Первое сообщение о выходе написанного "стихами и прозою" романа Мура "Эпикуреец" появилось в № 18 "Московского телеграфа" за 1827 г. Опираясь на суждения английских критиков, пребывавших "в восторге от "Эпикурейца", анонимный автор "Московского телеграфа" высоко оценивал новое сочинение Мура, описывавшее "происшествие из эпохи введения христианской веры". Более развернутый отклик на "Эпикурейца" появился в 1828 г. в "Московском вестнике" в связи с публикацией французского перевода романа, выполненного А.Ренуаром. В отклике, принадлежащем, вероятно, П.В.Киреевскому, "Эпикуреец" был поставлен в один ряд с "Лалла Рук" и "Любовью ангелов", поскольку характеризовался подобным же богатством картин и возвышенностью мысли. Вместе с тем автор "Московского вестника" признавал, что не знаком еще с текстом "Эпикурейца", а опирается в своих высказываниях на мнение французской прессы, в частности, сюжет излагается по французской петербургской газете "Le Furet" с оговоркой: "…когда прочтем самый роман, то представим читателям наше о нем мнение". Осторожный рецензент откровенно говорил о причинах, побуждавших его избегать выражения своей точки зрения: "Не читавши романа, не смеем произносить нашего мнения; но судя по содержанию, мы видим, что предмет оного слишком стар и существует еще со времен Калдерона, который превосходно воспользовался сею же мыслью в своем "Чудотворном маге", взявши предания из легенд христианских. Разве одно очарование поэзии могло представить сей предмет в новом виде". Вероятно, П.В.Киреевский знал о тех неоднозначных оценках, которые вызвало появление "Эпикурейца" и в Англии, и во Франции. Из соображений осторожности замалчивались антиклерикальные мотивы произведения Мура, способные воспрепятствовать появлению русского перевода в условиях ужесточившейся цензуры.
В послесловии к статье "Свидание с Байроном в Генуе. Отрывок из "Путешествия в Италию" Ж.-Ж.Кульмана (Coulmann)", опубликованной в 1827 г. "Московским телеграфом", содержится ставшая традиционной мысль, что "никто лучше Мура не может сблизить нас с Байроном". Публикация статьи, рассказывающей о знакомстве автора-путешественника с Байроном в Италии в 1823 г., сопровождалась разъяснениями, автором которых, по указанию М.И.Гиллельсона со ссылкой на запись С.Д.Полторацкого, был П.А.Вяземский, сокрушавшийся по поводу утраты ценнейших дневниковых записей Байрона: "В характере и в жизни Байрона много психологических загадок. Для сокращения времени и облегчения труда стали их разгадывать клеветою. Решение прекрасной задачи предлежит будущему жизнеописателю и судье Байрона. Как не вспомнить при сем и не пожалеть об утрате собственноручных Записок Байрона! Сколько погибло <…> с ними ключей к любопытным тайнам!". В сопровождавшей статью публикации письма А.-Л.Беллок, написанного специально для "Московского телеграфа" 29 января 1826 г., содержались сведения относительно начала работы Мура над записками о Байроне, причем автор письма и сама до конца не знала, о чем идет речь – о переработке утраченного байроновского дневника или о создании Томасом Муром оригинального произведения о друге: "Думаю, что сочинение, которое наилучше представит нам полное изображение жизни и характера лорда Байрона, еще у нас впереди. Г-н Томас Мур <…> имеет еще в руках любопытные рукописи <…>. Говорит ли он об отрывках из знаменитых Записок, коих утайка возбудила в Англии столь сильное негодование против друга, коему были они вверены? Другие ли то бумаги, отданные г-ну Муру прежде или после смерти лорда Байрона? Я решить не могу".
