Эта традиция не исчерпала себя и в XX столетии, хотя многое в его искусстве шло и идет вразрез с ней. Так, литература символистской и акмеистской ориентации оказалась в значительной мере замкнутой в салонно-кружковой, внутрихудожественной сфере, отторгнутой от жизни народа, от большой современности, если можно так выразиться. Об этом с сожалением и тревогой говорил в 1916 г. В.М. Жирмунский. В статье "Преодолевшие символизм" он охарактеризовал масштабные творческие свершения поэтов, пришедших на смену символистам (АА Ахматова, О.Э Мандельштам, Н.С. Гумилев), но вместе с тем весьма критически отозвался о современной ему литературной атмосфере (как символистской, так и акмеистской). Молодой ученый говорил об "индивидуалистической искушенности" поэтов, о "келейности их лирики", где "нет действительного выхода в мир из своей одинокой души"; отмечал, что в "новую поэзию" вошли "различные виды декадентского эстетизма и аморализма"; писал о "тесноте кругозора" и "миниатюрном, игрушечном характере" передаваемых многими поэтами переживаний.
Жирмунский выражал надежду, что этот избыточно камерный "крен" будет преодолен будущей литературой "нового реализма": "…нам грезится, что новая поэзия может стать более широкой - не индивидуалистической, литературной и городской, а общенародной, национальной, что она включит в себя все разнообразие сил, дремлющих в народе, в провинции, поместье и деревне, а не только в столице, что она будет вскормлена всей Россией, и историческими преданиями и ее идеальными целями, совместной и связанной жизнью всех людей, пребывающих не в уединенной келье, а в дружном соединении друг с другом и с родной землей".
Надежды ученого, что самоочевидно, оправдались не в полной мере. В эпоху тотальной ломки национального бытия и ожесточенной борьбы с "проклятым прошлым" связь литературного творчества с современностью, настойчиво декларировшаяся, понималась, однако, узко и искаженно. Реальность наступившей эпохи осознавалась не в качестве некой многоплановой целостности, средоточия устремлений нации и ее культурных традиций, а лишь как арена ожесточенной и компромиссной борьбы: внутрилитературной (представление формальной школы и, в частности, мысль Ю.Н. Тынянова о том, что в литературной борьбе нет правых и виноватых, а есть победители и побежденные) и общественно-политической, социально-классовой, партийной (методология марксистского литературоведения, именовавшаяся "конкретно-исторической" и официально провозглашавшаяся единственно правильной). В подобных концепциях представление о современности в ее значимости для литературы и искусства резко сужалось, редуцировалось.
В литературной практике послереволюционных десятилетий укоренились произведения, именовавшиеся романами-эпопеями ("Цемент" Ф.В. Гладкова, трилогия "Хождение по мукам" АН. Толстого, "Поднятая целина" М.А Шолохова, "Буря" и "Девятый вал" И.Г. Эренбурга, "Белая береза" М.С. Бубеннова), вполне отвечавшие господствовавшей идеологии и неизменно получавшие официальное одобрение. Приукрашивая советскую реальность (порой до неузнаваемости), они обходили молчанием сколько-нибудь серьезные противоречия современности.
В то же время писатели этой эпохи, несмотря на крайне неблагоприятные условия для художественного творчества, создали ряд произведений, где их время освещалось правдиво и глубоко, в соответствии с традицией, восходящей к XIХ веку. Таковы повести и рассказы А.П. Платонова, романы М.А. Булгакова, "Тихий Дон" М.А Шолохова, "Реквием" А.А Ахматовой, позже проза А.И. Солженицына, Г-Н. Владимова, В.И. Белова, ВТ. Распутина, В.П. Астафьева, Е.И. Носова, а в последнее десятилетие рассказы Б.П. Екимова, откликающиеся на происходящие в стране перемены.
Художественные произведения разных стран и эпох с неотразимой убедительностью свидетельствуют о богатстве, разнообразии, "многоцветье" человеческой реальности. Будучи ее зеркалом, искусство оказывается сродным таким областям научного знания, как этнография и история. "Произведения художественной литературы и искусства - важный источник для понимания менталитета времени их создания <… > и для знания конкретных "исторических обстоятельств", особенно быта <…> тем самым художественная литература и искусство приобретают значение источников, важных для историографических наблюдений". К этим словам авторитетного историка, совершенно справедливым, добавим следующее: культурно-исторический аспект тематики художественных произведений во многом определяет их целостный облик, формальную организацию, структуру, а потому достоин самого пристального литературоведческого рассмотрения.
