвращаясь к своему сравнению литературы с футболом, замечу, что каждый из названных мною матчей разного уровня по-разному значим и имеет разновеликую потенциальную аудиторию. Одно дело страсти на чемпионате мира, когда на кону честь нашей национальной сборной и всей страны. Это людей зажигает, может даже беспорядки вызвать в центре Москвы. Но то, как сыграет городская администрация с журналистами, вряд ли взволнует кого-то, кроме близких и друзей игроков. Об этом почти не говорилось за нашим столом, но читательская аудитория за последнее десятилетие резко сократилась, и даже для этой небольшой аудитории значимость литературы существенно снизилась. Поэтому особых страстей новые книги и литературные полемики не вызывают. Кто привык читать книги, тот их и сейчас читает. А волнуются люди сейчас по другим поводам.
Игорь Захаров говорил о том, что читатель не ориентируется в книгах, лежащих на лотках. Я тоже причастен к книгоизданию и думаю, что он несколько лукавит. Читатель прекрасно в лоточной продукции ориентируется, потому что книги объединены в серии и выходят в привычном серийном оформлении. Есть, например, мемуарная серия в издательстве Захарова… Я знаю людей, которые очередную книгу этой серии обязательно купят, и знаю любителей мемуарной литературы, которые этого не сделают никогда из текстологических и прочих соображений. Иными словами, люди прекрасно понимают, какой продукт они получат. Для подавляющего большинства современных читателей, повторю, соответствующим индикатором является серия.
У читателей "продвинутых", представителей другого социокультурного слоя, есть свои ориентиры. Они могут обращаться к "Книжному обозрению", к толстым журналам и т. д. Про тот тип литературы, который их интересует, информацию в этих изданиях они найдут. Другое дело, что им может быть физически недоступна сама книга. Механизмы книгораспространения пока не восстановились. Я думаю, что это одна из причин уменьшения читательской аудитории, помимо всех объективных социальных, экономических и социокультурных обстоятельств. Обычно к сокращению аудитории приводят высокие цены на книги. Но не думаю, что в нашем случае. Лет семь-восемь назад я принимал участие в исследовании покупки книг. Оказалось, что достаток покупателя не влияет на приобретение литературы. То есть доля покупающих книги среди бедных, средних по уровню дохода и богатых была одной и той же.
Теперь о власти критика в литературе. Она, конечно, есть, но сейчас очень невелика, и бороться за нее у критиков особого стимула нет. Ведь одно дело бороться за власть в стране, и совсем другое – в маленьком городке. Приведу в пример Каменева. Одно время он входил в руководство компартии, а потом его назначили руководить издательством "Academia". Была у него власть? Конечно, в издательстве была. Он мог решить, например: издавать книгу или не издавать. Но, разумеется, по сравнению с тем, что было раньше, возможности его несравнимо уменьшились.
Я не думаю, что издатели сейчас вообще не ориентируются на критику. Есть, конечно, разные типы издателей. Более или менее культурные издатели, точнее, издатели так называемых культурных книг, конечно, читают литературно-критические журналы, газеты, сетевые издания. Они не могут их игнорировать. В этом плане власть у критика есть. Но, повторю, власть небольшая. И, скорее всего, она опосредуется либо средствами массовой коммуникации, либо тем, что критик начинает руководить книжной серией или, как Виктор Топоров, премией. Кто он в последнем случае: литературный критик или литературный менеджер?
Наталья Иванова: Он литературный критик в своей книге, в литературно-критической серии "Инстанция вкуса", выходящей в издательстве "Лимбус-пресс". А в издательстве "Лимбус-пресс" он менеджер.
