Ольга Седакова:
1. Сразу хочу предупредить, что мои ответы основаны не столько на ситуации в нашей литературной критике (я недостаточно с ней знакома), сколько на общем впечатлении от всех публичных высказываний последних лет – художественных, журналистских, политических, общегуманитарных… Я буду говорить о "либерализме" и "консерватизме" как о настроениях, как о двух стилистиках (их в действительности больше, чем две).
До того как мы познакомились с двумя этими настроениями (противопоставляющими себя "деспотизму", "тоталитаризму" и т. п.) наяву, в нашей общественной реальности, "либерализм", с легкой руки Пушкина, да и в связи с самой этимологией слова, казался мне (как и С. С. Аверинцеву, с которым мы это обсуждали) привлекательнее, чем "демократия": либерализм – позиция свободного человека, рожденного свободным, не раба (латинское liber). В "демократии" же слышалось не слишком позитивное значение греческого "демос" – народ (не толпа, но некое недифференцированное большинство). "Демократия" как будто предполагала неизбежное снижение интеллектуального, эстетического и т. п. критериев. Как в известных стихах:
Что геральдического льва
Демократическим копытом
Теперь лягает и осел.
"Либерализм" же, в пушкинской традиции, предполагал сохранность общего строя ценностей, личных и исторических, их иерархии – но при этом не навязывание всего этого другим. Сдержанность, общая доброжелательность, отказ от похоти власти, от агрессивности и алчности (liberalis – щедрый) – вот такой представлялась мне стилистика либерализма. Вообще говоря, аристократическая стилистика, если бы это слово – "аристократия" – можно было теперь употребить, не вызвав всеобщего возмущения. Своего (плохого, популистского) рода демократия была и в советском обществе, а вот чего там не было, так это либерализма. И его хотелось. Как хороших манер, как воспитанности и просвещенности – "людскости", как говорил Батюшков. Конечно, от несколько отстраненной благожелательности либерального человека до любви к ближним человека христианского – огромное расстояние, и тем не менее из всех возможных светских позиций именно либеральная (так, как она описана выше) казалась мне самой близкой к христианской социальной этике.
То, что мы узнали наяву под именем либерализма в 1990-е годы, как всем известно, ничуть не похоже на это книжное и этимологическое представление. Одна из самых представительных фигур радикального неолиберализма – Борис Парамонов. В его образе и во многих других, похожих на него "культуртрегеров", мы увидели, как теперь выглядит "либерал". Человек, позволяющий себе если не все, то многое, но другим – отнюдь! Махнет налево – улочка, направо – переулочек. Сколько развенчаний, деконструкций было произведено в эти годы: как радовались каждому новому крушению "кумира" или "репрессивной нормы"! Русская классика вообще, интеллигенция вообще, "вкус" вообще, "талант" вообще (стратегия, рынок – вот что делает Пушкина Пушкиным: между прочим, такого либерала, завидующего памятнику Пушкина, уже изобразил Булгаков в "Мастере")… Ахматова как воплощение сталинизма. От всего освободились. Высший пилотаж – освободились от брезгливости к антилибералам (премии Проханову, симпатии к национал-коммунизму). Остались Сорокин и Бурдье. Боевые были наши либералы – и шутливые. Общий тон нашей либеральной (жалко портить это слово, но что поделаешь: самоназвание) прессы – насквозь шутливый, по мнению ее авторов. По моему же читательскому впечатлению – непристойно гаерский. Изнурительное однообразное шутовство. Главное, ни о чем не сказать с уважением или одобрением. Помню начало путевых заметок одного этаблированного поэта: "Болонья – самый мерзкий из итальянских городишек". Да, видали мы их все, итальянские городишки. Пришел, увидел, наплевал.
Что же касается радикально либерального искусства, акций и инсталляций вроде укусов посетителя, в которых виртуозен Кулик, или изрубления икон – то этот либеральный авангард уже изобразил Лесков в "Соборянах" (помните Варнаву с его вареным скелетом?). Все это считает себя просвещенным западничеством – но представляет собой дремучий угрюмый степной цинизм.
Очень жаль, что поле независимости не было использовано почти не для чего другого, как для негативизма всех видов. Либерализм такого рода не мог не провоцировать реакции на себя.