§ 4. Искусство как самопознание автора
Наряду с темами вечными (универсальными) и национально-историческими (локальными, но в то же время надындивидуальными) в искусстве запечатлевается неповторимо индивидуальный, духовно-биографический опыт самих авторов. При этом художественное творчество выступает как самопознание, а в ряде случаев и в качестве акта сотворения художником собственной личности, как деятельность жизнетворческая. Эта сторона тематики искусства может быть названа экзистенциальной (от лат. ехistentio- существование). Она ярко явлена уже в таких произведениях средневековой литературы, как "Исповедь" Блаженного Августина, "История Абеляровых бедствий", "Божественная комедия" А. Данте, "Житие Аввакума Петрова", которые предварили автобиографическую прозу последних двух-трех столетий (от "Исповеди" Ж.Ж. Руссо и ранней трилогии Л.Н. Толстого, до повестей Б.К. Зайцева и И.С. Шмелева эмигрантского периода). Художественное самопознание и запечатление авторских экзистенций безусловно доминирует в лирике, которая по преимуществу "автопсихологична".
Самораскрытие автора, имеющее во многих случаях исповедальный характер, составило весьма существенный пласт литературы ряда эпох, в особенности же XIX и XX столетий. Писатели неустанно рассказывают о себе, о своих духовных обретениях и свершениях, о драматических и трагических коллизиях собственного существования, о сердечных смутах, порой заблуждениях и падениях. Здесь уместно назвать прежде всего стихи поэтов, в которых вводится итог их деятельности - от "Памятников" Горация, Г.Р. Державина, А.С. Пушкина до вступления к поэме "Во весь голос" В. В. Маяковского и стихотворения "Петербург" (1925) В.Ф. Ходасевича поэт говорит о себе:
Привил-таки классическую розу
К советскому дичку.
К месту вспомнить и трагически исповедальные "Демон" М.Ю. Лермонтова, "Поэму без героя" А.А. Ахматовой, атмосферу блоковской лирики. Вот стихотворение поэта (1910) с эпиграфом из А.А. Фета "Там человек сгорел":
Как тяжело ходить среди людей
И притворяться непогибшим,
И об игре трагических страстей
Повествовать еще не жившим.
И, вглядываясь в свой ночной кошмар,
Строй находить в нестройном вихре чувства,
Чтобы по бледным заревам искусства
Узнали жизни гибельный пожар.
"Я думаю, - писал Блок, - что великие произведения искусства выбираются историей лишь из числа произведений "исповеднического" характера". "Чем сильнее лирический поэт, - отмечал он, говоря об Ап. Григорьеве, - тем полнее судьба его отражается в стихах". Со всем этим, на наш взгляд, трудно не согласиться.
Художественное самопознание бывает разным. Оно может захватывать не только сферу духовно-биографическую, но и область "психофизиологическую" (вспомним мандельштамовский Петербург, - "… знакомый до слез, до прожилок, до детских припухлых желез").
Обращаясь к "персональной" тематике, авторы нередко создают своего рода личные мифы, что весьма характерно для XX в., особенно для символистского искусства. Поэтам начала нашего столетия было свойственно чувство значимости собственного присутствия в мире, благое и опасное одновременно. "Весьма вероятно, что наше время - великое и что именно мы стоим в центре жизни, т. е. в том месте, где сходятся все духовные нити, куда доходят все звуки", - писал А.А. Блок. И утверждал, что всем его современникам подобает "писать дневники". Жизнь подтвердила эти суждения. Дневниковое начало явственно в эссеистике В.В. Розанова. На протяжении нескольких десятилетий были написаны беспрецедентно богатые дневники М.М. Пришвина и К.И. Чуковского, лишь ныне ставшие достоянием читающей публики.
Искусство как самопознание авторов и воссоздание ими собственной личности и судьбы сродни не только дневникам, но и таким внехудожественным жанрам, как мемуары, частная переписка, а также экзистенциалистски ориентированной философии, которая сосредоточена не на сущности мира, а на пребывании в нем человеческой индивидуальности, на ее существовании.
Личностный и автобиографический пласт художественной тематики приковал к себе внимание сторонников биографического метода в литературоведении. На него опирались французский критик Ш. Сент-Бёв и представители импрессионистической критики рубежа XIX–XX вв.:
Р. де Гурмон во Франции, И.Ф. Анненский и Ю.И. Айхенвальд в России. Связи между личностью автора и его произведениями неизменно приковывают к себе внимание биографов писателей. Таковы, например, книги "Байрон" А. Моруа, "Державин" В.Ф. Ходасевича, "Жизнеописание Михаила Булгакова" М.О. Чудаковой.
Самопознание автора, художественное постижение и претворение им собственного духовно-биографического опыта и черт своей индивидуальности составляет, как видно, неотъемлемое звено литературы (как и иных видов искусства). Актуализация этой стороны художественной тематики, происшедшая на протяжении двух последних столетий, свидетельствует об активности и зрелости личностного начала в составе культуры как таковой.
§ 5. Художественная тематика как целое
Охарактеризованные роды тематики сопряжены с обращением авторов к внехудожественной реальности, без чего искусство непредставимо. "В основе поэзии лежит <…> материал, извлекаемый вдохновением из действительности. Отнимите у поэта действительность - творчество прекратится". Эти слова Вл. Ф. Ходасевича справедливы применительно не только к поэзии, но и к иным формам искусства.