Абрам Рейтблат: Там, где у него есть власть, он выступает как менеджер, но вот вопрос: получил ли он эту власть и эту должность просто так, за свои менеджерские качества, или потому, что все-таки он литературный критик? Думаю, что знания и репутация литературного критика весьма важны для Александра Тимофеевского и других критиков, которые временами выступают в роли литературных менеджеров. И еще один момент. Я провел микроисследование на предмет того, что представляют собой по профессиональному типу люди, которые подвизаются в литературной критике. Скажем, в советскую эпоху литературный критик был профессионалом, т. е. он жил на те деньги, которые зарабатывал писанием литературно-критических статей. Это была его профессия. Он был связан с определенными журналами или газетами, потом выходили еще сборники его статей… Я думаю, что тогдашние критики в значительной степени и сегодня живут за счет своей литературно-критической продукции. А на что живут молодые критики, которым сейчас двадцать пять – тридцать лет? Оказывается, среди трех-четырех десятков авторов, печатающих рецензии и статьи о книгах, лишь для нескольких человек, литературных обозревателей в глянцевых журналах и в газетах, критика – основной источник дохода. Но они обычно являются лишь аннотаторами новых книг и информаторами о литературных тусовках. Новые литературные явления они, как правило, не анализируют и не оценивают. Получается, что для большинства молодых литераторов критика не профессия, а своего рода хобби.
Наталья Иванова: Литературный обозреватель в газете сегодня, как правило, один, а раньше в газете "Известия", например, могли выступать совершенно разные критики, представители разных поколений…
Абрам Рейтблат: Извините, что прерываю. Я изучаю литературные институты XIX – начала ХХ века и могу сказать, что и тогда у газеты был один обозреватель. В разных журналах и ситуация была разная, но в принципе в журнале печатались два-три ключевых критика, очень близких по своим оценкам. Многомерность общей оценки создавалась за счет мнений разных критиков, представлявших журналы с разными литературными программами. Среди нас находятся два критика из ведущих российских журналов, и их высказывания на нашем "круглом столе" подтверждают выводы социологов о том, что сегодня журналы отказываются проводить свою эстетическую программу и решают другие задачи; они не стремятся доминировать на литературном поле и защищать свою эстетическую, идеологическую линию.
Наталья Иванова: Идеологическая линия как раз существует…
Абрам Рейтблат: Идеологическую не в политическом, а в более общем культурном плане. Я имею в виду скорее литературную идеологию. Для меня Солженицын и Линор Горалик – это даже не Марс и Венера, а две разные галактики. Адресат у Горалик принципиально иной, чем у Солженицына. Если они оказываются под одной обложкой, это значит, что у журнала нет определенной эстетической и мировоззренческой программы.
Борис Дубин:
"Перед критикой стоит серьезнейшая задача: возвращать доверие – к себе, к профессии, к слову" .
Мне тоже кажется, что журналы, причем разные, сейчас фактически не являются журналами в том смысле, какой придавался им в XIX веке. Это, скорее, некий набор сценических площадок, которые время от времени предоставляются разным режиссерам и даже разным актерам, а то и разным театральным труппам. В этом я вижу влияние массмедиа, которые работают именно так. Ни один канал неможет монополизировать какую-то одну аудиторию. Он всегда сообразуется с разными слоями общества и в этом смысле представляет разных актеров на одной сцене.
Я вообще думаю, что за переменами, которые произошли, разворачивались и продолжают происходить, стоят очень масштабные социальные и экономические процессы. Представьте, что в вашем городе жил миллион человек, а через три года, причем мирных года, без войны, осталось 40 тысяч… Примерно то же самое произошло за несколько лет с толстыми журналами – их тиражи в среднем упали в 25 раз. Это коренное изменение. Не просто меньше людей – это другие люди, они живут в другой стране (в других рамках) и в другом социальном состоянии. И происходящие процессы – обвально-оползневого типа. Люди пытаются не рухнуть вместе с оползнем, ухватиться за что-то, быстро обжить клочок земли под собой и вокруг, чтобы потом опять поползти вниз, снова зацепиться, обжить…
Что мы имеем в качестве литературных сообществ сегодня? Многие литературные сообщества складываются как сообщества фэнов, самый известный пример – толкинисты. Это не те читатели, которые были у "Нового мира" и "Октября" в 1960-х годах или у того же "Нового мира", "Знамени", "Дружбы народов" на рубеже 1980–1990-х. Это совсем другой тип социальной организации, другой тип сообщества, который появился и кристаллизуется вокруг журналов.