В 1827 г. "Московский телеграф" вновь проводил мысль о триумвирате поэтов, впервые озвученную в русской периодике начала 1820-х гг. Автор анонимной статьи "Биографии знаменитых современников", опубликованной в № 23 журнала, сообщал, что англичане включают Мура "в триумвират новейших поэтов британских с Байроном и В.Скоттом". Выражая сожаление относительно того, что в России нельзя до конца понять, с каким восхищением принимают англичане каждое новое произведение Томаса Мура, автор "Московского телеграфа" перечислял далее заслуги ирландского барда в области стилистики, а также в плане совершенствования метрико-ритмической, звуковой и синтаксической организации стиха: "Он язвителен в сатире, нежен и сладостен в песне; поэмы его есть сокровище из вечных садов Востока. Прибавим, что Мур есть лучший стихотворец английский: он довел до высшей степени совершенства английскую версификацию; английские критики сознаются, что ни один из английских стихотворцев со времен Чаусера не оказал столько заслуг английской словесности в этом отношении". Как видим, в статье усматривается преемственная связь Томаса Мура с родоначальником общеанглийского литературного языка и национального стихосложения, автором "Кентерберийских рассказов" и поэмы "Троил и Хризеида" Джефри Чосером, творчество которого заложило в XIV веке мощные гуманистические традиции.
В "Обозрении русской словесности за 1829 год" И.В.Киреевский называл Мура в числе наиболее значимых для современной ему российской читательской аудитории западноевропейских писателей, наряду с И.-В.Гете, Ф.Шиллером, У.Шекспиром, Дж.-Г.Байроном и А.Мицкевичем. По признанию критика, "любовь к Муру принадлежит к тем же странностям нашего литературного вкуса, которые прежде были причиною безусловного обожания Ламартина". Впрочем, далеко не все разделяли мнение И.В.Киреевского, о чем можно судить по ответной реплике Кс. А.Полевого в "Московском телеграфе": "Но где это видит г. критик? Где у нас любовь к Муру? Ламартин был у нас терзаем бездарными переводчиками, но разве это значит обожание?". В словах Кс. А.Полевого заключено внутреннее противоречие: обращение к творчеству Мура множества второстепенных литераторов, "бездарных переводчиков" является, пожалуй, самым очевидным свидетельством его популярности, носившей не элитный, а массовый характер. Мур постоянно привлекал внимание Кс. А.Полевого, о чем свидетельствуют упоминания его имени в самых разнообразных контекстах. Так, в шутливом письме С.А.Соболевскому Кс. А.Полевой проводил параллель между Муром и А.С.Пушкиным: "My dear lord! В России есть стихотворец, род нашего Байрона с примесью Мура, Пушкин. Он вздумал описать в прозе похождения великого разбойника Пугачева; вероятно, это что-нибудь в роде наших историй о Робин Гуде". В воспоминаниях о своем брате Н.А.Полевом критик упоминал о восторге, "с каким читали в 20–30-е годы бессмертные создания великих современных писателей – Байрона, Вальтер Скотта, Гете, Томаса Мура". Таким образом, суждения Кс. А.Полевого о Томасе Муре отличались полярностью, носили подчас взаимоисключающий характер.
II
Если до 1830 г. творчество Мура привлекало больше внимание переводчиков, нежели критиков, то после публикации мемуаров о Байроне это соотношение кардинально изменилось, – ирландский бард стал упоминаться в многочисленнейших мелких заметках в русской периодике. Указанные заметки вряд ли могли претендовать на глубокий анализ литературного творчества Мура, однако они выполняли иную, не менее значимую функцию, давая читателям общее представление о многообразии творческих интересов Мура, его дружеских контактах, его месте в истории английской литературы и культуры и т. д.
В одном из своих первых номеров в 1830 г. "Литературная газета" известила, что "в половине истекшего января изданы в Лондоне Томасом Муром давно ожиданные письма и дневные записки лорда Байрона с подробностями его жизни" и что "собрание сие посвящено Вальтеру Скотту". Вскоре о выходе лондонского издания известил российскую публику и "Вестник Европы". Наблюдая широкий общественный интерес к книге Томаса Мура, А.-Л.Беллок незамедлительно начала ее перевод на французский язык, печатавшийся отдельными выпусками. Уже в марте 1830 г. "Литературная газета" перепечатала из французского журнала рецензию на первый выпуск перевода ("Memoires de lord Byron, publies par Th.Moore, traduits de l’anglais par M-me Louise Sw. Belloc.