2. Либерализм и был западничеством, очередным явлением того особого российского западничества, который к Западу имеет очень мало отношения. Такого рода западничество в петровские времена выразилось в петиметрах и щеголях (как будто не было в это время Европы христианской, университетской и т. п.), в пореформенные годы XIX века – в нигилистах (как будто в Европе в то время не было чего-то другого), в пореволюционные годы – в либертинистских движениях типа "долой стыд". Нашим радикальным западникам что-то всегда не давало и не дает увидеть Запад. Впрочем, так же как почвенникам. И те и другие обладают одним и тем же мифом Запада – бездуховного, безнравственного и т. п., только делают из этого противоположные выводы: одни борются с этим мифом, другие торопятся его практиковать в родных палестинах. Запад Альберта Швейцера, Запад Поля Клоделя и многих других в этот миф никак не уместится. Не уместится и простая обыденность Запада. Морализм, законность, социальность с ее требовательностью к члену социума, взаимная почтительность и гуманность (gentle society) и другие вещи, на которых держится западная стабильность, – вот этого Варнава увидеть не может. Он видит там скандал. И все. И такой же скандал – но с нашим размахом – переносит в родные долготы. Скандал, конечно, на Западе тоже нередко случается, но все там отлично различат, где скандал, а где рутинная, добросовестная, трудовая обыденность. Где если нельзя – то уж нельзя. Так же недолго думая различат, где желтая пресса, таблоид, а где газета "кволити" – по одной стилистике заголовков. По этому признаку (и по многим другим) вся наша пресса с ее "эффектными" заголовками – крайний случай таблоида.
3. Что у нас имеется в виду под консерватизмом, мне вообще трудно понять. Все, что не либерализм? Что предпочитает "беспределу" "порядок", "крепкую руку"? Отличный выбор.
Столкновение двух этих начал принимает уже форму уголовных процессов, которые ставят человека (меня, во всяком случае) в крайне неловкое положение. Несомненно, я абсолютно против того, чтобы жгли книги любого содержания или за выставки экспонатов любого рода привлекали к уголовной ответственности. Но выступать поборником эстетики разложения, поскольку других форм либерального искусства как будто не предполагается, – не слишком радующая перспектива.
Кто наши консерваторы? Те, кто хочет возродить советский псевдоклассицизм? Или те, кто ищет в земле и почве? Вроде бы разные вещи. Консервативными у нас называют себя фашизоидные движения, да и неокомсомольские тоже как будто консервативны. Как это возможно – и что они консервируют? Говоря всерьез, консерватизм возможен там, где есть определенное и близкое прошлое, где есть бесспорное наследство, которое хотят хранить. У нас прошлых по меньшей мере два. Одно – реальное советское. Никакие эксцессы либерализма не заставят меня скучать по этому прошлому и что-нибудь из него консервировать. До сих пор в самой пошлой поп-песне я радуюсь тому, что это, во всяком случае, не "А нам, а нам выпало строить БАМ". Другое прошлое, досоветское – виртуальное, за пределами реальной истории. Сконструированное мифическое прошлое. Это призрак, а призрак страшнее любой неприглядной реальности, как замечал еще Блок.
Или, наконец, общечеловеческое наследство, мировая культура – точнее, для нас все-таки не мировая, а ограниченная ареалом христианских цивилизаций? Эта позиция была бы для меня самой приемлемой. Такое наследство не передается с кровью, в него каждый может вступить только личными усилиями. Усилиями "в просвещении стать с веком наравне". Но здесь, мне кажется, консервативная позиция и неуместна, и неплодотворна. Те, кто чувствуют нынешний момент этой общей цивилизации, согласятся, что это момент глубоко кризисный. В такое время консерватизм не помогает. Любовь к "священным камням" и верность им ничего не дадут. Потому что как вере нужны не только святыни, но живая святость, которая всегда нова и неожиданна, так и культуре нужно живое вдохновение. Оно спасет от крушения и надругательства "священные камни". Я глубоко убеждена, что все, что сохраняется в ходе исторического преемства, сохраняется не охранительством, а обновлением, новизной. Меня вполне устраивает определение Т. С. Элиота (которого по многим приметам относят к консерваторам): традиционно то, что представляет собой нечто новое по отношению ко всей традиции; то, что выдерживает суд традиции (статья "Традиция и индивидуальный талант").