Мы наблюдаем процесс создания и распространения моды – модные авторы, модные книги. Как работает журнал "Афиша"? Он убеждает: модная книга – это важная вещь. Спросите: что читают (смотрят, носят и т. д.) в этом месяце, в этом сезоне? – и любой человек от 18 до 35 лет в городе Москве, если вы его встретите рядом с РГГУ, МГУ или с любым другим вузом, назовет вам десяток имен, даже не задумываясь. Да вы и сами их знаете: Мураками, Павич, Кундера, Пелевин, Сорокин и т. д. Вся остальная страна может что-то читать, может что-то выписывать, но не это составляет ее жизнь (не зря ведь тиражи сократились в 25 раз). И надо себе отдавать отчет в том, что произошло. Перед критикой стоит серьезнейшая задача: возвращать доверие – к себе, к профессии, к слову.
Теперь о массмедиа, о том, есть ли сейчас у литературного критика власть, у кого именно она есть и над кем. Возьмем сетевую критику. По данным последних опросов нашего аналитического центра, регулярно, хотя бы раз в неделю, выходит в Интернет 1, 8% взрослого населения России. Вот реальная аудитория сетевой литературы и критики. Разумеется, в Москве, Питере и еще в десяти крупных университетских городах, если отобрать только молодежь, цифры будут другие – 15-20%. Значит, надо отдавать себе отчет в том, что есть такая – по объему, составу, запросам, навыкам – аудитория. И с ней надо работать.
Что сейчас говорят московские суперкрупные издатели? Что до города с полумиллионным населением они еще будут из Москвы дотягиваться, а ходить – нет, не будут, это слишком дорого и накладно. Какие-то книжки, конечно, туда будут время от времени попадать, какие-то журналы, кто-то в чем-то поможет и что-то будет происходить. Но реальная централизованная книгоиздательская политика будет осуществляться именно таким жестким образом.
И все-таки в двадцати крупных городах, в Москве, в Питере на наших глазах возникают новые аудитории, причем достаточно большие, чтобы не ограничиваться тиражами в одну и две тысячи. Но их надо отследить, надо наладить какие-то каналы регулярного взаимодействия с ними. Журналам, газетам, радио, телевидению придется настроиться на эти аудитории, если они хотят реально работать. Дальше, за рамками этих групп, – разрыв, провал, ничейная земля. А еще дальше – так называемое общество зрителей. Это люди, которые четыре-пять часов в день смотрят первые два телевизионных канала. Ни у одного книгоиздателя сегодня нет такой возможности дотянуться практически до каждой семьи.
Почему я говорю именно об обществе зрителей? Потому что они смотрят одно и то же в одно и то же время, и так каждый день, по четыре-пять часов. И это "общество" как раз и выбрало тех, кого выбрало, на последних думских выборах. Это не "вся Россия", и даже не половина, учитывая общую явку в 55% (отнимите тех, кто голосовал "против всех", и тех, кто отдал голос за "продемократические" партии). Это все-таки меньшая часть России. Но она реально представлена телевидением (или предоставлена телевидению?) в отличие от большей части страны, которая хоть в каком-то виде не представлена нигде и никем. Может быть, попробовать до этой аудитории дотянуться, если туда еще не дотянулась рука Кремля?