В составе реальности художника и, в частности, писателя интересует не столько ее эмпирическая поверхность (чисто единичное, случайное), сколько глубина. Ему присущи прозрение сущностей, проникновение в них. Если правомерно говорить о критериях оценки художественной тематики, то эти слова их как-то характеризуют. Р.М. Рильке призывал молодого поэта: "Ищите глубину предметов". Глубины внехудожественной реальности составляют едва ли не главный объект художественного познания. В творчестве больших писателей устремленность подобного рода играет решающую роль.
Но в составе художественной тематики есть и иная сторона. Искусство порой сосредоточивается на самом себе. Об этом свидетельствуют, во-первых, литературные произведения о художниках и их созданиях. К теме искусства настойчиво обращались писатели эпохи романтизма: И.В. Гете и Э.Т.А. Гофман; А. С. Пушкин ("Египетские ночи"), Н.В. Гоголь ("Портрет") и ряд других русских литераторов, что породило особые жанры (Кunstlemovelle, Кunstlenorrman). Эта традиция живет и в XX веке (вспомним романы "Мастер и Маргарита" Булгакова, "Доктор Фаустус" Т. Манна, поэтическую книгу Р.М. Рильке "Сонеты к Орфею").
Во-вторых, в произведениях стилизационного и пародийного характера, которые были весьма влиятельны в первые десятилетия нашего века, внимание писателей сосредоточивается на предшествовавших словесно-художественных формах. По словам А.К. Жолковского и Ю.К. Щеглова, здесь имеют место "внутрилитературные" темы, реализующиеся в качестве "игры <…> на конструкциях и формулах". Предметом постижения и воссоздания при этом становятся "инструменты художественного творчества, каковы поэтический язык, сюжетные конструкции, традиционные формулы".
В составе литературного процесса темы внутрихудожественные весьма существенны, но это все-таки частность. Центр и доминанту тематики искусства составляет внехудожественная реальность. Художественное творчество в его высоких образах, как правило, не замыкается на самом себе.
Обозначенные нами аспекты художественной тематики не изолированы друг от друга. Они активно взаимодействуют и способны составлять некие нерасторжимые "сплавы", что особенно характерно для литературы близких нам эпох. Таков пушкинский "Евгений Онегин", являющий собою и многоплановую картину современности ("энциклопедия русской жизни", по Белинскому), и средоточие фольклорных и мифопоэтических начал, чему посвящены серьезные современные работы, и душевное самораскрытие поэта, своего рода авторскую исповедь.
Уместно вспомнить и тематически разнородный роман М.А. Булгакова "Мастери Маргарита", в котором сопрягаются удаленные одна от другой эпохи, говорится о непреходящем, вечном и при том ясно ощутимо автобиографическое, авторское, личностное начало, глубоко трагическое. "Боги, боги мои! Как грустна вечерняя земля! Как таинственны туманы над болотами. Кто блуждал в этих туманах, кто много страдал перед смертью, кто летел над этой землей, неся на себе непосильный груз, тот это знает. Это знает уставший" (начало 32-й главы романа). Вряд ли кто-нибудь усомнится, что эти горестные строки - не только о Мастере, герое писателя, но и (главное!) о самом Михаиле Афанасьевиче Булгакове.
Тематика с ее различными гранями воплощается в произведениях или открыто, впрямую, программно, эксплицитно (как, например, конкретика русской крестьянской жизни XIX в. в поэзии Н.А. Некрасова), или опосредованно, косвенно, "подтекстово" (имплицитно), порой независимо от творческой воли автора. Подобного рода темы А.К. Жолковский и Ю.К. Щеглов назвали "неуловимыми", противопоставив их декларируемым темам. Именно таковы мифопоэтические начала многих произведений русской классической литературы XIX в., например тема противостояния хаоса и космоса у Ф.М, Достоевского. Или другой пример: читателями лишь угадывается конкретика русской усадебной жизни в стихотворениях А.А Фета, на первом плане которых - бытийные универсалии, постижение мира как красоты.
Поэты нередко предпочитают открыто и прямо воплощаемым темам всяческие недосказанности. Так, Э. По утверждал, что искусству требуется "известная доза намека", что "придает произведению <…> богатство": "чрезмерные прояснения намеков, выведение темы на поверхность" превращает поэзию в "плоскую прозу".
Суммируя сказанное, отметим, что важнейшую, неизменно доминирующую "сверхтему" искусства и литературы составляет человек в различных его ипостасях. Здесь и его универсальные (антропологические) свойства, и черты, сформировавшиеся культурной традицией и окружающей средой, и неповторимо индивидуальные начала. Постигая "человеческую реальность", искусство настойчиво и упорно избегает абстракций, составляющих язык науки и философии, и неизменно запечатлевает эстетическую явленность бытия.