4. Это и ответ на последний вопрос. Это и есть поле действия – "талант, единственная новость", как сказал Пастернак. Общее это поле – или исключительно индивидуальное, поле это диалога – или радикального отчуждения от всей актуальной ситуации с ее спорами, не берусь сказать. Если же меня попросят поточнее определить, что имеется в виду под "талантом", могу только сказать: тот, кто спрашивает, таких дефиниций, и получив их, никогда не сможет применить; а тот, кто каким-то образом знает, – вопросов не задает. Дефиниция требует следующей дефиниции, и ряд этот уходит в дурную бесконечность, вроде тех, которыми любит играть постмодернизм. А можно просто довериться себе и услышать: вот новое.
Роман Солнцев:
1. Мы в России – вечные спринтеры, живем короткими дистанциями, надеясь и тут же отчаиваясь, при первой же неудаче. Хотя любим играть мускулами, обожаем миф про дурачка, который тридцать лет сладостно пролежал на печи и вдруг – сотворил чудо… А вот "вдруг" получается всегда с чужой помощью: щука ли помогла, сказочная ли подкова, об которую споткнулся… а еще вариант – мудрая девица, золотая коса.
Так что разделим проблему первого вопроса надвое: с точки зрения мужчин и с точки зрения женщин. Не берусь говорить за вторых, хотя полагаю: женщина более терпелива и медлительна в оценках…
А с точки зрения мужской: ну не могли семьдесят лет уравниловки и круглосуточной атаки на серое вещество народа пойти даром, тем более что наряду с этим существовали хорошие социальные условия: бесплатная медицина, дешевый транспорт. А для огромной страны, замечу, дорогой транспорт – это уничтожение единства нации. Интернет? Это, скорее, одиночество в космосе, виртуальная дружба непонятно с кем и для чего.
Короче: великую идею либерализма скомпрометировало верхоглядство экономических гениев, их равнодушие к растерянному народу, надежда на авось. Не просчитали скрупулезно, что нужно было – как минимум! – сохранить: вклады в сберкассах и дешевый транспорт. То есть умница Гайдар – хоть и работал в журнале "Коммунист", а может быть, как раз поэтому, – являясь в душе диссидентом, в мыслях был далеко впереди и поторопился… Как тот же Ваня, долго пролежавший на жаркой печи. Только не нашлось волшебной щуки, а поднялись пираньи с мутного дна, да и пираньи льстивые… и подкова пропала… а девица – золотая коса плюнула на своего алкоголика и поехала в гарем к турку…
Простите за вольное толкование мудрых идей экономики, но говорю как человек, живущий трудно, как многие миллионы, и по этой причине прекрасно понимающий озлобление стариков, разочарование среднего поколения, которому так и не дали открыть свое дело взяточники из структур власти: чиновники, милиция, бывшие председатели колхозов, СЭС, пожарные и просто бандиты. Молодежь – да, она знает английский, она сразу этому поверила, но сразу же и покатила на Запад…А кто не уехал – мечтают. Даже те, кого поддержали стипендиями и грантами, наконец, наши бизнесмены, даже пара олигархов. Но поскольку эти богачи сами живут все-таки не здесь, а вдали, их дети учатся там, то какому патриотизму могут научить?
Посему самое сильное, среднее, поколение никак не может быть в состоянии поколенческого противостояния с тем же Гайдаром. Налицо именно компрометация либеральных идей.
Не берусь утверждать, что наш народ "соборный"… эта песня тех, кто мечтает вернуть СССР. В том-то и дело, что народ у нас всегда был себе на уме. И легко подхватывал любые новые идеи. Особенно – через талантливые книги…И наши великие писатели (а почему, какой Фрейд это поймет и объяснит?) внушили народу, какой он есть или каким он должен быть, чтобы соответствовать прогрессу, – и нате вам: бунтари, цареубийцы, бесы…То есть в зачаточном состоянии они есть и были везде, но именно в России были гениально обрисованы и тем самым подготовили бесконечные смуты и революции.
Сегодня эту роль играет телевидение: мы внушаем народу, какие мы (нация остроумных воров, изобретательных убийц), – и после каждого сильного фильма или сериала через месяц-два все это исполняется "в натуре" по всей России. А литература, став на 90% игрушечной, свою миссию – как созидательную (поэзия), так и разрушительную (проза) – утеряла.
Так что перейдем к литературе.