– Premiere divraison. – Paris, 1830), открывающуюся словами о несомненной пользе мемуаров Мура о Байроне, разъясняющих "нам все подробности богатой приключениями жизни славнейшего из поэтов нашего времени и служащих к изречению беспристрастного суда о его характере". На публикацию книги Томаса Мура в переводе А.-Л.Беллок отозвалась и французская петербургская газета "Le Furet". "Северная пчела", в отличие от "Литературной газеты" и "Le Furet", откликнулась на выход этой книги лишь короткой информативной заметкой: "Записки (Memoirs) лорда Байрона, изданные Томасом Муром, уже вышли в Париже на французском языке и возбуждают всеобщее внимание. Сколько можем судить по отрывкам, записки исполнены оригинальных мыслей и вполне обнаруживают характер великого поэта, произведшего тьму пигмеев-подражателей у всех народов. Теперь для этих доморощенных Байронов открывается новое поприще подражания – странностям великого мужа!".
Публикация английского и французского изданий книги Томаса Мура о Байроне вызвала и обывательские пересуды в российской прессе. Так, газета "Бабочка" в феврале 1830 г. сообщала, что "английский поэт Томас Мур получил за биографию лорда Байрона 75000 талеров". По информации той же газеты, увидевшей свет в мае 1830 г., леди Байрон намеревалась "печатать опровержение на записки мужа ее, изданные Муром". Подобные сообщения можно воспринимать в качестве незначительных информационных поводов, позволявших вернуться к разговору о мемуарной книге Мура.
Сопоставления Байрона и Томаса Мура, двух наиболее популярных английских поэтов современности, получивших в России прижизненную славу, были вполне закономерны для критики, однако постепенно усиливалась тенденция выявления принципиальных отличий между двумя поэтами, при этом в творениях Мура акцентировались наиболее понятные читателю-романтику аспекты, в то время как ирландский бард все больше отходил как от романтических канонов, так и от традиционных читательских пристрастий. Наглядным свидетельством сказанному служит дважды переведенная в России статья французского романтика Карла Нодье "Байрон и Томас Мур", увидевшая свет сначала в "Литературной газете" в 1831 г., а затем, в 1833 г., в "Литературных листках", прибавлении к "Одесскому вестнику". Проводя критическую параллель между Байроном и Томасом Муром, Ш.Нодье писал, что "они припоминают собою тех двух серафимов Клопштока, порожденных единою мыслью творца, которые разлучились однажды, но на вечность, в день возмущения сатаны". Контрастный показ двух великих писателей сочетается у французского автора с их образно-оценочными характеристиками, данными с определенной исторической дистанции, с учетом наметившегося завершения бурного процесса активного включения творческих находок Мура в текущий литературный процесс многих стран, в том числе Франции и России. Впрочем, для представителей русского романтизма, уже явившего миру собственные поэтические образцы, суждения Ш.Нодье вряд ли могли казаться убедительными, о чем свидетельствует комментарий издателя "Литературной газеты" к осуществленной публикации: "Статья сия помещается здесь как образец остроумных парадоксов замысловатого писателя Карла Нодье. Во всех его мнениях более блеску, нежели истины: так и в этом сравнении Байрона и Мура. Теперь уже трудно кого-либо увлечь парадоксами". В сознании издателя "Литературной газеты" фигуры двух английских поэтов не могли стоять рядом, – настолько сильны были различия между ними, проявившиеся как в жизни, так и в литературном творчестве.
Переводы произведений Томаса Мура на русский язык, в большинстве своем, вызывали критические замечания в отечественной прессе. "Лалла Рук", эта очаровательная поэма Т.Мура, общипанная, сокращенная, является порусски на <…> маленьких страничках плохой прозы", – так характеризовал "Московский телеграф" первое отдельное издание русского перевода "Лалла Рук", вышедшее в 1830 г. В том же году "Вестник Европы" поместил рецензию на новый немецкий стихотворный перевод "Лалла Рук" (Lalla Rook von Th.Moore / Metrisch übersetzt von G.-W.Bueren. – Emden, 1829), в которой утверждалось, что "это самый лучший из немецких переводов знаменитого Томаса Мура". Считая, что "поэзия новых времен может похвалиться весьма лишь немногими эпическими поэмами, которые выдержали бы сравнение в достоинстве с "Лалла Рук", творением Томаса Мура", автор рецензии проводил параллель между анализируемым произведением и образцами восточной эпики, связанными с именами Низами и Алишера Навои. Попутно осуществлялось и сопоставление Томаса Мура с Байроном, – при этом отмечались кроткость, ясность мысли ирландского барда, а также благополучие его судьбы, столь резко контрастирующее с жизненной трагедией Байрона.