Наталья Иванова:
Есть такой анекдот, очень похожий на правду: "Вы видели вчера премьеру этого спектакля?" – "Да, видел". – "Ну и что думаете?" – "Я еще не читал The New York Times". И это действительно так: мнение литературного и театрального обозревателя The New York Times по поводу той или иной книги, спектакля, передачи обладает колоссальным влиянием. Мы, конечно, пытаемся идти в том же направлении, но сказать, что кто-то сейчас может на что-то повлиять…
Андрей Витальевич, читатели ориентируются на рекомендации "Нового мира", покупают книги, о которых вы упоминаете, ищут их?
Андрей Василевский:
"Влияние литературной критики накапливается годами работы примерно с одной и той же аудиторией, примерно в одних и тех же формах" .
Такое влияние, несомненно, существует. Но просчитать его невозможно, потому что нет прямой связи между прочитанной статьей и покупкой книги. Влияние накапливается годами работы примерно с одной и той же аудиторией, примерно в одних и тех же формах. Думаю, толстые журналы оказывают большое влияние на представления читающей аудитории о том, что такое вообще современная литература. Это литературно-критическое влияние проявляется не как "власть" (гром и молния). Это такая невидимая радиация. Она очень незаметно и постепенно создает представления о том, что входит в современную литературу, а что находится за ее пределами.
Я хотел бы поспорить с Игорем Захаровым, который сказал, что критика существует, в крайнем случае, для 600 человек. На самом деле это не так. Читательскую аудиторию "Нового мира" я оцениваю, как минимум, в 50 тысяч человек. Бумажный тираж – 9 тысяч. Но каждый экземпляр читает не один человек, обычно к индивидуальному подписчику присоединяются члены семьи, знакомые, а в библиотеках, особенно в провинции, просто стоят очереди за журналом. Умножаем 9 тысяч на три – уже 27 тысяч читателей. И примерно такая же аудитория у нас в сети, в электронной версии журнала. Таким образом, можно сказать, что устойчивая читательская аудитория "Нового мира" – 50 тысяч человек. Конечно, мало кто читает журнал от первой страницы до последней. Но среди этих 50 тысяч немалую часть составляют постоянно читающие последнюю, литературно-критическую треть номера, во всяком случае их уж никак не 600 человек.
Меня студенты часто спрашивают, чем критик отличается от филолога. Я отвечаю примерно так: филолог работает с уже оцененным материалом, причем оцененным не им, а критик работает с новорожденным материалом, который вообще еще не оценен и о котором никто ничего не знает. В чистом виде это делает Андрей Немзер в тех своих газетных колонках, где он обозревает новые номера литературных журналов. Места на аргументацию там, понятно, не остается. Он сообщает, что в таком-то номере такого-то журнала напечатан замечательный рассказ замечательного писателя Х, неудачный рассказ замечательного писателя Y, на редкость неплохой рассказ довольно посредственного писателя Z. И это тоже важно – сам непрерывный процесс называния и предварительного оценивания зачастую важнее, чем справедливость той или иной оценки. Подобно тому как правильное функционирование литературных премий может быть важнее имени лауреата.
Глеб Морев:
"Сейчас многие критики просто не владеют материалом,
о котором пишут" .
Я выскажу свою точку зрения на эволюцию критики в последние годы. Этот разговор нельзя вести в отрыве от истории эволюции СМИ. Я об этом один раз писал (НЛО. № 50) и позволю себе в чем-то повториться. Мне кажется, что в период с 1993 по 1998 год у нас происходил беспрецедентный расцвет "культурных" СМИ и, следовательно, критики, в частности литературной. Концепция "культурной" газеты, газеты влияния, принадлежит вполне определенному человеку, Александру Тимофеевскому-мл. Идея вкратце такова: в приличной, уважающей себя, влиятельной газете должен быть приличный, очень качественный отдел культуры, существующий безотносительно к тому, понятен ли он инвестору, понятен ли он профильному читателю. Отдел культуры должен быть хорошим по гамбургскому счету, когда авторитетные специалисты за очень приличные деньги пишут в газете о том, в чем профессионально разбираются.