2. Размежевание произошло единственно из желания найти виноватого и самому взорлить выше к власть предержащим. Даже невинное, естественное в свое время желание большой части писателей России отколоться от михалковско-бондаревского Союза сегодня ставится в вину: "Вы раскололи СП, вы раскололи страну. Мы патриоты, а вы, господа демократы, откровенные западники. Вы вознамерились разрушить великую державу".
Странная ситуация! Вспоминаю, как на съезде народных депутатов СССР мы с седьмой, что ли, попытки обломали наконец рога цензуре, вырвали из Конституции статью о руководящей и направляющей, единственной…И что же! Именно наши оппоненты всласть использовали все эти годы свободу слова, понося нас… того же Астафьева… Но Астафьев ли, вышедший из СПРФ, западник? Разве западники такие основатели Союза российских писателей, как Борис Можаев и Юрий Нагибин, Михаил Дудин и Юрий Карякин? Исследователь "Слова о полку Игореве" Игорь Шкляревский и прекрасная поэтесса, глубокий знаток всего русского Марина Кудимова? Конечно же, наши оппоненты под красным флагом прекрасно знают, что не так все, не так, но на смятенных людей впечатление производит не логика, а эмоция, резкие слова. Значит, надо поносить.
Но (если на секунду вернуться к той поре, когда именно демократы были во власти) ведь они нашему Союзу российских писателей не помогли ни рублем! Тот, бондаревский, Союз остался в роскошном особняке на Комсомольском проспекте, некий всеобщий михалковский Союз союзов занял дом Ростовых, а нашему СРП досталась крохотная – одна! – комнатка, за которую мы еще должны платить арендную плату. Что же вы, господа либералы, не помогали нам? А чтобы вас не упрекнули, что вы поддерживаете близких себе по взглядам. И что же, вас стали больше любить господа из газеты "Завтра"? Нет, конечно. О, как хорошо в демократической стране быть в оппозиции!
Так вот, в расслоившейся стране, в разорванной стране (уверяю вас: Москва это не Россия! И чем далее, тем резче различия) мы все устали. И "демократы", и "патриоты". И когда вдруг через десять– двадцать лет нас сводит судьба на каком-нибудь литературном празднике (конечно, не в Москве, а в провинции… в Томске… на Севере…), мы, к своему изумлению, чувствуем, что добрые ниточки юношеских времен не разорваны! И нам чрезвычайно интересно, что сегодня пишет тот или иной писатель из того "стана", как размышляют о жизни и литературе иные критики. Мы же перестали читать друг друга! Да, мы откололись, но именно оскорбительные печатные поношения нас разделили, как стеной. Скажем прямо: и среди "наши" есть неуступчивые фразеры. "Как, вы подали руку коммунисту?! Ах, ах!."
Так вот, подустали. И вдруг показалось: такая все это чушь – неозападники… неославянофилы… Иной неозападник так владеет словом русским со всеми его зеркальными глубинами (Д. Быков), что иной неославянофил (пощадим), с трудом ворочающий слова, лучше бы занимался в школе глухонемых. Если посмотреть с более высокой точки зрения: Запад стремительно вторгся в Россию. Трудно не увидеть в творчестве того же В. П. Астафьева, писателя до кровиночки русского, да и в творчестве других крупных русских писателей – переосмысленных уроков Маркеса и Кафки, например. Но ведь и Россия покорила Запад! Не берусь судить про Америку, но многие европейские прозаики – верные ученики Достоевского. А наши гениальные программисты (только в Силиконовой долине в США около 20 тысяч молодых русских программистов!), а наши дерзкие художники, наши красавицы (мисс Европа, мисс Вселенная, жены и подруги великих художников, актеров, музыкантов мира), а наш балет, а наши баритоны и меццо-сопрано, наши спортсмены…
Само государство Россия, разумеется, сохранится, но сохранится ли узнаваемая культура? Наверное, надо терпеливо подождать год-два-десять… Вдруг да получится некий синтез, который устроит и неозападников, и неославянофилов?! То, что новый век принесет сюрпризы, несомненно. Ведь меняется и сам читатель! А для кого пишем?
Конечно, упертые сторонники любой крайней идеи останутся всегда, ибо лишь эта театральная упертость и есть единственное их качество, которое позволяет им быть заметными. Но чем крупнее талант, тем он больше любит все прекрасное.
3. Время покажет.