В целом рецензентом "Вестника Европы" был осуществлен достаточно ёмкий анализ отдельных частей "восточной повести" Мура. Так, трагическая история любви Гафеда и Гинды в третьей вставной поэме "Лалла Рук" "Огнепоклонники" (в "Вестнике Европы" – "Чтители огня") изложена с учетом литературной традиции, при этом авторская мысль получает отчетливое выражение: "Гафед есть начальник гебров, последнего останка древле-персидских огнепоклонников, не принявших магометанства. Гинда – дочь арабского эмира Гассана, преследующего гебров между горами. Она любит, не зная того, что ее любезный есть жесточайший враг ее родителю, и она, наконец, долженствует быть свидетельницей его гибели. Это обстоятельство напоминает нам о Ромео и Юлии; но герой повести восточной играет здесь роль двойную – и любовника, и ревностного приверженца своей веры. Борьба между древним учением огнепоклонников и системою магометанства, между древней свободою и деспотизмом, изображена пламенными красками". Вместе с тем рецензент "Вестника Европы" отчетливо ощущает отход Мура от исторического правдоподобия, на что, впрочем, указывает крайне осторожно, поскольку анализ текста идет не по английскому оригиналу, а по немецкому переводу: "Одно лишь покажется сомнительным в этой прекрасной картине, именно – терпимость, похожая на что-то слишком новое. Ни аравитянин, ни гебр не могли быть творцами сей повести". Как видим, рецензент признает наличие в "Лалла Рук" отпечатка современности, той европейской действительности, в которой каждодневно жил автор "восточной повести".
В№ 8 "Телескопа" за 1831 г. появилась анонимная статья "Перевод стихотворения Козлова на английский язык Томасом Муром", содержавшая наивное утверждение о том, что Томас Мур перевел на английский язык стихотворение И.И.Козлова "Вечерний звон": "…г. Мур, певец Лалла-Руки, <…> теснее соединил союз наших муз с музами Альбиона, освятив будущие труды своих единоземцев собственным переводом некоторых стихотворений русских, в числе коих находим перевод (хотя и не совершенно верный) "Вечернего звона" И.И.Козлова, как бы в дань благодарности за прекрасное усвоение им нашей литературе его "Бессонницы", "Романса" и некоторых "Ирландских мелодий" английского Анакреона". Как известно, в случае с "Вечерним звоном" первоисточник вновь был английским – И.И.Козлов перевел стихотворение Томаса Мура "Those evening Bells". Однако наблюдение анонимного автора, писавшего, что "в нынешнее десятилетие преимущественно сказывается готовность иностранцев усваивать себе произведения наших писателей, коими по справедливости и мы гордимся", можно признать соответствующим действительности: русская литература, вступившая в новый этап своего развития, способствовала существенному обогащению мирового литературного процесса эпохи романтизма.
В начале 1830-х гг. русская периодика регулярно извещала читателей не только о новых изданиях, но и о творческих планах Томаса Мура. Например, "Северная пчела" сообщила 9 августа 1830 г. о том, что "знаменитый Т.Мур намерен в непродолжительном времени обнародовать биографию короля Георга IV". В том же году "Московский телеграф" проинформировал читателей о работе Томаса Мура над книгой, посвященной ирландской истории. В 1831 г. в "журнале словесности и мод" "Эхо" сообщалось, что "ирландский поэт немедленно издаст в свет сочинения под названием "Жизнь и смерть лорда Эдуарда Фитцджеральда". Лорд сей – один из героев Ирландии последнего века".